Андрей Дышев - Серебряный шрам
– Ложись и спи, – сказал я.
– А ты?
– Мне надо ненадолго уйти.
– Куда? К женщине?
– Валери! – Я приподнял ее за руки и посмотрел ей в глаза: – Фальшиво. Не получается!
– Что не получается?
– Сыграть ревность.
– А все остальное – получилось? Про Душанбе, про брата, про мои чувства? Получилось, да?
Она дернула плечом, повернулась и быстро легла, накрывшись одеялом с головой. Я постоял минуту над ней, приподнял край одеяла. Она лежала на боку, спиной ко мне.
– Еще чая хочешь?
– Единственное, чего я хочу, – ответила она, подавляя зевок, – это никогда больше не видеть и не слышать тебя.
Я вышел в прихожую и прикрыл за собой дверь. Все это ерунда, думал я, в сравнении с мокрым насквозь плащом, который приходится надевать и идти на берег моря дождливым темным осенним вечером.
Глава 2
Море бесилось у берегов, как разъяренный зверь в тесной клетке, выплескивая серую пену на отшлифованный приливами пустынный пляж. Тонкоствольные кипарисы, стоящие вдоль безлюдной набережной, гнулись под порывами ветра, и черные пятна луж дрожали от ряби. Тучи проносились рваными клочьями над скалами, закрывая собой зубчатую крепостную стену с пирамидальными контрфорсами, дозорную башню и мечеть. Над курортным поселком бесновалась стихия, и сейчас трудно было поверить в то, что всего месяц-два назад здесь шлифовали набережную смуглые отдыхающие, потягивали холодное пивко в тени навеса, на голубой поверхности моря скользили лодки и прогулочные катамараны, и я, сидя на корме «Арго», высматривал клиентов. Все в прошлом. Бархатный сезон, отдыхающие, Тимка с Валери и Ольгой, охота на меня, смерть старика, блеф, обман… Все в прошлом?
Я брел по набережной, нахлобучив шляпу на лоб, подняв воротник, хотя от него, тяжелого от влаги, уже не было никакой пользы. Казалось, все в прошлом. Но вот из этого прошлого, словно заблудшее эхо, появляется Валери. Как будто одна, как будто с личной бедой, как будто с искренней просьбой. И прошлое, о котором я стал уже потихоньку забывать, накатило на меня как ледяная волна, разбившаяся о бетонный пирс. Нет, не все в прошлом.
Я сошел по лестнице на спасательную станцию. Окошко в медкабинете светилось тускло и печально, за белыми шторками двигались тени. На двери трепетал лист ватмана с крупной надписью:
ЛЕЧЕБНЫЙ И ПРОЧИЙ МАССАЖ.
ПО ПРЕДВАРИТЕЛЬНОЙ ЗАПИСИ.
ПРИЕМ ВЕДЕТ
ВЫСОКОКВАЛИФИЦИРОВАННЫЙ ВРАЧ.
Высококвалифицированный врач с усердием мял спину тучному мужчине, который растекся по топчану. Он был красным, словно только что вышел из парной, и безостановочно кряхтел.
– Дверь закрывай! – крикнул мне Борис.
Я сел на табурет и несколько минут ждал, пока тучный мужчина не закончит предаваться лечебному и прочему массажу.
– Как водичка? – спросил он меня, повязывая на шею вафельное полотенце. – Или ты не купался?
Я признался, что сегодня решил довольствоваться только дождем. Мужчина громко рассмеялся, натянул на лысину резиновую шапочку и как был – в одних плавках – вышел на улицу.
– Что ты с ним сделал? – спросил я у Бориса и многозначительно почесал голову.
– Из военного санатория, – махнул рукой Борис. – Пусть плавает. Он каждый год в это время приезжает… А что это с твоим фейсом?
– Есть хочу.
– Понятно. У меня в холодильнике тоже продукты шаром ломятся. Могу предложить долбарезнуть спиртяшки… Вас ист лос? Мы пьем только коньячок? – Борис вздохнул и почесал грудь. – А я вот пью спиртяшку, потому что мне его поставляют бесплатно… Послушай, а ты не можешь мне объяснить, зачем на спасательной станции спирт?
– Он легче воды, поэтому всплывает на поверхность, – ответил я.
– А я, дурак, голову ломаю! – всплеснул руками Борис.
– Как она тебя нашла?
– Очень просто. Зашла сюда, в кабинет. Я в это время одну дамочку месил. Естественно, мы узнали друг друга и едва не кинулись во взаимные объятия… Послушай, Кирюша, я что-то не то сделал? Не надо было давать ей ключи?
– Ты сделал все правильно. – Я сел на топчан и снял шляпу.
– Тогда чего ты маешься, чего душу терзаешь? Любит она тебя, любит!
– С чего ты взял?
Борис снисходительно посмотрел на меня, поднял бутылку со спиртом до уровня глаз и тоненькой струйкой наполнил мензурку.
– С чего я взял! – передразнил он меня. – И ты спрашиваешь об этом старого и многоопытного кота? У нее же на фейсе все написано. Причем крупными русскими буквами… Поверь мне, дружище, эта дамочка втюрилась в тебя без памяти… Ну, с богом!
Он перелил содержимое мензурки в широко раскрытый рот, сделал страшное лицо, не закрывая рта, кинулся к холодильнику, но там и в самом деле продукты шаром ломились, и тогда Борис занюхал кулаком.
– Есть другая сторона медали, – продолжал он, но уже осипшим голосом. – Это если ты к ней индифферентен, а она к тебе клеится. Тогда, – он развел руками, – тогда прими мои соболезнования. Влюбленная женщина – опаснее зверя. Она не знает преград и ничего не боится.
– Ты совсем ее не знаешь, а так уверенно говоришь о ее чувствах, – сказал я.
– Опыт не купишь. И не пропьешь, – умозаключил Борис и, прищурившись, перенес взгляд на бутылку.
– А если она все-таки лукавит?
– Не исключено. Как, впрочем, и то, что эту бутыль я сегодня высушу. – Он повернулся ко мне: – Ну и что с того, что лукавит? Женщина, которая не лукавит, не способна на самопожертвование во имя любви. Лукавство для любящей вумэн – все равно что военная хитрость для боевого генерала. Усек?
– Усек, – ответил я, замечая, что немного повеселел, как часто бывало после общения с Борисом.
– Ну, раз усек, то топай к своей симпатяге и доводи ваши отношения до степени вопиющей гармонии.
В это время из холодной и ревущей темноты вернулся щедротелый мужчина, раскрасневшийся еще больше, и в кабинете сразу стало тесно.
– Вот это водичка! – восклицал он. – Это я понимаю! Рекомендую, – он покачал передо мной пальцем. – Ну что, шеф, продолжим? – И придавил своим телом топчан, отчего тот жалобно заскрипел.
– Борис, я, возможно, скоро улечу в Таджикистан. По довольно важному делу, – сказал я.
Высококвалифицированный врач уже пыхтел над клиентом и, не оборачиваясь, кивнул:
– Добро. Лети.
– На всякий случай я запишу имя и фамилию девушки. – Я склонился над столом. – И город. Душанбе… Хорошо? Я должен вернуться недели через две.
– Давай, давай!
– Это так, на всякий случай. Мало ли что.
– Йес! О’кей! Вери гуд! В холодильник положи.
– Что положить?
– Да записку свою.
Я открыл дверь и вышел в ночь. Дождь не прекращался, а ветер бил в лицо такими сильными порывами, что мне пришлось одной рукой держать шляпу. Ну вот, Кирюша, сказал я сам себе, ты снова ввязываешься в историю. В этом нет никакого сомнения. Но почему, кто может мне ответить, почему я иду на это не только сознательно, но даже с удовольствием, а не вполне серьезные слова Бориса о ее чувствах я принял как единственную и окончательную истину? Я снова обманываю сам себя, но этот обман мне дороже правды. Кто-то сказал, что любовь есть разновидность легкого помешательства. Это сказал очень умный человек.
Подходя к дому, я машинально поднял голову и увидел на своем балконе маленькую, съежившуюся от холода и ветра фигурку. Валери ничего не сказала мне, зашла в комнату и беззвучно прикрыла за собой дверь.
Когда я отворил входную дверь, она снова лежала на диване, накрывшись одеялом, словно я только что видел на балконе другого человека.
Глава 3
Я спал на кухне, продавив старую раскладушку почти до самого пола, и назвать это полноценным отдыхом, конечно, было трудно. Поэтому, когда Валери растормошила меня за плечо, я едва смог приоткрыть глаза и долго врубался, что она от меня хочет.
– Где тут у вас ближайшая почта? – спросила она.
– Что?
– Почта!
– Зачем?
– Письмо надо отправить… Ты удивительно сообразительный.
– Спать хочу, – ответил я, снова утопая лицом в подушку. – Там, – вяло махнул я рукой куда-то в сторону. – Перейди через дорогу, увидишь.
Когда хлопнула дверь, я подлетел, как на батуте, и, путаясь в штанинах, стал надевать брюки. Меня качало из стороны в сторону, словно я был изрядно пьян, но все же допрыгал на одной ноге до балконного окна и, прячась за шторой, осторожно посмотрел на улицу. Валери тоже украдкой оглянулась и посмотрела вверх, но меня не заметила. Нескольких секунд мне хватило на то, чтобы взять сумку, с которой я обычно ходил за продуктами, накинуть на голое тело еще влажный плащ и выскочить из квартиры.
Пригибаясь и пытаясь спрятаться за голыми ветками кустов, как это делают в плохих детективных фильмах, я добежал до дороги, заглянул за изгородь и успел заметить, как в дверях почтового отделения мелькнула спина Валери.
Дорога была пустынна, лишь в ближайшем дворе женщина кормила кур, но она не видела меня. Я перешел на противоположную сторону и, чтобы Валери случайно не заметила меня из окна почты, свернул по тропинке в узкий проулок между оград двух дворов. Отсюда мне хорошо было видно почтовое крыльцо.
