Владимир Гриньков - Я – телохранитель
– Вы куда-то заезжали?
– Нет.
– С кем-то встретились?
– Нет.
– А что случилось?
– Я не понимаю, о чем вы спрашиваете.
Все она прекрасно понимала! Потому что по дороге от базы отдыха до дома что-то с ними все-таки произошло. Анатолий заметил вчера ее состояние.
– Я видел вас вчера после прогулки, – коротко напомнил он и посмотрел взглядом, за которым можно было угадывать все что угодно.
– У нас был разговор…
– С Виктором?
– Да.
Ей не очень-то хотелось говорить на эту тему, похоже.
– О чем? – спросил Китайгородцев.
– О нас… с ним.
– Подробнее.
– Почему вы меня об этом спрашиваете? – проявила недовольство Аня.
– Потому что сегодня случилось то, что случилось.
Девушка посмотрела испуганно.
– Подробнее! – потребовал Анатолий.
– Он предложил мне уехать…
– Куда?
– Не знаю. Мы не говорили. Он предлагал просто сбежать.
– От кого?
Секундная заминка.
– От моего отца.
– Зачем?
– Чтобы быть вместе.
– Для этого надо убегать? – не уловил логики Китайгородцев.
И снова заминка в разговоре.
– Он хочет, чтобы я осталась с ним, – осторожно сказала Аня.
– Ваш отец?
– Нет, Виктор.
– А в чем проблема?
– Виктор боится, что я сюда уже не вернусь.
– Почему он так решил?
– Это не он решил. Это я решила. Мы ведь уезжаем…
– Да, я в курсе.
– И больше сюда не вернемся!
Телохранитель смотрел на свою собеседницу и решал, как им дальше вести разговор. Слишком уж неожиданный оборот он принял. То, о чем упорно молчал Тапаев и о чем сам Китайгородцев только догадывался, исходя из анализа косвенных признаков, Аня вдруг проговорила вслух.
– Это вам отец говорил, что вы не вернетесь?
– Нет.
– А откуда же тогда такие мысли?
– Это долго объяснять. Просто я уже не маленькая. И кое-что понимаю. Вот, например, на день рождения не приглашен никто из тех, кто с папой работает. Такого никогда не было! Директор комбината, его заместители… Потом еще – бизнесмены, с которыми папа совместно ведет дела… Чиновники из Москвы всегда приезжали, для них тут устраивали охоту… В этом году все выглядит так, будто уже никто не нужен. Ни компаньоны, ни подчиненные. Это было бы очень странно, если не предположить, что это – уже ни к чему…
Анатолий тоже обратил внимание на такой однобокий подбор гостей предстоящего празднества – и выводы он делал такие же, как и эта девушка.
– Может, вы еще что-то заметили, Аня?
– Я же говорю – это долго объяснять. Есть мелочи, которые ничего не скажут человеку постороннему, но я-то вижу, что все идет не так, как прежде.
– Вы спрашивали своего отца напрямую?
– Нет, – покачала головой Аня. – Он все равно ничего не скажет.
– Он вам не доверяет?
– Просто не считает меня равной себе. Я всю жизнь буду для него несмышленым ребенком. Даже когда у меня уже будут свои собственные дети.
– Когда вы почувствовали, что возвращение не предусматривается?
– Это происходило постепенно. Накапливалась какая-то информация, и я видела, что все идет так, будто здесь нас уже ничто не держит. Вчера я сказала Виктору, что уезжаю. Он знал еще раньше, что отъезд предполагается, и нисколько не удивился. Но я сказала ему, что могу уехать навсегда!
– Зачем сказали?
– Я не хочу уезжать.
– Из-за Пастухова?
Пауза, после которой – легкий, едва угадываемый вздох:
– Д-да.
Мяла в руках платочек и очень волновалась, то было заметно.
– И тогда он сказал, что может меня увезти. Мы просто уедем, и все.
– То есть он вас как бы похитит?
– Ну да, – слабо улыбнулась девушка.
Потом ей, наверное, показалось, что все это очень отдает ребячеством, и она подумала и поправила саму себя:
– Дело не в этом, конечно. Просто очень страшно расставаться, зная заранее, что теряешь человека навсегда…
– Что вы ему ответили?
– Ничего. Я растерялась.
Вот такой, растерянной и расстроенной, Китайгородцев ее вчера и видел. Все совпадало, все выглядело очень правдоподобно. Версия без изъянов. К тому же Анатолий был склонен верить этой девчонке. И все-таки он спросил:
– Вы знаете охранника вашего отца по имени Сергей?
– Да.
Совершенно спокойно ответила.
– Где и при каких обстоятельствах вы видели его вчера?
Нахмурилась, вспоминая:
– Я его не видела.
– Это точно?
– Да.
– А Виктор может знать о существовании Сергея?
– Вряд ли. Он здесь вообще никого, кроме меня, не знает.
– Еще один вопрос. Вы вчера весь день были вместе с другом?
– Да.
– И он не отлучался? Никуда не уезжал на вашем снегоходе?
– Нет. А почему вы спрашиваете?
– Так, просто, – пожал плечами Китайгородцев.
Бедная девчонка.
– Вам известно о том, что ваш друг употребляет наркотики?
– Д-да.
– Давно это с ним?
– Похоже, что да. Но я думаю, что это излечимо. Ведь правда?
Посмотрела с надеждой.
– Возможно, – не стал ее разубеждать Анатолий и поднялся, чтобы уйти.
– Скажите, он стрелял в вас? – быстро спросила девушка.
Этот вопрос, похоже, не давал ей покоя все время, пока они беседовали.
– Нет, – солгал Китайгородцев.
Что, кроме дополнительных страданий, ей добавит его правдивый ответ?
– А вы знали, что у него есть оружие, Аня?
– Нет.
– И даже не подозревали?
– Нет!
– Хорошо, – кивнул телохранитель. – Извините меня за то, что я вас побеспокоил.
* * *
Тапаев его уже ждал.
– Что учудил этот подонок? – спросил он у Китайгородцева, когда тот вошел в кабинет.
Судя по мрачному виду клиента, начальник охраны уже успел доложить ему о причинах внезапной утренней пальбы, всех поднявшей на ноги.
– Парень находился в состоянии наркотического опьянения, – сказал Анатолий. – Что уж там ему пришло в голову, я не знаю, но он вдруг открыл огонь.
– Всех гостей перепугал, наверное, – с досадой произнес Тапаев.
– Думаю, что да.
– Он и гранату бросил, как я слышал?
– Учебная, – лаконично сообщил телохранитель.
– Но ты-то не знал, что учебная, когда на нее пузом плюхнулся?
– Не знал.
– Так что ты – все равно молодец, – оценил бизнесмен. – Слушай, а может, ты со мной в Цюрих полетишь, а?
Наверное, ему подумалось, что неплохо бы всегда иметь рядом с собой такого вот человека, который в случае опасности без малейших раздумий бросится на предназначенную не ему гранату.
– Я подумаю, – дипломатично ответил Китайгородцев.
Не мог же он сказать Тапаеву, что тому для начала неплохо было бы благополучно выбраться отсюда, а уж потом размышлять о Цюрихе…
– Надо связаться с милицией, – сказал Анатолий.
– Зачем? – приподнял бровь Тапаев.
– Этот парень…
– Вышвырнуть его за ворота – и все дела! – жестко произнес клиент.
– Он затеял здесь перестрелку…
– Я не хочу никакой милиции в своем доме!
– Это еще не все. Пропал один из ваших охранников.
– Сейчас мы это проверяем! – отмахнулся олигарх. – Я отправил к нему домой гонца, и тот вот-вот должен вернуться.
Подразумевалось, что до возвращения гонца никаких мер предприниматься не будет?
– Он не скажет вам ничего утешительного, – уверенно сказал Китайгородцев. – Поверьте моему опыту. Случилась беда.
– Послушай! – еще больше нахмурился Тапаев. – Завтра у меня – день рождения. Дай мне спокойно отпраздновать юбилей, а потом пускай тут затевают расследование, всех подряд допрашивают, роют носом землю – что хотят!
«Он надеется спокойно уехать, – усмехнулся про себя Анатолий. – Чтобы никакие неприятности не омрачили его прощание с родственниками. А этот охранник, который пропал – днем раньше его хватятся или днем позже, какая разница? Так он, наверное, думает…»
– Генрих Эдуардович! Мое начальство приказало мне обеспечить вашу охрану. Я отвечаю за вашу безопасность и обязан делать то, что положено. Просто обязан! Я должен связаться с милицией…
– Знаешь, что не верно в твоих рассуждениях? – перебил олигарх. – Ты сказал – «твое начальство». Имеешь в виду тех, кто в Москве. А начальство твое сейчас – это я. Я – твой клиент! И ты, милый мой, обязан в лепешку расшибиться, но сделать все так, как я хочу! Как я хочу! Ты понял? А не как хочет твое далекое московское начальство! Если ты с моими словами не согласен, можешь катиться отсюда к чертовой матери!
Телохранитель Китайгородцев:
«Когда-то у меня был клиент, который за моей спиной сказал, что телохранитель – этотот же хорошо выдрессированный пес, который за своего хозяина любому вцепится в глотку. Он не хотел меня обидеть подобным сравнением. Он вообще думал, что я не слышу его слов. Но я – услышал. Если бы он заговорилоб этом лично со мной, я согласился бы с ним в том, что что-то общее, конечно, есть. Ведь преданному псу всегда безразлично, за кого он готов вступить в бой. Его хозяин может быть милейшим человеком, а может быть и отъявленным мерзавцем. Люди вокруг могут его любить, а могут тихо ненавидеть. Он может своего пса боготворить, а может просто не обращать на него внимания. Он может быть любым – и все равно пес будет его защищать!Телохранитель находится в похожей ситуации. Я видел разных клиентов, и не всегда это были (вы уж мне поверьте на слово) лучшие представители рода человеческого. Но я не мог думать об их личных качествах. Я не имею права завидовать их деньгам – и не имею права судить, законно они нажили свои богатства или нет. Я не могу их осуждать за то, что вот тот, к примеру, сильно пьет и часто напивается до поросячьего визга, а вот этот ездит к любовнице, в то время как дома его ждет ничего не подозревающая жена и две прелестные дочурки-близняшки. Я не могу осуждать клиентаза то, что он на прошлой неделе уволил с принадлежащего ему завода двести человек, и не буду осуждать, если через полгода он оставит без работы еще тысячу. Для меня, как для того пса, хозяин не может быть плохим или хорошим. Он – хозяин. И этим все сказано. Его действия неподлежат оценке. Потому что если начать их оценивать, непременно придешь к размышлениям о том, настолько ли это достойный человек, чтобы ты из-за него рисковал своей жизнью? В минуту опасности это приведет, к тому, что ты можешь решить – твоя жизнь представляет большую ценность, чем жизнь твоего подопечного. Но тут – такая штука… Как человекты можешь быть действительно получше по качествам. Но как телохранитель ты в подобном случае – полное ничто. А теперь – еще односоображение. Зря тот человек так сказал – про пса и про телохранителя, которые якобы ничем не отличаются друг от друга. Потому что пес, бросаясь на обидчика своего хозяина, никогда не думает о том, что его могут убить. Он не знает, что бывает смерть. Не понимает этого. А человек – понимает. Так что разница есть. Она – в осознанности поступка».
