Б. Седов - Культурист
На ватных ногах поднявшись к квартире, Невский открыл дверь, как был – в грязных ботинках и куртке – прошел в спальню, упал лицом вниз на широкую кровать, бережно хранящую запах любимой женщины, и совершенно неожиданно для самого себя заплакал. Все громче и громче, всхлипывая и сотрясаясь всем телом. Потом успокоился, вытер лицо о подушку, вернулся в прихожую, сбросил обувь и одежду прямо на пол, прошел в гостиную, где достал из бара рюмку и три початые бутылки спиртного: коньяк, виски и рябиновую настойку. Принес из кухни тарелочку с ломтиками копченой говядины и обветренного сыра, достал из шкафа пепельницу, сигареты и зажигалку, закурил и принялся пить. Не чувствуя вкуса, наливая по кругу из каждой бутылки, глядя прямо перед собой в одну точку и вяло двигая челюстями…
…Как – двумя часами позже – закончилось спиртное и сигареты; как он, выбросив пустую тару из окна во двор, едва держась на ногах, выполз на улицу; как, стоя посреди запруженной автомобилями проезжей части и махая руками, ловил такси; как за пятьдесят рублей покупал у моториста две бутылки паленой водяры и пачку дешевой «Стрелы» без фильтра; как, с трудом поднявшись домой, не мог найти в карманах ключи, а затем попасть ими в замочную скважину; как зубами срывал с горлышка бутылки золотистую мягкую пробку, – всего этого Невский уже не помнил. Проснулся он глубокой ночью, на ковре, рядом с лужей блевотины, от кислого запаха которой желудок снова пытался вывернуться наизнанку. За окнами было темно и тихо. На столе, поблескивая в лучах уличного фонаря, стояла ополовиненная бутылка водки. Вторая, упавшая и разбившаяся, грудой осколков лежала под столом. В непроветренной комнате стояла жуткая вонь. Весь стол был залит спиртным, завален пеплом и окурками. Голова болела так нестерпимо, что хотелось упасть на колени, обхватить ее руками и, покачиваясь, как фарфоровый болванчик, тихо выть. Когда же Невский вспомнил все события первой половины минувшего дня, ему стало совсем хреново. Только вот плакать, как давеча, зарывшись лицом в подушку, Владу уже не хотелось. Напротив: ему хотелось убивать. Задушить гадов собственными руками, прежде всего юриста, ухмыляющаяся рожа которого до сих пор стояла у Влада перед глазами. Влад никогда прежде не был националистом, не считая обычной для большинства русских в Латвии легкой взаимной неприязни к «Гансам». Это считалось почти нормой. Среди его детских друзей были и поляки, и евреи, и украинцы, и даже один цыган – профессиональный велосипедный вор Яшка. За два года службы у Невского не было ни одной драки на национальной почве. Но именно встреча с Карапетяном спровоцирует ту, сохранившуюся на протяжении жизни, ненависть Влада ко всем кавказцам без исключения. Впрочем, во всей «красе» это чувство проявится чуть позже. А пока…
О том, чтобы продолжить «веселье», Владу было противно даже думать. Вид стоящей на столе бутылки водки и смятых окурков вызывал тошноту. Однако иного выхода поправить здоровье не существовало. Превозмогая брезгливость и отвращение, Влад налил себе стопку и выпил, долго держа теплую водку во рту – прежде чем проглотить. Приняв дрянное самопальное пойло, пустой желудок пару раз неприязненно дернулся, после чего затих. Нормальный ход. Вылив остатки водки в раковину, открыв настежь все окна, сбросив на пол провонявшую одежду, Невский залез в ванную, задернул пластиковую штору с изображением русалки и, включив прохладный душ, долго сидел, обхватив руками колени и постепенно приходя в себя. Когда головная боль чуть отступила, а тело от кончиков ушей до щиколоток покрылось «гусиной кожей», Влад наскоро намылился, ополоснулся, почистил зубы, трясущейся рукой удерживая станок, побрился, не избежав порезов, после чего до красноты растерся полотенцем, заклеил порезы кусочками пластыря, накинул висящий на крючке халат, вернулся в проветрившуюся гостиную и принялся за уборку. Когда за окнами забрезжил рассвет, в готовой к возвращению хозяйки квартире уже ничто не напоминало о вчерашней пьянке. Разве что легкий запах табака, впитавшийся в шторы… Выпив чашку крепкого зеленого чая, Невский заставил себя проглотить бутерброд со шпротами, бросил в рот сразу три мятных жевательных резинки и вышел на улицу. До прибытия московского поезда оставалось чуть больше часа.
Толкнув жалобно скрипнувшую дверь подъезда, Невский вышел во двор, машинально бросил взгляд в сторону гаража – и остолбенел. Ржавые железные двери распахнуты настежь. Внутри гаража пусто, как в кармане у нищего. Машина исчезла. Со всем добром, разумеется. Повезло сволочам…
Замешательство и растерянность длились всего секунду, не больше. Ни злиться, ни сокрушаться у мучимого похмельем Влада уже не было сил. Наверное, потому, что после ареста аптекаря и расставания с квартирой где-то в глубине души он был готов к подобному ходу вещей. Давно подмечено: если в твоей жизни началась черная полоса, то неприятные сюрпризы будут сыпаться как из рога изобилия. Вот и дождался. Может, хоть этот – последний? Ведь терять уже фактически нечего. Или… есть?
На ГАИ и «сыскарей» Невский даже не надеялся. Тачку угнали ночью. И если до сих пор не обнаружили, случайно тормознув по дороге, то воры уже наверняка загнали «жигуль» в отстойник. А там – ищи ветра в поле. Перебивать номера на двенадцатилетней «пятерке» с пробегом двести тысяч нет смысла. Значит, тачку просто разберут на запчасти, поделят попутно прихваченную технику и барахло – и привет. Короче, о машине теперь можно говорить лишь в прошедшем времени. Сдохла ласточка…
На Московский вокзал Влад приехал на такси, за пятнадцать минут до прибытия поезда. Он решил сходу не говорить Юле о череде обрушившихся на него неприятностей. После первого за два с лишним года посещения могил мужа и дочурки вряд ли стоит загружать заново пережившую трагедию Юлю подобными историями. Впрочем, отсутствие машины у вокзала вряд ли удастся объяснить только вчерашним пьянством и нежеланием садиться за руль с бодуна. Она увидит во дворе пустой гараж – и все поймет.
Поезд прибыл точно по расписанию. Стоящий на платформе напротив девятого вагона Невский, с букетом из трех роз, ждал Юлю. Пассажиры люкса один за другим покидали вагон, но ее все не было. Влад уже начал волноваться и хотел подойти за разъяснениями к проводнице, но тут в тамбуре показалась укутанная в черный платок бледная молодая женщина с залегшими вокруг глаз темными кругами, в которой Невский с содроганием узнал свою любимую. Он бросился к ней, суетливо подхватывая небольшую дорожную сумку, одновременно протягивая цветы и целуя в щеку, оказавшуюся на удивление холодной. Машинально принявшая розы Юля никак не ответила на поцелуй. Казалось, ей совершенно все равно, что происходит вокруг.
– Здравствуй, солнышко! Как доехала?
– Нормально, – тихо, едва шевеля губами, ответила Юля. Так ответила, что у Влада больно кольнуло в сердце: «Да что же это такое творится, Господи?! Что я тебе плохого сделал, раз ты посылаешь мне одно за другим такие испытания?!»
– Я сегодня без машины. Так получилось, вчера с ребятами немного выпили, – нарочито бодро сообщил Невский. – Поедем на такси. Не возражаешь?
Юля не ответила. Подаренные Владом цветы она несла небрежно, словно банный веник. Невский был готов завыть от отчаяния. На глаза наворачивались слезы. Предчувствие беды, самой страшной, нарастало с каждой секундой. До стоянки такси дошли молча. Молча дождались своей очереди, молча сели в старенькую «Волгу» с продавленным задним сиденьем. Невский назвал шоферу адрес. Когда до Обводного канала оставалось ехать всего ничего, Юля вдруг сказала, не глядя на сидящего рядом Влада:
– Нам надо расстаться.
– Что? – не сразу врубился Невский. Ему показалось, что он ослышался.
– Я сегодня вечером уезжаю обратно в Москву. Навсегда.
– Как – уезжаешь? – не поверил своим ушам Невский. – Зачем?!
– В монастырь, – ледяным тоном ответила Юля.
– В какой еще… на фиг… монастырь? – у Влада было чувство, словно ему с размаху врезали гантелей по затылку. Перед глазами закачались черные пятна. Дыхание сбилось. – О чем ты говоришь, солнышко?!
– Я уже беседовала с настоятельницей, матушкой Евфросиньей, – тем же безразличным голосом произнесла Юля. – Меня ждут в обители. Я позвоню Нежинскому, он уладит дела с квартирой. Продаст. И вышлет деньги в монастырь. Остальные я передам матушке, лично. Все. Мне ничего не нужно. Я не хочу оставаться в мире, где правит дьявол…
Вращающий баранку дородный таксист откашлялся и бросил заинтересованный взгляд в зеркало заднего вида. Даже ему, повидавшему на своей работе всякое, вряд ли прежде приходилось слышать подобное. Включив указатель поворота, он прижал машину к бордюру, обернулся назад и сочувственно посмотрел на Невского, буркнув:
– Приехали, командир. Чемодан сам достанешь? Там открыто.
