Олег Приходько - Один в чужом пространстве
— А то что — из двустволки стрелять начнешь? — смерил его Семихов презрительным взглядом.
Солдаты засмеялись. Кто-то захмелевший демонстративно клацнул затвором и прицелился в Кима: «Пуф! Пуф!» Ким напрягся, быстрым цепким взглядом провел по лицам.
— Ким стрелять не умеет, — сказал еще тише и вежливее, растянув губы в виноватой улыбочке. — Ким вас в эту машину сложит и вывезет с бахчи, а потом остальные машины туда приведет: там площадка удобная, сверху Китай видать, и локатору лучше. Тебе ведь там развернуться приказали, а?.. Зачем бахчу пахал?
Семихов уже понимал, что желанных арбузов ему не видать, разворачивать же локаторы действительно было приказано на том самом месте, куда указал Ким. Но и признавать себя побежденным сержант не желал, а потому начал заводиться:
— Уйди! — скинул автомат и, явно работая на публику, закричал с ложным пафосом: — Мне приказано защищать Родину, и я буду стоять до последней капли крови!
Ребята похватались за животы. Ким тоже улыбнулся, выждал, пока наступит относительная тишина, и сказал, пристально глядя на Семихова:
— Вот видишь, парень: тебе приказано Родину защищать, а ты колхозные арбузы давишь.
Непонятно почему сержант вдруг отлетел в сторону и замер, стукнувшись башкой о бампер «урала». Солдаты после секундного замешательства бросились к корейцу, на бегу устрашающе размахивая прикладами незаряженных «акаэмов». Но словно не человек, а тень металась между телами нападавших: вертелась в сальто, выбрасывая почти невидимые ноги вправо и влево, каждым движением, одного за другим, отправляя разгоряченных парней на мягкую землю возделанной бахчи… Все это длилось не больше двадцати секунд. Потом сторож встряхнул руками, болезненно поморщившись, поклонился телам и что-то проговорил по-корейски.
Я был за демобилизованного весной водителя, вина не пил, а за развернувшимся поединком наблюдал из-за баранки «урала». Когда все кончилось, вышел из кабины и подошел к сторожу.
— Научите меня, — попросил.
Он улыбнулся.
— Помоги, а? — кивнул на парней.
Все было, как он предсказал: мы погрузили девять стонущих, плачущих, нокаутированных человек в кунг управленческой машины, перегнали РЛС к сопке за пределы бахчи. Ким развел костерок, приволок закопченный чайник, хлеб, рыбу. Присел у костра рядом с очухавшимися солдатами, протянул к пламени ладони в шрамах.
— Мои земляки не нападут, — повторил после долгой паузы, глядя на огонь. — Поешьте пока.
И ушел в сумерки. Я догнал его.
— Извините нас, — попросил за ребят.
Ким покивал, неизменно улыбаясь, подал мне руку и сказал то, что я так хотел услышать:
— Отслужишь — приходи…
Я отслужил. Съездил на месяц в Москву, а потом вернулся и устроился работать в колхоз «Приморский».
Заниматься Ким со мной начал с полутора часов, а заканчивал шестью часами в день. Себя я не жалел: падал от изнеможения, терял сознание от ударов своего спарринг-партнера Хана, недоедал, чтобы не увеличивать вес, недосыпал, экономя время. Каждый день с пяти утра прыгал с утяжелителями, бегал на сопку к облакам и кубарем скатывался вниз; стонал от боли, растягивая связки, в кровь разбивал пятки и локти, ломая доски, но, несмотря на все это, до Кима и Хана мне было далеко… Зато когда, спустя три года, я вернулся домой, большинству таэквондистов столицы было ох как далеко до меня!
Не помнивший отца, я всегда считал, что меня воспитал Ким Чель за то время, что я провел в «Приморском». По гроб жизни буду благодарен этому колхозному сторожу с искалеченными снарядом запястьями.
От борща я отказался. Мы с сестренкой выпили по сто граммов припасенного ею портвейна за Мишкино здоровье; племяш налегал на лимонад и торт, утыканный елочными свечками.
— Дядь Женя, а ты когда приедешь? — спросил, жуя.
— Послезавтра. Привезти тебе чего?
— Что оттуда можно привезти, кроме радиации? — усмехнулась сестра.
— А в тамошнем зоопарке диплодоки есть? — поинтересовался племянник.
Я задумался. Об этих животных мне ничего не было известно.
— Нет там никаких диплодоков, — пришла на помощь Танька, — они давно вымерли, еще в меловой период.
— От чего вымерли, от радиации?
Сестра у меня умница, несчастливая только. Алименты — основной источник ее существования. Она училась в десятом, когда умерла мама. Я вынужден был расстаться с Кимом, вернулся в Москву и устроился в милицию, чтобы как-то прокормить ее и себя. До самого замужества Танька донашивала мамины платья, и теперь, закончив институт, снова сидела без работы. Я посмотрел на Мишку и подумал, что отсутствие отцов, должно быть, передается по наследству — наши с ним судьбы в этом смысле похожи.
— Дядь Женя, а ты бы волка победил?
Шокируя сестру, я выдал запас знаний, заимствованных у Квадрата:
— Волк — это созвездие в небе над Южным полушарием. Как раз рядом с Центавром. Послезавтра сходим в планетарий — покажу.
— А ты меня с собой в Киев возьми, — неожиданно предложил племянник.
Идея мне понравилась, но я вспомнил о предстоящей работе.
— Там, Мишаня, радиация. Ты же не хочешь вымереть, как диплодок? — покосившись на часы, я поднялся из-за стола. — Мерси! Мои наилучшие пожелания племяннику и его очаровательной мамочке.
Клятвенно пообещав Мишке сводить его в планетарий, я ушел не прощаясь: так легче переносится разлука и быстрее бежит время…
На улице сгущались сумерки. Осталось смотаться домой — и на вокзал.
3
В то время из гостей домой
Пришел Евгений молодой…
В отличие от пушкинского героя, я пришел домой не в то время: «командирские» подвели. Оказалось, что они остановились сорок минут назад. Вместо запланированного часа на сборы у меня оставалось двадцать минут. Хозяйки дома не было. Я написал ей записку и вместе с деньгами за квартиру сунул в вазу. Потом принял холодный душ (не потому, что так делают сыщики в чейзовских романах: наша котельная не работала уже целую неделю), побрился, надел свежую рубаху и положил в карман паспорт и маленький финский футляр с зубной щеткой и бритвенным станком.
Уже у самого выхода меня настиг телефонный звонок.
— Алло, Столетник на проводе!
— Дядь Женя… — Мишкин голос звучал задумчиво-грустно.
— Что стряслось, Мишаня?
— Дядь Женя, а когда мне будет двенадцать лет, а у тебя будет много-премного денег, ты подаришь мне живую собаку, ладно?
На какое-то время я просто вырубился, вдруг осознав, что Танька была права, и подарил я ему совсем не то, в чем он нуждался. И приемчики ему скорее всего на фиг не нужны — душа у него другая, а вот душу-то племянника я не разглядел. Видимо, и такая несложная наука, как мордобой, тоже требует индивидуального подхода.
— Я подарю тебе собаку, Мишка. Большую, настоящую, добрую. Обещаю. Даже если у меня совсем-совсем не будет денег, — серьезно сказал я и быстро повесил трубку.
То, что творилось в этот будний октябрьский вечер на Киевском вокзале, раньше можно было видеть разве что в периоды отпусков и школьных каникул: в залах ожидания негде было яблоку упасть. Раздолье для карманников, майданников[5] и прочей нечисти, полное отсутствие сервиса, невероятные цены на билеты не останавливали людей; навьюченные под завязку, они метались по городам и весям давно уже не единого экономического пространства с единой целью: купить там, где дешевле, и продать там, где дороже.
Вечер теплом не баловал, и на перрон я не спешил — бесцельно слонялся по вокзалу, наблюдая за пассажирами. Наблюдательность — основа моей профессии. Во всяком случае, я неустанно постигал дедуктивный метод старика Холмса еще с детства, и это частенько оправдывало себя. А уж на вокзале было о чем поразмыслить!..
Цыганки с выводками грязных детей мал мала меньше уже не просили позолотить им и без того бриллиантовые ручки, а нагло требовали денег. Пожилая дама, не рассчитывая на чью-либо помощь, смущенно рылась в сумочке, спеша рассчитаться с бесцеремонной кочевницей. Мимо прошли недавние мои коллеги, вооруженные резиновыми палками, но было непохоже, чтобы отсутствие порядка их очень беспокоило — скорее ребята устраивали какие-то дела с вездесущими кооператорами, заботясь о повышении своего прожиточного минимума.
И, грабежом отягощенны,
Боясь погони, утомленны,
Спешат разбойники домой…
Бросалась в глаза одинаковая для представителей всех регионов одежда: куртки, джинсы, иногда — плащи, почти никогда — костюмы. Будто огромная толпа туристов собралась в поход. Были, конечно, и прилично одетые люди, но они заметно держались особняком. У справочного киоска стоял, например, мужчина средних лет в темно-синем, ладно скроенном костюме под распахнутым кожаным пальто. Наличие костюма — единственное, пожалуй, что отличало его от неопрятно одетых сограждан. Багажа при нем не было, я подумал, что он кого-то ожидает, и не ошибся: к нему подошел человек, с серым тяжелым чемоданом средних размеров. Не приветствуя друг друга, они обменялись короткими фразами, при этом лица не отразили ничего, способного прояснить их взаимоотношения. Тем не менее я не преминул, по своему обыкновению, дать им прозвища: Хозяин и Слуга. Повинуясь едва уловимому движению подбородка Хозяина, Слуга ушел в указанном направлении. Он мог быть личным шофером, которого начальник отчитал за опоздание. Так ему и надо: терпеть не могу подносящих вещички сильным мира сего! Хозяин поднял оставленный Слугой чемодан и пошел в сторону выхода на платформы.
