Андрей Дышев - Серебряный шрам
Мы догнали охранников. Они сидели на камнях кружком, один из них курил, и малиновый огонек сигареты плясал перед его лицом. Картавый хлопнул его по плечу, сказал «Давай!» – и охранник, кивнув, поднялся, бросил окурок под ноги и пошел в обратную сторону.
Еще через пару километров отвалил второй охранник, а когда справа и слева темные силуэты гор вдруг расступились и нам в глаза брызнул холодный серебряный отсвет широкой реки, словно гигантский шрам, разрубивший горный массив, картавый отправил назад последнего охранника.
– Попрошу не разговаривать и вести себя очень тихо, – шепотом сказал Рамазанов.
Мы свернули влево по пыльной, разбитой гусеничной техникой грунтовке, которая очень напоминала трассу фристайла. Справа от нас, всего в нескольких шагах, тянулся ряд столбов в человеческий рост с поперечной планкой сверху, по ним, будто нотное поле, тянулись нити колючей проволоки, и от этого гладкий, мертвенно-белый Пяндж, разбитый на множество рукавов, образующих песчаные отмели, кое-где поросшие невысоким кустарником, казался еще более зловещим и опасным, как будто за тяжкие грехи перед человечеством был посажен в зону. Полная луна, похожая на дыру в черном мишенном поле, дополняла антураж, и я на мгновение остановился, очарованный этим фантастическим зрелищем.
Идти по дороге, рискуя нарваться на засаду или пограничный наряд, мы не стали, свернули влево, где заросли пожухлой травы плавно переходили в альпийские пастбища, испещренные каменистыми завалами, глубокими промоинами и ложбинами, куда не попадал даже скудный лунный свет.
Идти стало намного труднее, мы путались в высоких сухих стеблях травы, которые царапали нам руки, спотыкались и не по одному разу обнялись с землей. Валери, падая в очередной раз, сильно ушибла колено, и теперь шла, прихрамывая, опираясь о мое плечо. Ей очень хотелось похныкать, вызвать жалость, но мы не могли говорить и вообще каким-либо образом проявлять свои эмоции. Суть каждого из нас превратилась в маленький комок нервов, ушла в глубину плоти и затаилась там. Слепые, немые, воспринимая окружающий мир только при помощи слуха, мы шли вперед, в непроглядную темень, почти интуитивно, почти на ощупь, ориентируясь лишь по белой полосе реки, переплетенной, как клубок ленточных червей. Ночь и глубокие тени, падающие от возвышающихся вокруг нас холмов и гор, надежно прятали нас, но вряд ли кто чувствовал себя спокойно. Моя боевая интуиция на опасности ослабла, и я не мог с уверенностью сказать, одни ли мы на этом участке, не следит ли за нами кто, не дрожат ли наши фосфоресцирующие силуэты в окуляре прибора ночного видения? И, всецело отдав себя в руки судьбе, я брел нехоженым путем по стране, ставшей чужой, в каком-нибудь километре от еще более чужой страны, где десять лет назад я впервые в жизни почувствовал под собой лезвие бритвы.
Сколько мы шли – не берусь судить точно. Почему-то в кромешной тьме затрудняется ориентация не только в пространстве, но и во времени. Может быть, потому, что не видно стрелок на часах? Или мы привыкли проноситься через ночь во сне, где все сжато в одно мгновение небытия? Рамазанов остановился, и я увидел точеный силуэт его лица на фоне серебристой глади. Он долго всматривался в противоположный берег, отыскивая только ему известные приметы, затем повернулся к нам, беззвучно махнул рукой и пошел вниз, к дороге. Валери неудачно ступила на осыпь, нога ее сразу увязла в песке и щебне, и с легким шипением, будто на берег накатила тихая волна, оползневый язык двинулся с места и поплыл вниз, увлекая ее за собой. Она тут же села, но это не помогло, и девушка протирала джинсы еще несколько десятков метров, пока движение песка не затихло.
Я нашел ее внизу, в травяных зарослях; Валери все еще сидела на земле и, поочередно снимая с ног кроссовки, вытряхивала из них камешки. Эта процедура не заняла у нее много времени, но она не спешила вставать и, опустив голову на колени, то ли пыталась подремать, то ли просто отдыхала. Картавый, склонившись над ней, нетерпеливо дергал ее за жилетку.
Я понял, что Валери уже устала, уже достаточно нахлебалась приключений, и мысленно посочувствовал ей, представляя, насколько пустячным будет казаться нам этот отрезок пути в сравнении с теми, которые еще предстоит пройти.
Мы спустились на дорогу, адвокат шепотом сказал, чтобы мы присели и не маячили, а сам, пригнувшись, бесшумно ушел в темноту вдоль матово поблескивающих паутинок «колючки». Вернулся он минут через десять, но не один, и при появлении рядом с нами двух темных фигур я даже вздрогнул от неожиданности. Валери вскочила, раскинула руки, я услышал приглушенный звук торопливых поцелуев и скорее догадался, чем увидел, что вместе с адвокатом к нам подошел Глеб. Оторвавшись от излишне сентиментальной сестренки, он шагнул к картавому, пожал ему руку, потом – мне, причем с таким видом, будто мы были с ним очень близкими друзьями и расстались только вчера. Одет он был, как и мы, на военный манер, даже портупеей перетянул грудь, только помятый и выпачканный в глине с головы до ног, что говорило о его образе жизни. Наверное, он провел в приграничной зоне несколько суток подряд, спал в ямах, замаскированных ветками, передвигался лишь по ночам и преимущественно ползком. Такова доля разведчика, чью роль выпало исполнять Глебу.
Обойдя наш немногочисленный строй, Глеб шепнул: «По одному!» – и, согнувшись чуть ли не вдвое, нырнул под «колючку», лег на землю уже на другой стороне и приподнял край проволоки над адвокатом. За ним к берегу полез я, потом Валери и, наконец, картавый, который умудрился зацепиться штаниной за шип и, кажется, разорвал ткань на ягодице.
Потянуло сыростью и холодом. Вода шумела в нескольких шагах от нас. Увязая ногами в мокром песке, Глеб, пригнувшись, побежал к ближайшим зарослям. Начинался самый опасный участок маршрута. Опасный не только потому, что именно по Пянджу проходила граница, а потому, что, незаметные на дороге и травянистых склонах, здесь, на серебряном фоне, мы были видны как днем.
Рамазанов кивнул мне, мол, твоя очередь, и я, не заставляя себя долго упрашивать, побежал по песчаной косе, след в след за Глебом, к темным пятнам кустов. Эта стометровка легонько щекотала нервы, потому как все внутри напрягалось от ожидания выстрела или осветительной ракеты. Но я добежал до кустов благополучно, Глеб тормознул меня, а не то я бы бежал до самого афганского берега. Я лег рядом с ним на мокрый песок, глядя на цепочку наших следов, по которым сейчас должна была бежать Валери.
– Молодец, что согласился, – шепнул Глеб. – Я так и думал, что ты пойдешь с ними.
Я не ответил. Мне не о чем было говорить с ним, к этому парню по всем законам логики я должен был относиться как к пустому месту, если бы не его родственная связь с Валери. Родственничек, ешкин кот! Деверь, кажется, называется брат жены?
Я усмехнулся, потому что невольно примерил Глеба как родственника, что в будущем могло стать реальностью. Вот это будет семейка! Да еще адвокат станет лучшим другом семьи, а картавый – свидетелем на свадьбе.
И я очень живо представил заставленный яствами стол в каком-нибудь приморском ресторанчике, во главе которого – красные от робости – сидим мы с Валери; она – в фате, белом шелковом платье, украшенном сверкающей всеми цветами радуги бижутерией, я – в костюме… Нет! Лучше в камуфляжной форме, небритый, обкурившийся халявным кокаином, богатый до безумия и в такой же степени вульгарный, целуюсь в пьяном угаре с картавым, и он, не выговаривая уже половину алфавита, тайно пытается предложить мне совершить с ним содомский грех; а рядом с нами – Глеб, братишка, в костюмчике и белой рубашонке, почему-то в кепке, сдвинутой набекрень, из-под которой торчит кучерявая прядь, держит на коленях, как гармошку, оранжевый кейс, битком набитый наркодолларами, произносит тост про вечную дружбу народов Крыма, Литвы и Таджикистана и передает кейс нам, а Валери в это время, пытаясь оторвать от меня картавого, громко шепчет, что история с казино, как и история с кокаином, была разыграна ею нарочно для того, чтобы я женился на ней, и вот теперь, добившись своей вожделенной цели, она готова открыть мне страшную тайну: у нее от первого и семи последующих браков осталось четырнадцать детей, к тому же она вообще не женщина, а транссексуал…
– Ты чего? – ткнул меня в плечо деверь. – Чего ржешь?
– Так, – махнул я рукой, возвращаясь в реальность. – С ума схожу потихоньку.
Валери бежала так, как бегает большинство женщин вдогонку за трамваем. Ножки мельтешат вовсю, а скорости нет. На середине пути остановилась – устала, пошла шагом, покачиваясь на вязком песке. Я напрягся всем телом, готовый вскочить и кинуться ей на помощь, но Глеб, словно почувствовав мой предстартовый мандраж, сжал мне локоть.
– Нормально. Все нормально, дойдет.
Она появилась перед нами, ноги ее тут же подкосились, и она рухнула навзничь.
