Михаил Нестеров - Умный выстрел
Просто так, без веской причины, люди не меняются — это я говорю как профессионал, работа которого, как однажды пошутил сам Аннинский, — «сыск интимного направления». В жизни человека должно произойти какое-то значимое событие, натуральный переворот, тогда-то и происходит метаморфоза. Собственно, я, отметив перемену в облике Анны Аннинской, подумал о романе Анны на стороне. Она была молода, но бог или случай даровал ей еще одну молодость, и они шли параллельными курсами. Она была счастлива, переживала влюбленность. Но кто я такой, чтобы вмешиваться в личную жизнь Аннинских? А вдруг я не прав? А что, если они оба подняли брошенный сверху подарок или милость, не знаю? Я не мог, не хотел стать разрушителем их счастья. И лишь коротко заметил Аннинскому:
— В вашем шалаше с новой силой забил источник молодости?
— Ты о чем, Паша?
— Ее кожу «поцеловало солнце». Такого изумительно легкого, но бросающегося в глаза загара я давно не видел. Она стала мягче, естественнее, стала больше любить себя.
Мы были навеселе, и Виталий, как всегда, прижался лбом к моему лбу и улыбнулся:
— Завидуешь, сволочь? Или ревнуешь?
Да, я был сволочью. Но в этот момент я был обеспокоенной сволочью. И я нашел утешение в том, что Аннинского так просто не переделаешь, он останется самим собой, каким я его привык видеть. Наверное, их преследовала новая жизнь, о которой я не имел представления. Эта пара была единственной, об интимной жизни которой я знать ничего не хотел. Может быть, даже стеснялся.
Я ушел от ответа на прямой вопрос, отшутившись:
— Ты линяешь?
— В каком смысле?
Я демонстративно стряхнул с воротника его пиджака короткие волоски.
— Наводил красоту, — отозвался мой друг. — Днем забежал в парикмахерскую…
Или я выпил на рюмку больше, или Аннинский в этот раз оказался крепче меня. Как бы то ни было, но адрес таксисту назвал он. Я махнул ему рукой, опустив стекло со стороны пассажира, и задержал на нем взгляд, как будто сфотографировал: одетый в деловой костюм, в джемпере-поддевке, он стоит у своего такси…
Глава 2
Перекресток Михайлова
Меня можно было назвать человеком, трепетно относящимся к технике: мои телефоны, мобильный и домашний, никогда не разрывались от звонков. Засыпая, я переставал быть человеком и будто превращался в Центральный отдел нервной системы или Орган высшей нервной деятельности. Так что первый гудок телефона поступал куда надо, и я реагировал на него моментально, в каком бы состоянии ни находился. Сейчас мое состояние оставляло желать лучшего: черепная коробка гудела, в глотке пересохло, глаза я открыл ровно настолько, чтобы разглядеть подсвеченные кнопки мобильника. Днем я бы отметил номер абонента, сейчас мне было все равно, кто звонит. Когда я нажал на клавишу ответа и сделал попытку привстать на диване, уяснил одно: я еще не проспался. И ответил согласно своему хмельному состоянию, в стиле переводчика Алексея Михалева:
— Это сами знаете кто. Я сейчас сами знаете какой. Оставьте сообщение после сами знаете чего.
— Бросай валять дурака, Баженов!
— Кто это?
— Валентин Белоногов.
Я не сразу сообразил, кто такой Белоногов… Я встречался с ним дважды, и оба раза — в отделе внутренних дел по Пресненскому району, что на улице Литвина-Седого, это центр Москвы. В тот день убили моего информатора, а я стал участником перестрелки в Столярном переулке. Тогда этот толковый опер допрашивал меня, а Виталий Аннинский с безучастным, казалось бы, видом стоял в сторонке.
— Помню такого, — прохрипел я словно простуженным горлом. — Что случилось?
— С тобой хочет поговорить один человек.
— Только один? И ради этого… — Это был просто треп, за которым я спрятал напряжение: кто бы это мог быть? Я мог представить любого человека, тянущегося к трубке, чтобы поговорить со мной. Но вот голос Анны Аннинской отрезвил меня:
— Привет, Паша. Приезжай. Я убила мужа.
И все — в трубке послышались гудки.
Я уснул в одежде, поэтому не пришлось тратить время на сборы. Лишь проверил, на месте ли документы. В киоске «1440» (количество минут в сутках) за углом я купил жевательную резинку и распаковал ее, называя таксисту адрес: Ленинская слобода, 4. Ночные дороги были пусты, и уже через четверть часа я оказался на месте. Во дворе дома было оживленно, как днем. Четыре или пять полицейских машин, две из них с включенными световыми сигналами. Столько же машин без спецсигналов, но с включенными габаритами. Вокруг шестиэтажного дома (включая полуподвальный этаж) бордюры были выкрашены в желтый и зеленый цвета и здорово походили на поребрики гоночной трассы. Дорогу к подъезду мне преградил полицейский из патрульно-постовой службы, стоящий в оцеплении, однако полный человек в роговых очках и кожаной куртке нараспашку окликнул его и попросил пропустить меня. Это был Белоногов, я поздоровался с ним. Он тут же отгородился от меня свободной рукой:
— От тебя несет, как от бадьи с брагой. — И пресек мою попытку задать ему вопрос. — Ни о чем меня не спрашивай, я сам пока ничего не знаю. Знаю только, что сотрудника моего отдела нашли с огнестрельной раной в голове и что его жена уже дала признательные показания. Слушай, ну и видок у тебя! — вернулся он к моему похмельному состоянию.
Я соответствовал виду человека, который полчаса назад узнал о смерти лучшего друга. Нет, лучше сказать — единственного.
— Ты последний, с кем общался перед смертью Аннинский.
— Не дави на меня, — огрызнулся я и стукнул себя в грудь: — Один из последних — это точно.
— Когда ты последний раз видел Аннинского?
— Сегодня. То есть вчера. Мы посидели в «Трех горах» до половины одиннадцатого. Там и распрощались. Я поехал к себе домой. Он… наверное, к себе.
— Отмечали какую-то дату?
— Я должен отвечать на твои вопросы?
— Обязан.
— Не ты ведешь это дело. Ты работаешь в ОВД по Пресненскому району, а преступление совершено в Даниловском, а это даже другой административный округ.
— У тебя пробки в ушах?! Убит мой сотрудник, и мне плевать, кто ведет это дело! Пока что я пошел навстречу и тебе, и человеку, который, как я уже сказал, признался в убийстве! Я вам дал возможность поговорить, — сбавил он в конце обороты.
— Эта возможность называется правом на один телефонный звонок.
— Было бы лучше, если бы Аннинская звякнула тебе из Даниловского ОВД?
— Нет, — я покачал головой и машинально глянул в сторону отдела, он находился недалеко.
— Я спросил, и тебе лучше ответить сначала мне, а уж потом хотя бы вон тому Даниле-мастеру, — Белоногов кивком указал на громадного, как Шварценеггер, опера.
— Спрашивай.
— Я повторю: вы в «Трех горах» отмечали какую-то дату?
— Можно и так сказать.
— Дальше.
— Мы обмывали дело, над которым я корпел неделю.
— Что за дело?
— «Дело одной вертихвостки», больше я тебе ничего не скажу.
— Ты прямо как Перри Мейсон, — хмыкнул Белоногов. — В этом деле Аннинский тебе помогал?
— Ни словом, ни делом.
— Как часто вы обмывали дела твоих вертихвосток?
— Часто. Если не считать вчерашней встречи, то виделись мы с ним последний раз две недели назад.
— Место встречи…
— У него дома! — перебил я Белоногова. И уже сам был вынужден сбавить обороты. — Созванивались вчера. Днем и вечером.
— Кто кому звонил?
— Я — ему.
— Оба раза?
— Да.
— Тема дневного разговора.
— Блин, ты меня достал!
— Отвечай!
— Днем позвонил, чтобы условиться о встрече. Вечером — чтобы напомнить ему об этом. Он пришел через пятнадцать минут. Без четверти девять, если быть точным. Ровно в девять вечера мы сели за стойку. — Я горько усмехнулся. — Виталик выглядел усталым, но довольным.
— Неужели так обрадовался встрече с тобой?
— Ты бросай насмехаться, или я наваляю тебе прямо здесь.
— Ладно, не кипятись. Ответь на такой вопрос: как часто ты встречался с женой Аннинского?
— Не в ту сторону копаешь!
— Часто или нет?
— Реже, чем с Виталиком, — был вынужден ответить я. — Она недолюбливала меня…
Мне казалось, Анна стояла между мной и мужем этакой противопожарной стеной, чтобы ни одна пагубная искра не переметнулась на него. У него была семья, у меня — нет. Больше того — я пока не собирался разжигать семейный очаг и, на взгляд Аннинской, являлся заразительным ходячим примером. Она опекала мужа, как ребенка. Я много раз видел ее ревнивый взгляд, но ни разу она не проявила открытой неприязни. Но была готова объявить вражду и словно ждала, когда я уведу Виталика на сторону. В этом я видел столкновение двух несовершенных форм мышления — ее и моей. Плюс ко всему мы с Аннинским были партнерами: я предоставлял ему информацию из своих источников, он мне давал крышу в своем районе и в свою очередь делился со мной своей информацией. Иногда я давал ему кое-какие деньги, но это так, мелочь.
