Михаил Серегин - Святое дело
Мария Петровна отчаянно заморгала глазами, но вспомнить, когда в последний раз ходила на исповедь, так и не смогла. И тогда отец Василий сокрушенно покачал головой и, подняв с земли сброшенный бычком кусок своей рясы, вышел со двора вон.
* * *Усть-Кудеяр не был классическим гарнизонным городком – ближайший полк внутренних войск находился довольно далеко. И слава богу. Пара тысяч молодых и в силу возраста не слишком морально устойчивых парней ни для какого городка не подарок. И тем не менее армейское влияние здесь ощущалось достаточно сильно. Крепкие, не избалованные знанием законов и чрезмерным образованием местные парни в армию шли охотно, и мелкая пацанва всегда с острой завистью смотрела на возвращающихся домой старших брательников. Как говорил отцу Василию главный врач районной больницы Костя, облвоенком на здешних парней нарадоваться не мог, поскольку все, что не добирали в областном центре, с лихвой покрывал Усть-Кудеяр.
Разумеется, тому были причины. В пыльном, заштатном райцентре и в прежние времена делать было нечего – ни приличной работы, ни развлечений. А теперь, когда все безработное и безденежное мужское население целыми днями пропадало на Волге, дабы не слышать заслуженных упреков лучшей половины человечества, армия и впрямь была приключением. По крайней мере, по сравнению с Усть-Кудеяром.
А потому к каждому призыву вышеоговоренное мужское население готовилось всерьез и загодя. Поспевал самогон, привозилась от сельской родни свинина, а в Татарской слободе молодая баранина, и довольно долго, месяца два, все были при деле, потому как готовили своих сыновей к самому важному, к самому яркому событию в их жизни.
А потом начинались проводы, которые плавно перетекали во встречу очередной партии дембелей, и снова ни самогон, ни свинина лишними не были. Особенно если учесть, что весь частный сектор, а это половина города, издревле гулял «копаем», то есть всем районом.
Отец Василий и сам прошел через все это. Подростком слушал рассказы дембелей о том, как они давили духов, затем ушел в Афганистан сам, потом служил сверхсрочную, но, так вышло, вернулся домой уже другим, внутренне переродившимся человеком. И только Усть-Кудеяр, по большому счету, остался все тем же. Так же уходили служить и возвращались парни, и те же рассказы слушали подростки; разве что менялись регионы службы, презрительные клички для очередного противника, да сама война все ближе подступала к дому – методично и безостановочно: Афганистан, Таджикистан, Карабах, Абхазия, Приднестровье, Чечня...
Понятно, что не везде шли реальные боевые действия, но вот мальчишки отовсюду возвращались одинаковыми – загорелыми, молчаливыми и абсолютно неадекватными сонному и мирному, глубоко пофигистскому настроению родного городка. И вот здесь за пацанами нужен был глаз да глаз.
Конечно, у православной церкви уже накопился изрядный исторический опыт воодушевления воинов на святое дело по защите рубежей Отечества. И, казалось бы, никаких особых духовных проблем у юных воинов и возникнуть не должно. Да вот только эти, новые, похоже, не до конца осознавали, что воевали за Отечество. И даже тосты их, и в семье, и на мальчишниках, были просты и, как на подбор, безыдейны: «За верных друзей» да «За преданных женщин». Так, словно они рисковали своими жизнями и отбирали чужие только для того, чтобы испытать своих не так чтобы слишком преданных женщин и таких же зеленых, как и они сами, друзей на прочность.
И почти все они, увы, несли на себе недоступную пропитому обывательскому взгляду каинову печать братоубийства. Нет, эти ребята не были совсем уж потерянными для бога людьми, но печать была – священник ощущал эти исходящие от них тоску и неосознанное предчувствие грядущей преисподней почти физически.
За все три года служения господу отец Василий помнил только четверых дембелей, сумевших встать к исповеди с первой попытки. Еще несколько человек бродили вокруг да около больше месяца, страшась взыскующего Иисусова взора, пока не отважились принести свое покаяние. Но девять из десяти обходили храм божий стороной и предпочитали топить совесть в самогоне и блудодействе.
И теперь все чаще священник приходил к мысли, что ему следует отринуть свою гордыню и почти органическое неприятие бугровских «военно-патриотических игр». И что давно пора начать активно сотрудничать с патриотами, как бы дурно от их лозунгов ни пахло, и воспитывать пацанву вместе. Потому что начинать спасать человека для жизни вечной следует намного раньше того, как он возьмет в руки автомат.
«Завтра же пойду к Виктору Сергеевичу мириться!» – решил отец Василий и ускорил шаг – до времени службы оставалось всего ничего, а ему еще следовало принять душ и сменить рваную рясу на новую.
* * *Когда он, омерзительно липкий от пота и распаренный до изнеможения, зашел в дом, Ольга кормила маленького Мишаньку. Священнику страстно хотелось одного: нырнуть под относительно прохладные струи душа, но удержаться от того, чтобы еще раз глянуть на подрастающего сынишку, он не мог.
– Как наши дела? – наклонился отец Василий над попадьей и потрепал малыша за упругую розовую щечку. Парень засмеялся.
– Наши-то дела хорошо, – ответила вместо сына Ольга. – Кушаем да спим. А вот с чего это вы, Михаил Иванович, – назвала его жена мирским именем, – такой помятый?
– Правда? – удивился священник, подошел к зеркалу, повертел головой из стороны в сторону и вдруг заметил, что так и держит в руке оторванный бычком кусок черной материи. – Пришьешь?
Ольга оторвала взгляд от сына и охнула. Теперь, когда батюшка повернулся к зеркалу, непристойная, от самого пояса прореха стала видна во всей красе.
– Кто это вас так?!
– А-а! – досадливо отмахнулся отец Василий. – Один бычок местный; в общем, тварь неразумная. Видно, привязать забыли.
Попадья осуждающе покачала головой и вздохнула. К тому, что батюшка нет-нет да и страдает от дворовых собак, она уже привыкла. Когда по долгу службы еженедельно обходишь до полусотни домов, это становится почти профессиональным риском. Но чтобы напороться на быка? Такого еще не было.
– Он что, заместо собаки двор охранял? – со снисходительной улыбкой поинтересовалась Ольга.
– Да вроде того. – Священник с усилием стянул с пропотевшего тела рясу и отправился в душевую.
Трудно сказать почему, но животные мужского пола атаковали его особенно часто. Священник на несколько секунд задумался и признал, что суки, например, его не кусали, а, напротив, довольно быстро начинали проявлять дружелюбие и стремление установить прочные и как можно более близкие, естественно, чисто товарищеские отношения. А вот от кобелей доставалось, и не раз.
Случались конфликты и с петухами. Пару дней назад, например, налетел на него один огненно-рыжий, видно, почему-то решил, что священник пришел исключительно для того, чтобы посягнуть на его любимый разномастный гарем. Все правильно, а ради чего еще кто-то попрется в такую жару через весь город? А теперь еще и этот бык...
Отец Василий неторопливо ополоснулся, выключил воду, тщательно обтерся, вышел, но, глянув на часы, охнул: до вечерни оставалось всего ничего.
* * *Храм был почти пуст. Священник привычно отчитал предначитательный псалом, кафизму, и немногие пришедшие на службу, самые преданные господу маленькие, сухонькие старушки истово крестились и кланялись в пояс. Отец Василий знал, пройдет еще совсем немного времени, и всех их призовет господь, и тогда ни одна служба, ни одна искренняя молитва, ни одно доброе слово не будет лишним. Ибо ничто так не приближает человека к небесам, как смирение, прощение и любовь, и ничто так не тащит вниз, в самое пекло, как ненависть и гордыня.
Священник неторопливо, с глубоким и сильным чувством исполненного долга завершил вечерню, коротко переговорил с диаконом и подошедшей к руке прихожанкой и вышел во двор. Яростное, беспощадное солнце уже опустилось за крыши пятиэтажек, и хотя жара еще не спала, а из темных подворотен вовсю несло запахом старых тряпок, брожения и тлена, стало полегче.
Мимо храма прошла бодро щебечущая стайка девчонок; за ними, деловито сунув руки в карманы, пробрели шанхайские пацаны – молодежь дружно, всем Усть-Кудеяром покидала пыльный, почти безжизненный городок и шла на Волгу купаться.
«А не смотаться ли и мне на рыбалку?» – только подумал отец Василий, как тут же увидел входящего в храмовые ворота главврача районной больницы Костю.
– Привет, Мишаня! – назвав священника мирским именем, помахал ему Костя. – А я на острова собрался. Поедешь со мной?
Отец Василий засмеялся, совпадение мыслей оказалось идеальным.
– Надо Ольгу предупредить. – Он подошел к храмовым воротам и пожал протянутую руку.
– Нет проблем, я на машине, – мотнул головой Костя в сторону своего служебного «рафика».
