Гюнтер Лофлёр - Зарубежный криминальный роман
Дрожа от ярости и стыда, Вендлер встает перед книжными полками и срывает с себя одежду.
— Я решительный противник насилия, — утверждает блондин. — Но нужно соблюдать известный порядок. Если вы хорошо соображаете, то быстро это поймете. Итак, отправляйтесь в то кресло и не двигайтесь с места, пока я вам не разрешу.
Вендлер поступает так, как ему приказано. Блондин тщательно обыскивает его одежду, особое внимание уделяя бумагам.
За стеной, в соседней комнате Бертон уже говорил издателю Шульцу-Дерге:
— Для меня теперь важно, чтобы вы начали мыслить здраво и продолжили вести себя умно. Поэтому внимательно выслушайте то, что я намерен вам сообщить. То, что никому не должно быть известно о нашем разговоре — это ясно и исходит из соображений вашей же безопасности. Итак — из всего, что вы прочитали у Уиллинга, у вас, по-видимому, сложилось впечатление, что фирма «Шмидт и Хантер» якобы заурядная банда преступников. Я не обижаюсь на вас за ваше заблуждение. Другой человек на вашем месте наверняка подумал бы так же. Но как говорят в Германии: если двое поступают одинаково — это не значит, что одинаковы они сами. Или: цель оправдывает средства.
О чем идет речь? В сущности о том, каким образом создать невиданную до сих пор политико-экономическую структуру власти. Большего сказать вам я сейчас не вправе, но эта цель действительно оправдывает все средства, даже самые непривычные. Там, где дело касается будущего, мы не можем и не должны быть щепетильными. И такому великому делу вы захотели причинить вред, когда заявили о своем желании напечатать позорную писанину Уиллинга. Вы останетесь вредителем до тех пор, пока будете утаивать имена тех, кто кроме меня обладает отвратительным произведением этого дешевого фантаста. Так кто же, используя невежество нашего сотрудника, хочет посеять семена ненависти к «Шмидту и Хантеру»?
Шульц-Дерге давно прекратил бездумно рассматривать свой живот. Он вытаращенными глазами смотрит на Бертона, закусывает нижнюю губу и спрашивает:
— Если я вас правильно понял, речь идет об огромном экономическом, политическом и — я вправе добавить — военном сосредоточении власти в руках режима Шмидта и Хантера?
— Фактически — Хантера, — перебивает его Бертон. — Мистер Шмидт уже настолько одряхлел, что вряд ли может рассматриваться в качестве вождя или просто человека с активной политической ролью.
— Прекрасно, — рассеянно произносит Шульц-Дерге. — Но это не оспаривает тот факт, что мистер Хантер… — Он запинается, а потом торопливо добавляет… молод и неопытен.
В уме он доканчивает предложение так: «…что мистер Хантер хочет стать губернатором Техаса, а потом — президентом Соединенных Штатов, и, если ему удастся последнее — кто знает, кто знает! — он наплюет на принципы мирного сосуществования и будет проводить наступательную внешнюю политику».
— Совершенно верно, — подтверждает Бертон, — мистер Хантер полон сил и энергии.
— Гм, — бормочет Шульц-Дерге. — Пока все гладко. Но если сообщение не будет опубликовано и Эндерс потерпит крах…
— …и фирма «Шмидт и Хантер» вас не поддержит, ваша «Вспышка» тоже обанкротится. Вы это хотели сказать?
— Я думаю не только о самом себе.
— Конечно, нет. Вы муж, отец, в конце концов.
— Конечно, — соглашается Шульц-Дерге. — У меня семья. Если позволите, заключим между нами компромиссное соглашение. Вы получите копию — полностью, без обмана — и за это не дадите разориться «Мьюзик-Эндерс».
Бертон направляет на издателя пристальный взгляд воспаленных глаз.
— Это совершенно исключено. Эндерс владеет самой технически совершенной фабрикой грампластинок в Европе. Нам нужно его оборудование, чтобы мы сумели удовлетворить постоянно растущий в Европе спрос на секс-грампластинки «Шмидта и Хантера». Нам известно, что вы инвестировали чудовищные по вашим меркам средства в предприятие Эндерса. Одновременно с этим мы понимаем ваше намерение с помощью публикации доклада Уиллинга сколотить новый капитал и увеличить тираж вашей «Вспышки». Все это мы принимаем в расчет и заверяем, что, во-первых, вы не потеряете вложенный в «Мьюзик-Эндерс» капитал; во-вторых, «Вспышка» может слиться с компанией «Шмидт и Хантер Лтд» и вы останетесь хозяином издательства, и, в-третьих, прибыль будет делиться между двумя фирмами в зависимости от вклада каждой. Выбирайте, и вы в кратчайший срок станете одним из богатейших людей Франкфурта. Что это означает, вы сами знаете.
Шульц-Дерге вспоминает о своей давнишней мечте сделать «Вспышку» журналом, публикующим материалы обо всех современных скандалах и сенсациях. До сих пор его мечта оставалась мечтой. Вдруг все это станет реальностью?
На письменном столе тикают часы. Когда проходит шестьдесят секунд, Шульц-Дерге с кротким видом заявляет:
— Согласен. Синица в руках лучше, чем журавль в небе.
— Вы держите журавля в руках, — поправляет его Бертон. — И совершенно точно это знаете, плут вы этакий! Налейте мне коньяку. Ради этой хорошей новости я в порядке исключения изменю своим принципам. В вашем лице фирма приобретет один из самых талантливых умов во всем немецком бизнесе. Разве это не причина, чтобы выпить?
Шульц-Дерге хватает бутылку, наливает и заискивающе лепечет:
— Странно, но до сих пор я считал вас примитивным человеком. Теперь я знаю что вы обладаете большим запасом ума.
Бертон поднимает стакан:
— Если кто-то появляется вовремя с деловым предложением, то вряд ли он примитивный человек.
Издатель поднимает голову. Их взгляды встречаются. «Это не Бертон, — думает Шульц-Дерге. — Бертона вовсе не существует. Передо мной сидит властитель, и кто этот властитель, знает один Бог».
— Итак? — спрашивает Бертон, отставляя в сторону стакан. — Вы задолжали мне ответ.
— Эндерс, — говорит Шульц-Дерге. — Антоний Эндерс, фабрикант грампластинок, кандидат в мертвецы — экономические, конечно.
— Позвоните ему, — приказывает Бертон сухо, твердо и надменно.
Шульц-Дерге качает головой.
— Нет смысла. Он не пойдет на это. Он в долгах по горло и знает, что это — его последний шанс.
— Тогда подождем, пока вы оба урегулируете свои дела, — решает Бертон.
Через две минуты открывается дверь. Входит блондин и Вендлер.
— Все ясно, — докладывает блондин. — Я провожу его немного, чтобы он не наделал глупостей.
Бертон кивает.
Вендлер и блондин выходят из дома.
Бертон обращается к Шульцу-Дерге:
— Тогда все решено. Вы пойдете со мной?
— Я не знаю… — Шульц-Дерге колеблется. — Если вернется моя жена, она будет волноваться. Кроме того, мне неприятно…
— Я понимаю, — говорит Бертон. — Но не забудьте, в чем дело. Закажите такси. Не сюда. По крайней мере, через три улицы. И наденьте мои солнцезащитные очки, чтобы вас не сразу узнали.
XV
Повесть Уиллинга, значительную часть которой Шульц-Дерге уже продиктовал и которую Бертон держит в кармане во время своей поездки с Шульцем-Дерге к Эндерсу, продолжается так:
«Теперь я находился вместе с Джейн на буксирном тросе Бертона. Мы подъехали ко дворцу Шмидта и Хантера с задней стороны. Со двора мы вошли в вестибюль, а оттуда — в лифт. Парень с пистолетом сопровождал нас троих: Джейн, Бертона и меня. Вероятно, нам предстоял допрос. Мое положение было ясным. Я понимал, что мне придется признаться в попытке бегства — но помимо этого я не вымолвлю ни слова. Я решил заранее отрицать свои намерения.
Шмидт встретил нас в большом помещении, похожем на кабинет. Он сидел за письменным столом и заканчивал свой завтрак. Поднос, на котором безобразным натюрмортом громоздились холодные закуски и горячие блюда, был немедленно вынесен слугой. Шмидт поставил около стола бутылку виски, отодвинул в сторону пустой стакан и по очереди оглядел нас. Его лицо было багрово-красным. На лбу и висках в толстых жилах пульсировала кровь.
— Ступай в свою комнату, — сказал он Джейн. Его голос звучал тем мягким родительским тоном, который я никогда не слышал от него.
Джейн не двинулась с места. Она села напротив него, бледная, с неприступной твердостью во взгляде, поймала его угрюмый взгляд и резко возразила:
— Я останусь.
Он достаточно хорошо ее знал, чтобы игнорировать ее мнение или пытаться с ней спорить.
Неизвестный мистер Хантер, который наряду с мистером Шмидтом являлся моим шефом и больше всего на свете любил одиночество — если не принимать в расчет любовь к деньгам — предпочел и на этот раз держаться подальше от наших переговоров.
Лицо Бертона, как всегда, было бледным и неподвижным — едва заметно шевелилась только левая бровь, что случалось очень редко, в особых обстоятельствах, когда он ожидал чрезвычайно напряженного развития событий.
