Олег Маркеев - Угроза вторжения
— Может быть, может быть. — Столетов еще раз посмотрел на фотографию и спрятал в карман. — Пойдем наводить справки, дочка. С гонорара поставишь папе бутылочку коньяка.
Он цепким взглядом обшарил вестибюль. Наружка, зачем-то пасшая выводок туристов, исчезла. Остальные были чистыми.
Они прошли по Лесной улице и у роддома свернули в переулок. Столетов незаметно осмотрелся и толкнул дверь в полуподвал.
— Что здесь? — Настя наморщила носик от резкого запаха каленого металла и масла.
— Фирма «Золотой ключик». Ремонт сейфов и замков. Бывший «Металлоремонт». — Он постучал в окошко с табличкой «Прием заказов». — Есть кто живой? — Столетов притянул Настю к себе и прошептал: — Ничему не удивляйся. В разговор не лезь. Правую руку держи в кармане.
— Горит, что ли? — раздалось из-за окошка.
— Все, мужики, социализм кончился, работать пора! — Столетов подмигнул Насте.
— Чего у тебя? — В раскрывшееся окошко высунулась рука с синими от татуировок пальцами.
— Запасной сделать. — Столетов снял со связки плоский английский ключ.
— Посмотрим. — Рука приняла ключ и исчезла. За тонкой фанерной перегородкой скрипнул стул.
— Наверно, богатым буду. Если старые знакомые не узнают, точно — разбогатею. Казан, ты что не здороваешься?
— Закон не велит ментам ручку жать, — ответил из-за перегородки прокуренный голос.
— А «здрасьте» сказать — язык отвалится?
— Ну здравствуй, гражданин начальник. Дальше что?
— Впустил бы, Казан, неудобно как-то. Да и рожа в окошко не пролазит.
— Ничего. Скоро без прокурорских харчей отощаете. В самый раз будет.
— Сидишь в подвале, а новости знаешь. Так впустишь?
За перегородкой вздохнули, потом щелкнул замок, и дверь с окошком приоткрылась.
Настя из-за спины отца разглядела сухого мужчину лет шестидесяти, с впалыми, как у туберкулезника, щеками и редкими седыми волосами, едва прикрывающими красную лысину. Весь подоконник занимал огромный, давно не чищенный аквариум. Свет, проходя сквозь мутную воду, заливал комнату призрачным зеленым свечением. Горела только настольная лампа, освещая стол и угол стены с портретом Сталина на грязных обоях.
— С чем пришел, начальник?
— Да вот узнал, что в моем районе прописался сам Казан, решил навестить. По старой памяти.
— А я думал, по делу. — Человек закатал рукава клетчатой рубашки и стал прилаживать болванку в маленькие тиски.
— Ох, Казан, дела все в сейфе остались. У нас с тобой теперь только делишки.
— С тобой? — Казан кивнул на Настю.
— Со мной.
— Ну-ну. — Он несколько раз провел надфилем по заготовке и остановился. — Ладно, Столетов, не томи душу. С чем пришел?
— Один вопрос. Получаю ответ и ухожу.
— А потом сыскарей своих пришлешь…
— Обещаю, нет. Ты знаешь. Казан, мое слово железное.
— А она?
— За нее я отвечу.
— Лады. Но учти, своих я не сдаю.
— А это чужой. Лох из политических. Ты же один раз «закосил дурку» и загремел с зоны по статье «антисоветская пропаганда». Было?
— Ха! Отдохнуть захотелось. Зона тогда «хозяйская» попалась. Никакой жизни. А тут еще «кум» выеживаться начал. В стукачи меня сватал. — Казан принялся скупыми точными движениями водить надфилем. — Вот я и выписал себе путевку по политической статье. Чалился с уважаемыми людьми, одних профессоров полбарака было!
Столетов прошел в комнату, сел за стол, заваленный инструментами и заготовками ключей. Руками трогать ничего не стал, знал, у русского мастера за видимым бардаком на рабочем месте скрывается раз и навсегда заведенный порядок. Вытащил из кармана фотографию.
— На тебя не угодишь, Казан. А я тогда тебе зону хорошую сосватал, как обещал. Кто же знал, что ты с замом по режиму собачиться начнешь. А зона была — почти курорт!
— Ага, как меня конвою сдали, так прямо в Сочи и отправились. А я с этапом — в Читу. Здоровье на этом курорте поправлять. И с «кумом» лаяться.
— Вот человек. Нужно только имя. Или кличка. Остальное — мое дело. — Столетов протянул фотографию. — Не бойся, не западло. Мужик из политических.
Казан на секунду прервал работу, посмотрел на фотографию и опустил голову.
— Ну?
— Не нукай, начальник, не запряг. — Он провел по заготовке, надфиль издал противный резкий писк. — Твою… Испортил болванку! — Он бросил на пол заготовку, принялся вставлять в тиски новую.
Настя заметила, как напряглось лицо отца.
— Казан, кто он?
— Не знаю.
— Знаешь!
— Своих сдавать уговора не было!
— Тэкс-мэкс-пэкс. Значит, не политический. — Столетов достал сигарету, щелкнул зажигалкой. Фотография осталась лежать на столе. — Дела в сейфах остались, а память у меня хорошая. Хочешь, и твою освещу? Напомнить, как я тебя расколол, и ты, слезами и поносом исходя, сдал мне своего учителя — дядю Колю, Скрипача? Глаза не прячь! — Настя вздрогнула, такого голоса у отца она никогда не слышала. Она и не догадывалась, что всегда мягкий и внимательный к ней отец может быть таким. — Ты мне вора в законе сдал. Казан. За это тебя давно на ремни порезать надо. А ты живой. Ручонками не шеруди, дурень! Напильник мне в горло не пристроишь, не надейся. Она, — Столетов кивнул на замершую у порога Настю, — завалит тебя с одного выстрела. А ты жизнь любишь. Казан. Это я еще тогда понял и на том взял. Кто это?
— На кой это тебе, начальник? — Казан расстегнул воротник рубашки. — Ты же, вроде, не при делах теперь.
— Надо. Что ты менжуешься, как девка! Он же не из блатных, сразу видно.
— Один хрен, я жить хочу.
— За Скрипача тебе не отмолиться. Одним грехом больше, одним меньше. А я буду молчать, как молчал до сих пор.
— А почем мне знать?
— Дурень! Шепнул бы я хоть слово, прокуратура бы тебе сюда прямой телефон поставила. Стучал бы каждый день, как пионерский барабан. Я прав?
Казан лихорадочно завозил надфилем, время от времени бросая острый взгляд на лежащий рядом ключ Столетова.
— Казан, не валяй Ваньку. Кто это?
— Крот, — сказал тихо, так, что Настя еле расслышала сквозь писк надфиля.
— Крот… Кротов? Тот самый?
— Он, — кивнул Казан, не прекращая работы.
— Не может быть.
— И я говорю… Крот в прикиде лагерном! Быть того не может. Не та масть. Тем более…
— Тем более, что кончили его в девяностом, — подсказал Столетов.
— В восемьдесят девятом, начальник. А фотка свежая. На том свете, видать, снимали.
— Тэк-с! — Столетов повертел в руках фотографию, — прищурив глаза от дыма, стрельнул взглядом в Настю. — А чего ты испугался? Ваши дорожки никогда не пересекались, или нет?
— Господь с тобой, Валерий Иванович! Я медвежатник с нюхом, как лох, на первую кубышку не бросаюсь. А кротовскую даже «под вышкой» не стал бы колоть. Себе дороже.
— Почему?. Мужик деловой был, кубышка имелась. Мог бы разок грохнуть.
— Потом меня грохнули бы. — Он вытащил готовый ключ, стал протирать масляной тряпочкой. — Такие дела, начальник. У Крота не убудет, да ты и сам дознаешься. Слушай, что верные люди говорили. Наехали на Крота один раз, давно еще. До паяльника в задницу дело не дошло. Просто развести попытались. — Он сунул в рот раскрошившуюся сигарету без фильтра, чиркнул спичкой. — Вот. А потом их всех порубали. Топорами, прикидываешь? Двенадцать человек. Без базаров, покромсали — и все. Один успел слинять. Добрался до Ростова-папы, лег на грунт.
— И?
— Через два месяца его голову подбросили на ту хазу, где остальных порубали. Такие дела. Стоит за Кротом кто-то. Хотя Крот, ты же знаешь, у «деловых» первым после бога был. Вот и думай, начальник. — Он протянул Столетову ключ. — Готова работа.
— Сколько с меня? — Столетов полез в карман.
— Обижаешь, начальник. Мы к тебе со всей душой, а ты бабки!
— Не гони, Казан. Я у вашего брата никогда не одалживался. Сколько?
— Как хочешь, начальник. — Казан протер руки ветошью. — Четыре штуки.
— Держи. — Столетов отсчитал деньги, сунул в карман фотографию и встал. — Не прощаюсь, Казан. Соседи мы теперь, зайду как-нибудь на огонек.
— Угу, — тот кивнул. — Одна радость теперь — «важняк» Стольник свалил на пенсию. Отстрелялся, слава тебе господи. — Он небрежно бросил деньги в ящик, еще раз протер пальцы ветошью.
— Это для кого как. Казан. Заведу сейфик с «капустой», тебя позову, как дверь заклинит.
— Заведешь сейфик, я сам приду, начальник! — Казан улыбнулся, сверкнув рядом желтых «фикс».
Только вышли из подвала, Столетов рывком затащил Настю в подворотню.
— Не дыши!
— Ты чего, пап? — Она поморщилась, такой жесткой была сейчас его рука.
Из подвала вышел молодой парень в кожанке, посмотрел по сторонам и, неуверенно оглядываясь, пошел к Лесной улице.
