Спасти мир в одиночку - Корецкий Данил Аркадьевич
Сановные персоны расселись, а дальше все пошло быстро и четко, по наезженной колее. Обычные тюремные стражники завели на эшафот главную фигуру сегодняшнего мероприятия – лишенного всех титулов, должностей и почетных званий государственного преступника Каппельхайма. Руки его были скручены за спиной жесткой веревкой, ноги подгибались, и он практически висел в мертвой хватке стоящих по бокам конвоиров.
Герцог Нойманн встал, развернулся лицом к зрителям, поднял руку, призывая к тишине, которая и так установилась, стоило ему выпрямиться во весь рост. Когда он заговорил, трубный громкий голос, привыкший отдавать команды, далеко разнесся по площади.
– Благородные господа, честные христиане и добрый народ Вены! Перед вами человек, который был удостоин высочайшего доверия нашего императора и имел все, что можно пожелать: замок, золото, деньги, титул герцога и почетное звание рыцаря! Но у него не было чести и скромности, примеры которой нам подавали виднейшие фигуры рыцарства! Вспомните руководителя Крестового похода герцога Готфрида Бульонского, который освободил от сарацин Святую Землю, но отказался от короны создаваемого Иерусалимского королевства!
Нойманн выдержал многозначительную паузу. Тишина царила над всей площадью, даже над той ее частью, куда вряд ли доносились его слова. Тысячи людей превратились в слух. Кроме, пожалуй, одного: самого Каппельхайма. Тот уже закончил свою земную жизнь, и все, что происходило вокруг, проходило мимо его сознания.
– «Я не желаю носить королевский венец там, где Спаситель носил терновый!» – вот та фраза, которую он произнес и которая стала легендарной…
Голос начальника Тайной стражи охрип, но не утратил торжественной значительности.
– Герой выбрал себе иной титул: «Защитника Гроба Господня!» Он поселился в лишенном роскоши доме, чурался богатства, довольствовался простым рыцарским гардеробом и обычной солдатской пищей, вел скромную жизнь, но выполнял принятый обет и внушал страх маврам, которые даже не пытались отвоевать Иерусалим! Он прожил очень короткую жизнь, не накопил золота и не построил шикарных дворцов, зато сберег свою честь и незапятнанное имя, которое сохранилось в веках! А этот предатель, – не поворачиваясь к эшафоту, Нойманн презрительным жестом указал за спину, на Каппельхайма. – Этот предатель, не имея чести, потерял богатство, титулы, звания, – все! Кроме своей ничтожной, никому не нужной жизни, которой он тоже сейчас лишится!
Герцог взмахнул белым платком и сел. Глашатай, торопясь и глотая окончания слов, принялся зачитывать приговор:
«Каппельхайм, являясь Господином замка Неймотервиц и окружающих его земель, по сговору с Господами замков Моосхам, Маутендорф и Эльцмаунтер, замыслил государственную измену против Его Величества императора Священной Римской империи Фердинанда II, а будучи разоблаченным, бежал от справедливого возмездия и скрывался долгих одиннадцать лет, но был выслежен и пойман верными слугами императора, предан Высшему суду империи и приговорен к смертной казни путем принародной декапитации, дабы своим примером показать неповадность впредь таких действий…»
Глашатай замолчал, барабаны военного оркестра начали бить тревожную дробь, приговоренного перестали держать, и он со стуком упал на колени. Здоровенный детина в красном наряде и остроконечном колпаке с прорезями для глаз, привычным движением устроил его на плахе поудобней для себя и взмахнул коротким, лишенным острия широким мечом. Барабаны смолкли вовремя, давая возможность услышать глухой звук, как при рубке дров… Но голова не рассталась с телом и не покатилась по дощатому помосту – изменник с недорубленной шеей криво повис на плахе, и палач, чертыхнувшись, ногой столкнул труп на пол. Трибуны отозвались недовольным ропотом: процедура исполнена не чисто и подпортила кульминацию праздника…
Но делать было нечего: повторить казнь, чтобы исправить впечатление, невозможно… Главные гости принялись неспешно расходиться, на ходу делясь впечатлениями:
– Поторопился Ганс, видно, стареет, теряет сноровку…
– Топором сподручней работать…
Распорядителя Двора вырвало под ограждение ложи, остальные, не выказывая брезгливости, обходили скрюченную фигуру, продолжая разговор. Может, потому, что такой конфуз происходил с ним при каждой экзекуции.
– Не соглашусь: у меча клинок тоньше, потому аккуратней получается…
Почти все считали своим долгом подойти к Нойманну и Шеферу, поздравить их с блестяще выполненной работой и пожелать дальнейших успехов в выявлении государственных преступников. При этом в голосе многих слышались явные нотки опасения за свою судьбу. Некоторые приглашали друг друга к доброму застолью, дабы отметить еще одну выкорчеванную Тайной стражей измену, конечно, предложения делались и виновникам торжества, но Нойманн и Шефер их вежливо отклоняли. Однако компании по интересам складывались и без них, можно было с уверенностью сказать, что сегодняшний праздник закончится для многих колоссальной пьянкой.
– Итак, у тебя остался один неразысканный беглец из Маутендорфа, – то ли вопросительно, то ли утвердительно сказал герцог Нойманн, когда они с Шефером остались наедине.
– Раймунд Кёниг находится в Кремсе и готовится к турниру, – сообщил Орел. – Только выступать он будет под именем – Безымянный… Ворон следит за ним и не даст уйти. Вам остается отдать приказ – когда и как произвести арест…
– Вот как?! – оживился Нойманн. – Да ты, я вижу, никого не упускаешь…
Герцог явно собирался по привычке похвалить заместителя, но внезапно оборвал фразу. В последнее время его покровительственное отношение к Курту изменилось: чувствовалось, что он видит в нем уже не умелого лазутчика и толкового помощника, а соперника. И действительно, Орел самый вероятный кандидат, чтобы сменить постаревшего начальника Тайной стражи. И хотя сам Шефер даже не думал о кресле Нойманна, изменить ход его мыслей он не мог. Любые объяснения в таких случаях способны только усугубить дело…
– А скажи мне честно, мой друг, – продолжил герцог, как и раньше дружески обнимая за плечи заместителя, но без былого тепла. – Ведь за Кёнигом тебя вел не столько служебный долг, сколько личные чувства? Все-таки и с фрау Майер он спутался, а значит, залез на твою территорию! Да и повесить вместо него должны были тебя! Так ведь?
– Осмелюсь не согласиться, Ваше сиятельство, – как можно смиренней ответил Орел, хотя любое возражение герцогу уже само по себе являлось дерзостью, и тон мало что мог изменить в такой оценке. – Про Майер я давно забыл, у меня дружная семья – жена и трое детей: девочка и два мальчика… А в петлю меня вместо него тоже пыталась засунуть Клара, но она получила по заслугам с вашей помощью, и я очень признателен, что вы помогли тогда мне выпутаться из расставленной ею паутины…
– Вот как? – похоже, такой ответ герцогу понравился. – Ну ладно, молодец! Я всегда знал, что на тебя можно положиться.
– Спасибо, Ваше сиятельство! – Курт наклонил голову.
Он знал, что словам можно верить далеко не всегда. Особенно, когда их произносят люди, всю жизнь разоблачающие чужую ложь, что невозможно делать, используя в качестве инструмента кристальную правду. С ложью чаще всего приходится бороться другой ложью. И хорошо, если она хоть чуть чище, чем разоблачаемая, но такое бывает редко. Несколько минут назад все видели, что инструмент, с помощью которого палач выполнил абсолютно справедливый приговор, вовсе не остался чистым и незапятнанным: меч пришлось тщательно вытирать специально приготовленной ветошью…
– А насчет того, как обставить арест изменника, я подумаю, – подвел итог начальник Тайной стражи.
С центральной трибуны обнесённое деревянным забором ристалище просматривалось как на ладони. В первых рядах увитой расшитыми лентами и цветами ложи для особо важных персон, сидели церемониймейстер, городской судья, бургомистр Кремса, председатель рыцарского собрания, победители предыдущих турниров, почетные жители города, гости из других земель и стран.
