Андрей Дышев - Славы жаждут дураки
– Поменьше слушайте этого болтуна! Там вам и костюм дадут, и грим наложат. А то, что побрились, это очень хорошо.
Ишь, как хвостом крутить стала! – подумал я. Шею сейчас свернет!
Гера, чувствуя себя стесненным из-за внимания к себе незнакомой девушки, ослабил узел галстука и молча уставился в окно.
– Между прочим, – сказал я ему, – впереди тебя сидит исполнительница главной роли Инга Арабова, она же Марта Лехтине, она же графиня Лавани.
– Понятно, – едва слышно буркнул Гера и еще сильнее вжался в сиденье. По-моему, он так и не понял, как же на самом деле зовут исполнительницу главной роли.
«Вот кто никогда не вляпается в дурацкие истории, – подумал я, глядя в зеркало на Геру, который от волнения, как мальчишка, слегка покусывал губы. – Ему проще пять тонн железа за тренировку перетаскать, чем с девушкой познакомиться. А может быть, он девственник?»
– Инга, тебе нравится Гера? Сто двадцать килограмм чистых мускулов!
– Очень нравится, – призналась Инга. – Странствующего Рыцаря я представляла себе именно таким.
– Ты понял, да? – заострил я внимание Геры на словах Инги. – Девушка с первого взгляда увидела в тебе рыцаря… Да не волнуйся ты так! Что, первый раз в кино снимаешься, что ли?
В общем, всю дорогу болтал преимущественно я. Когда мы въехали в Новый Свет, а оттуда по грунтовке покатили через лес к каменному мосту, где раскинулись палатки киношников, Гера успел незаметно снять с себя пиджак, галстук и наполовину расстегнуть рубаху.
– Куда? – спросил я у Инги, притормозив у шлагбаума, который охранял милиционер.
– Оставь машину здесь, – ответила Инга и вышла наружу.
Я рванул ручник, вытащил ключ зажигания и, подкинув связку на ладони, повернулся к Гере.
– Ну, что, Арнольд? Пойдем?
– Ты… это самое… – замялся Гера. – Не надо меня насильно с бабами знакомить, хорошо? Если мне надо будет, то я сам.
– Да слышал я уже эти сказки! – взмахнул я рукой. – Ты сам уже десять лет жениться пытаешься! И что?.. С бабами, Гера, как со штангой обращаться надо: хватать двумя руками и сразу на грудь!
– Ну, хорошо! – сделал мне уступку Гера, услышав про близкие его сердцу штанги. – Скажи этой графине Марте, что я хотел бы пригласить ее в наш спортклуб. Как, интересно, она на это отреагирует? Ладно?.. Но только потом, после съемок.
– Вот это разговор! – сказал я, ударяя кулаком в мускулистую грудь Геры, похожую на футбольный мяч.
Мы вышли из машины и сразу очутились в другом веке. Мимо нас по дороге шли турецкие воины с короткими гнутыми мечами, круглыми кожаными щитами, в звенящих доспехах и с факелами, поднятыми над головами. Все было здорово, как ожившая картинка из учебника истории: топот, хруст гравия под ногами, пыль, поднимающаяся над строем, как дым сожженных деревень, ржание лошадей, крики сотников и конвоиров, ведущих вслед за войском связанных одной цепью пленных и рабов. Правда, по строю из рук в руки переходили бутылки с фантой и «Массандрой», летели на обочину, рассыпая искры, окурки и слышалась родная речь.
Вокруг нас царил приятный хаос, предвещающий какое-то грандиозное действо, который был чем-то сродни толчее в фойе театра перед премьерой. Войско дружно поднялось на склон и рассыпалось по нему на свои позиции. Затрещали палки, сухие деревья и хворост, вспыхнули спички и зажигалки. На склоне стали заниматься бивачные костры.
К Инге подскочила растрепанная худая женщина, покачала головой, схватила девушку за руку и увела к большому навесу из рубероида на столбах. Мы с Герой пошли туда же, стараясь не наступать на кабели, протянутые по дну водостока.
– Никто нас здесь не ждет, – высказал интересную мысль Гера. – Может, вернемся?
Я чувствовал себя виноватым перед ним и искал Браза, чтобы засвидетельствовать верность своему слову. После чего в самом деле нам с Герой лучше будет вернуться в город. Просьба Браза относительно «двух штук», видимо, относилась к той категории, когда ее выполнение создавало для него больше проблем, чем игнорирование.
Мы подошли к кинокамере, установленной на треноге, – к центру виртуального мира, к оси, вокруг которой вращалась вся синематографическая аура. Здесь я и увидел Браза. Он был в бейсболке, под которой чудесным образом уместилась вся его лошадиная грива, в безрукавке «камуфляж» с многочисленными карманами, надетой поверх бежевой футболки с короткими рукавами. Его слабую руку, покрытую рыженькими волосиками и пигментной россыпью, сжимал непропорционально тяжелый браслет с крупными часами, на которые Браз кидал сосредоточенные взгляды, словно ожидал наступления Нового года или лунного затмения. Рядом с ним переминался с ноги на ногу хилый мужичок с немытой головой и в выгоревшей майке, тряс перед лицом Браза какой-то бумажкой и оправдывался:
– Вот! Все уплачено! Дата! Время! Все обозначено! Я привык к порядку! А водитель не пришел! То ли пьяный, то ли больной!
– Где ветродуй? – как можно строже спросил его Браз.
– Так я же объясняю! – теряя терпение, ответил немытый. – Машину я выписал, деньги заплатил, у пропускного поста колонны ждал два часа…
– Ты должен был привезти ветродуй! – оборвал его Браз и повернулся к нам. Оказывается, он знал, что мы стоим за его спиной.
– Очень хорошо, что вы пришли! – сказал он, протягивая руку Гере и представляясь: – Касьян!
Гера, пытаясь уменьшиться в росте и весе, ссутулился и бережно пожал руку режиссера.
– Прекрасные данные! – оценил Браз, как следует рассмотрев Геру. Потом повернулся ко мне: – А где же второй?
– Второго нет, – развел я руками. – Мускулистые и здоровые нынче в дефиците. Жизненный уровень растет, и люди предпочитают хорошо питаться и лежать на диване.
– Это неправда, – возразил Браз, но не стал вдаваться в подробности, взял нас под руки и повел под навес. Мимо нас прошмыгнул бородатый художник, которого я как-то видел на набережной в компании Браза и Черновского.
– Ветер усиливается, – на ходу бросил он. – Обойдемся без ветродуя.
В углу, за ширмой, было оборудовано что-то вроде парикмахерской или косметического кабинета: большое зеркало с подсветкой; столик, заставленный банками с расческами, ножницами, лаками и муссами для укладки, красками, коробками с накладными ресницами, усами; на рогатой вешалке висели парики. В кресле перед зеркалом сидела Инга, а над ней с беличьей кисточкой в руке нависала уже знакомая нам растрепанная женщина.
– Вот, Танюша, еще двое, – сказал Браз, хлопая меня и Геру по спине.
– Кто такие? – жизнерадостно спросила гример.
– Это Рыцарь, – представил Браз Геру. – А это, – он повернулся ко мне, – Монах.
– Это я Монах? – возмутился я. – Нет, вы ошиблись. Сниматься не буду. Не умею и не хочу.
– Я один тоже не буду сниматься, – поспешил присоединиться ко мне Гера.
Браз посмотрел на меня, как жандарм на провокатора.
– Кирилл, у меня безвыходное положение, – сказал он таким печальным голосом, что мне тотчас стало его жалко. – Вы можете мне помочь?
– Да какой из меня артист? – усмехнулся я.
Гера, поглядывая на меня, вполголоса вторил, что из него тоже артист никудышный. Инга закатывала глазки, вздыхала и с колокольни своего мастерства оценивала: «Да что там играть? Три минуты побыть статистом!»
Браз положил мне руку на плечо.
– Вы наденете монашескую рясу. На лицо опустите капюшон… – Браз смотрел на меня и уже видел меня в рясе. – Пленный монах. Турки не связали вас. Ваши руки свободны. Вы сжимаете тяжелый стальной крест. Вы действуете от имени Бога. На ваших глазах солдаты надругаются над пленной графиней…
– И я бью их крестом по голове! – догадался я.
Браз отрицательно покачал головой.
– Я не сомневаюсь, что вы поступили бы именно так. Но ваш герой лишь безучастно отворачивается, бормоча под нос прошение Богу наказать насильников на своем праведном суде… Вот и все!
Пришлось согласиться.
– Единственный раз в жизни выпало сыграть в кино, но, как назло, попалась гнусная роль, – шутливо проворчал я. – Где ряса?
– А я что буду делать? – спросил Гера, не слишком обрадовавшись тому, что я согласился.
– Вам все объяснит мой помощник, – улыбнулся Браз. – Извините, я должен заниматься подготовкой сцены. Пройдите сначала к костюмеру, а потом сюда, к Танюше.
Мы протиснулись между ширмой и ящиками, поставленными друг на друга и подпирающими навес, как колонны Парфенона, и попали в большую армейскую палатку, которая служила киношникам столовой и складом костюмов.
Костюмер, молчаливый и недовольный, швырнул мне в лицо пропахшую плесенью коричневую рясу и пеньковую веревку, а Гере указал на холщовый мешок, в каких обычно хранят картофель, что-то записал в тетради и буркнул:
– Роспись, дата, число!
Мне было проще. Я сразу накинул на себя рясу, покрыл голову капюшоном так, что из-под него высовывался только мой нос, взял в руки бутафорный крест из ДСП, покрытый краской-серебрянкой, и, стоя перед зеркалом, прочитал «Отче наш».
