Сергей Самаров - Псы над пропастью
Атака на часовых в такой ситуации была отработана на многочисленных занятиях. Следовало только быть внимательным и следить за партнерами, чтобы не прозевать момент их атаки. И даже то, что было заранее известно, кто первый атакует, было отработано и не требовало уточнения. Первым всегда атаковал наименее подготовленный, потому что лучше подготовленный должен был успеть среагировать. Лучше подготовленным в данном случае, как и всегда, считался командир. И потому он ждал, не начиная действия. За его спиной и чуть-чуть сбоку ждал Чолахов, вооруженный, как и Ослябя, малой саперной лопаткой. Но если Чолахов выбрал путь для атаки самый удачный, вернее, не он сам выбрал, а Ослябя его на это место поставил — где можно было сразу, ухватившись за ствол дерева левой рукой, получить разгон за счет центробежной силы и выскочить на крыльцо, то самому командиру взвода было труднее. Ему требовалось отогнуть ветку и боком проскочить между тонких стволов. Но Виктор Юрьевич просчитал весь свой путь и потому не сомневался — задержки по его вине не произойдет.
Первым начал рядовой Новоселов. Старший лейтенант среагировал даже не на его появление, а на резкое движение ветвей высокого куста. От ветра такого резкого движения произойти не могло. И позволить себе так резко отогнуть ветку солдаты, не начиная атаку, тоже не могли. Это бы выдало их. И часовые среагировали, повернули головы, но, к счастью, не оружие. Атака, как понял Ослябя, уже началась. И он начал свою. Легко протиснувшись левым боком вперед, отвел правую руку и, совершив скачок, нанес удар в прыжке. Одновременно периферийным зрением успел увидеть, как симметрично его атаке шла атака с другой стороны на второго часового. Часовые не успели ничего понять, не то что поднять тревогу. Беспечные и неумелые, они не могли по своей сути и из-за своей самоуверенности выполнять роль охраны. И не выполнили ее, свалившись на крыльцо с прорубленными головами, так и не сумев поднять тревогу или выстрелить навстречу нападавшим.
Первым к двери подскочил командир взвода. Двери оказались не закрытыми, в чем Виктор Юрьевич сразу убедился, потрогав их. Но войти не поспешил. Тем временем младший сержант Задонский с Чолаховым оттащили тела часовых и сбросили их с крыльца. Как поступать с оружием убитых, старший прапорщик узнал от младшего сержанта, который вытащил из автомата часового затвор и сунул его в свой рюкзак. Чолахов сразу же точно так поступил со вторым автоматом. Теперь эти автоматы непригодны для боя, и никто не сможет стрелять спецназовцам в спину.
Дождавшись завершения этих действий и услышав над плечом дыхание старшего прапорщика, Ослябя поднял руку, призывая всех к вниманию, распахнул двери и нос к носу столкнулся с еще одним охранником. Встреча для охранника была неожиданной, но Ослябя был готов к ней и именно потому дожидался товарищей. В такой обстановке лучше было не стрелять. Для мощного удара лопаткой понадобилась секундная подготовка. Хотя бы руку отвести требовалось. И тогда старший лейтенант в простом выпаде ударил острием лопатки в лицо охраннику, стараясь попасть в нос или в глаза. Удар был болезненным, сразу брызнула кровь. Но, чем хороши были такие охранники, они стеснялись кричать. Крик всегда и везде считается признаком испуга. Охрана стеснялась показать свой страх, считая себя доблестными воинами-мужчинами. И за это расплачивалась. Но если командиру взвода и некогда, и уже негде было развернуться с лопаткой для нанесения нового удара, то у его подчиненных такая возможность была. И времени для кругового движения лопаткой хватило, потому что движение руки солдата началось еще до окончания движения руки старшего лейтенанта. Рядовой Новоселов наполовину перерубил третьему охраннику горло. Старший прапорщик с младшим сержантом тут же подхватили тело и вынесли его за двери. Путь в корпус был свободен.
За дверьми располагалось большое фойе, с пальмами, посаженными в бочки, обмотанные толстым корабельным канатом. Здесь же была стойка, за которой когда-то сидела дежурная. На ее столике даже горела настольная лампа и лежал планшетный компьютер с начатой игрой. Так, видимо, проводил время третий охранник. Его автомат лежал здесь же, на столике. Задонский и из этого автомата вытащил затвор. На всякий случай, поскольку не знал, сколько человек может находиться в этом корпусе.
На первом этаже в одном крыле вообще, судя по грубым металлическим дверям, располагались хозяйственные службы, во втором крыле были четыре комнаты, свет в которых не горел. Двери оказались не закрыты на ключ, и быстрый, хотя и осторожный осмотр показал, что бандиты что-то в этих комнатах искали. Вещи туристов были разбросаны. Следы обыкновенного грабежа налицо. Но здесь бандитов не видно. Они не стали бы прятаться. Да и нужны спецназовцам не просто бандиты. Им нужны главари бандитов, собранные в комнате, которую занимал эмир Батырби Темболатович Харунов.
На второй этаж поднимались бегом, но на цыпочках, чтобы не раздавались звуки шагов. На втором этаже вообще находилось только одно жилое крыло. Большой холл начинался от лестницы и продолжался до левого торца здания. Здесь можно было посидеть в удобных мягких креслах. Здесь же стоял бильярд, по которому были рассыпаны шары, поверх которых лежал испачканный мелом кий. И еще кусок мела лежал на бильярдном борту. Справа располагались четыре комнаты. Все было так, как показывала точка на мониторе планшетника старшего лейтенанта. А внутреннее расположение второго этажа говорило, что эмир взял себе апартаменты в торце здания.
Подойдя ближе, Ослябя потрогал пальцами дверь. Она была крепкая, кажется из цельного дуба. Скорее всего, дверь была закрыта на ключ. Массивный замок предполагал и мощные запоры. Наверное, номер был предназначен для людей, которым есть что прятать под ключ. Подумав несколько секунд, Виктор Юрьевич решил, что выломать двери не удастся. Даже младший сержант Задонский, известный своим ударом ногой, может сразу не справиться. А если не справится сразу, значит, реально можно нарваться на автоматные очереди, что вызовет тревогу и насторожит охрану заложников в столовой.
Старший лейтенант позвал свою группу жестом и вышел в фойе второго этажа. Показал рядовому Новоселову и младшему сержанту Задонскому на бочки с пальмами, за которыми можно было спрятаться. Не лучшее укрытие, но за неимением лучшего приходилось этим пользоваться. Сам Ослябя встал за углом в том же фойе и позвал к себе Чолахова.
— Мобильник свой давай…
— Зачем? — спросил старший прапорщик, тем не менее вытащил из кармана телефон и протянул старшему лейтенанту.
Виктор Юрьевич набрал номер, но не нажал кнопку вызова.
— Ты человек мстительный? — спросил командир взвода.
— Не знаю. Наверное. Кровь горячая…
— Воспылай со своей горячей кровью ненавистью к эмиру Харунову. Назови себя. Он знает, что тебя не было на чердаке с другими, которых убили, но не знает, где ты находишься. Трави его, как травят собаку. Вспомни, как его бандиты тащили куда-то сестру твоей жены. Все вспомни. Вспомни, и возненавидь, воспылай чувством справедливой мести и сообщи ему, что уже убил шестерых его бандитов. И убьешь еще. И его самого скоро убьешь. Грози ему, что с живого шкуру снимешь и снимать начнешь не со спины, а с лица перед зеркалом. Он мужик красивый, женщинам наверняка нравится, и знает это. Такие любят в зеркало смотреться. Пусть увидит, какая у него морда без кожи. Будет в зеркало смотреть, а ты будешь с лица кожу снимать.
Старший лейтенант протянул Чолахову телефон.
— Звони.
— По-русски разговаривать?
— Зачем? Ты же не на концерте. Говори на родном языке. Пугай его, угрожай зверским тоном. Но не громко, чтобы тебя через дверь не услышали. Можешь даже жутким шепотом говорить. И объясни, что на столовую смотришь и тебе очень не нравятся часовые на крыльце. Он догадается, что ты где-то рядом прячешься. Я надеюсь, что у Харунова тоже горячая кровь. Необходимо добиться, чтобы он вспыхнул и сам пожелал тебе отомстить. Обзови его педиком. Для мужчины нет хуже оскорбления. Пусть лютует. Скажи даже, что про него все так говорят. Все его педиком считают. И смейся над ним…
Старший прапорщик, слушавший чуть растерянно, вдруг заулыбался и решительно нажал кнопку вызова. Ответили ему быстро.
Ослябя уже несколько раз пожалел, что не знает языков кавказских народов. Хотя, при его занятости по службе, и выучить эти языки невозможно, потому что их очень много. Разговор Чолахова послушать хотелось бы. Наверное, Шахмырза умел говорить красиво и убедительно. И уже очень скоро из-за закрытой двери номера Харунова послышался грохот. Эмир в расстроенных чувствах, кажется, ломал мебель. Впрочем, ему было не жалко чужую мебель, как не жалко чужих жизней. Но, очень уважая себя, он не мог терпеть, когда ему выказывали неуважение и даже презрение. А лицо Чолахова выражало именно это. Он говорил и говорил, временами переходя с шепота на громкую речь, и тогда Виктор Юрьевич прикладывал палец к губам, требуя от старшего прапорщика снова говорить шепотом. Старший прапорщик был человеком управляемым и легко корректировал свое поведение. Но эмир Харунов, наверное, никогда не выслушивал еще таких отзывов о своей особе.
