Сергей Соболев - Кабульский трафик
В какой-то момент ему показалось, что Жанна задремала. Но она тут же подала голос:
– О чем вы сейчас думаете, Ivan?
– Так... почти ни о чем. Наслаждаюсь покоем. И вашим присутствием, Жанна.
– Вы смотрите на меня? Признайтесь! – Она открыла глаза. – Вы смотрите на мою грудь?
– Хм... Это плохо?
– Почему же? Мне, как и всякой нормальной девушке, льстит мужское внимание. Ну и как я вам?
– Вы самая красивая...
– ... девушка в Кабуле, – смеясь, подхватила она. – Да-да, вы это уже говорили. Но мне это все равно приятно. Как вам моя грудь? Говорите без стеснения, мы ведь с вами добрые друзья...
– Потрясающе! – сказал Козак. – Вам с такой... с такими формами... – он запнулся, подбирая слова.
– Продолжайте же!
– Вы могли бы блистать в «Лидо» или в «Мулен-Руж».
Хлопнув его по предплечью ладошкой, Жанна с улыбкой сказала:
– Обманщик!
– Почему? Я сказало какую-то глупость? Или бестактность? Тогда прошу прощения.
– Нет, я о другом. Мне как раз ваш комплимент понравился. Не всякая, даже красивая, женщина может сравниться с солистками парижских варьете. Где, кстати, блистают русские девушки...
– Тогда почему вы на меня ругаетесь?
– Почему я назвала вас обманщиком?
– Да.
– Вы ведь сказали, что никогда не были в Париже. И что у вас там нет знакомых, не так ли?
– Ах вот оно что. Я вам не соврал, Жанна. А про «Лидо» и «Мулен-Руж» знаю потому, что это всемирно известные заведения.
– Ладно, давайте сменим тему. Я видела у вас в руках гитару. А в шезлонге нашла вот этот томик со стихами, – она протянула руку и взяла из соседнего шезлонга книжицу в коричневатом переплете. – Юсуф сказал, что вы хорошо играете на гитаре. И поете... хотя и не часто такое бывает.
«Вольная птица в неволе свои песни не поет, – подумал Козак. – Если это только не попугай или канарейка, привычные к жизни в клетке».
– Я скажу Юсуфу, чтобы он принес гитару? А вы споете мне какой-нибудь русский романс...
– Не стоит... не сейчас. Я не в голосе.
– Тогда прочтите стихи... Вы любите Киплинга?
Он взял у Жанны томик стихов на английском. Издание антикварное, Бомбей, 1917 год. Кстати, эта книга стихов, которую он нашел в шкафу, тоже антикварном, в гостевых апартаментах, еще утром была там же, в гостевой комнате. И кто ее сюда принес, это вопрос. Точно, что не он.
– Я больше люблю Пушкина и Сергея Есенина. Киплинга раньше знал разве что по его сказкам.
– Маугли? Джунгли? Тигр... как его... Шер Хан?
– Да, именно так. Но уже здесь, от скуки, в ваше отсутствие, Жанна, перечел найденный в комнате томик стихов. Я вообще-то не большой знаток поэзии. Да и английский для меня не родной. Но стихи Киплинга мне понравились.
– Какие? Например?
Иван не стал раскрывать книгу; несколько стихотворений он здесь выучил наизусть. А к одному из них даже подобрал на гитаре аккорды.
Вот именно это стихотворение – «Брод на реке Кабул» – он и стал негромко, приглушенным голосом декламировать, сидя в шезлонге, в странном месте, почти в самом сердце современного Кабула...
FORD O' KABUL RIVER
Kabul town's by Kabul river —
Blow the bugle, draw the sword —
There I lef' my mate for ever,
Wet an' drippin' by the ford.
Ford, ford, ford o' Kabul river,
Ford o' Kabul river in the dark!
There's the river up and brimmin', an' there's 'arf a squadron swimmin'
'Cross the ford o' Kabul river in the dark [31]
– Я ожидала несколько иного, – заметила Жанна, когда он замолчал. – Не слишком лирично... Утонул, захлебнулся... кони, люди… В Кабуле всегда было небезопасно. Стихи читаете хорошо, с чувством. Вы скучаете по ней?
Вопрос, таившейся в финальной части только что прозвучавшей тирады, оказался настолько неожиданным, и не совсем уместным, мягко говоря, что Козак поначалу даже не поверил ушам.
– Простите? Я не все расслышал.
– Вы ее любите, Ivan?
– Кого? Извините, опять не понял. Про кого вы говорите, Жанна?
– Про ту женщину или девушку, про которую вы сейчас думаете, глядя на меня... Какая она? Как выглядит? Как зовут? Мы ведь друзья, Ivan?.. Расскажите мне о ней. У вас есть ее фото?
– Уффф... – Козак потянулся за стаканом с остатками виски. – Столько вопросов, Жанна...
Он еще не придумал, как ему выкрутиться из этой неоднозначной ситуации, что ему ответить на прозвучавшие только что вопросы, как вдруг в галерею вошел Юсуф и своим появлением, вольно или невольно, спас его от женского любопытства.
– Прошу прощения. Наши приехали!
Буквально вслед за «мажордомом», так что женщина едва успела набросить халат, вошел... Ричард Доккинз. Американец был явно с дороги; он не успел даже снять пальто, лишь расстегнул его и сдернул с шеи шарф.
– Hi, Jeanne! – сказал Доккинз узнаваемым чуть хрипловатым голосом. – Hi, Kozak! How are you? Я вижу, вы уже познакомились? – Он покосился на барную стойку с батареей напитков. – И, кажется, неплохо проводите время?
Он приобнял подошедшую к нему женщину, потрепал ее по щеке.
– Хорошо выглядишь, Жанна! Впрочем, как всегда.
– Рада тебя видеть, Ричард... Фарход тоже приехал?
– Да. И мы голодны, как тигры. Иди к себе, переоденься к обеду!
Жанна, кивнув Козаку – мол, договорим позднее, – покинула галерею. Доккинз подошел к стойке. Налил себе скотча, бросив из ведерка в стакан несколько кубиков льда.
Сделав глоток, он пристально посмотрел на Козака.
– Ты выглядишь значительно лучше, чем в тот день, когда я видел тебя в последний раз. Хорошо отдохнул? Тебя тут не обижали, надеюсь?
– Спасибо, босс, все прекрасно. Вот только...
– А вот я, Ivan, устал как собака, – перебил его американец. – Весь в делах, ни минуты покоя!
– Могу я спросить, сэр?
– Не сейчас... все разговоры отложим на потом. – Доккинз сделал еще глоток скотча, после чего поставил стакан на барную стойку. – Пойдем, познакомлю тебя с хозяином! В действительности, Kozak, вилла и все, что тут есть, собственность моего большого и старинного друга... кстати, родного дяди Юсуфа.
Они вышли из галереи и двинулись по коридору в сторону холла и парадной лестницы.
– Может, я сначала переоденусь, босс?
– Конечно... А вот и наш дорогой хозяин!
Навстречу им, от дверей, в сопровождении Юсуфа и местного шофера, которого звали Абдулло, поднимался смуглый мужчина в дорогом кашемировом пальто.
Остановился. Посмотрел внимательно на рослого парня европейской наружности, одетого несколько легкомысленно, если не сказать больше: в шорты, майку и тапки на босу ногу.
Иван тоже смотрел на него.
Владельцу виллы – и, как выяснилось со слов Доккинза, дяде Юсуфа можно было дать и пятьдесят с хвостиком, и все шестьдесят пять. С очень смуглой кожей, покрытой мелкими трещинками морщин, контрастировал седой – абсолютно белый – ежик волос. Острый крючковатый нос был чуть сплюснут у переносицы, лицо сужено книзу...
Кинжально острый изучающий взгляд.
Иван проглотил подступивший к горлу комок.
Хозяин, как-то странно усмехнувшись, сказал:
– Асалям алейкум, шурави! Ну здравствуй, старый знакомый! Тюльпаны и маки на склонах тех гор отцвели уже десять весен; я стал совсем седой... Но тебя все равно узнал! – Фарход Шерали повернулся и в упор посмотрел на Доккинза. – Так вот ты кого, Ричард, оказывается, привез в мой дом?
ГЛАВА 13
В Припамирье вторую неделю шли бои.
Пять месяцев, начиная с середины октября, пока перевалы и горные дороги были непроходимыми, в Шуроабаде, правобережном Дарвазском районе, в Ванже и даже в Хороге было относительно спокойно. Небольшие группы контрабандистов то и дело курсировали по склонам ущелий, по известным им тропкам, рискуя здоровьем и жизнями – своими и тех вьючных животных, что тащили на спинах поклажу. На север, через реку Пяндж и его приток Ванч, по труднопроходимым тропам из Бадахшана и других северных провинций Афганистана доставляли опий-сырец или чистый героин. В обратном направлении курьеры и торговцы шли с деньгами или же с золотым песком, намытым жителями припамирских кишлаков, брошенными властями и сильно бедствующими. Некоторых нарушителей удавалось задерживать; этих препровождали в кишлак Йол и далее в Шуроабад. Два-три раза в неделю вспыхивали перестрелки. Мелкие группы моджахедов, как местных, так и афганских, прикрывающих небольшие караваны, рассеивались огнем из стрелкового оружия, «Утесов» и АГСов.
Для солдат, прапорщиков и офицеров 10, 11 и 12-й погранзастав Московского погранотряда Группы пограничных войск Российской Федерации в Республике Таджикистан это была трудная, но и обычная для этих мест зима.
В тылу Московского ПО в поселках и кишлаках припамирских районов Хатлонской области зимой и весной 1999 года находилось до трех с половиной тысяч вооруженных бойцов. Это были моджахеды как из состава отрядов местных полевых командиров, так и не разгромленной до конца оппозиции, объединенной под знаменем ТУРГ (Таджикское оппозиционное правительство). Не говоря уже о мелких бандах и контрабандистах.
