Михаил Рогожин - Мой нежный убийца
Лимон слил водку в один стакан, выбросил из него излишки льда и залпом выпил. После чего сделал несколько глотков пива и принялся за закуски.
Инга почти не ела, зато постоянно курила. По лицу Лимона она поняла, что сделка с Солоном состоялась. Стало быть, в любом случае Лимон выполнит свои обещания. А это значит, Инга получит виллу и вид на жительство, а в перспективе — гражданство. Но ее очень волновало, с каким чувством он воспринял ее вмешательство в дела. Тут она явно перегнула палку, но выхода не оставалось. Лимон не касался этой темы. Он с аппетитом ел и в деталях рассказывал, как им удалось обдурить людей Ходжи, которые до сих пор ищут их на Поросе.
В ответ Инга смеялась и заказала еще водки.
Лимон одобрительно кивнул. Потом вытащил свой новый паспорт и протянул ей.
— Благодаря тебе я теперь немец. Могла бы поинтересоваться моим мнением. Может, я хотел бы стать японцем.
Лимон понимал, что глупо начинать выяснять отношения после того, как все свершилось. У каждого своя заинтересованность. Хорошо бы ему определить собственную.
Инга долго изучала паспорт. Вернула его со словами:
— С немецкими документами можешь беспрепятственно ездить по всей Европе.
— Они выполняют свои обязательства, — согласился Лимон. Он приступил к мясу и с наслаждением жевал сочные куски баранины.
Не дожидаясь конца обеда, Инга решила порадовать Лимона.
— Когда ты уехал, княгиня так разволновалась, что я насилу успокоила ее. Мне кажется, было бы лучше всего оставить ее у меня в доме. И тебе заботы меньше, и ей не будет так одиноко.
Лимон отложил кусок мяса и недоверчиво посмотрел на Ингу. Он не ожидал такого поворота.
Инга же рассчитала все точно, руководствуясь старым правилом: не можешь врага победить — обними его. Она понимала метания Лимона. Чувствовала, что он мучительно пытается расстаться с Ольгой и не может этого сделать. Реальная жизнь диктовала свое, а его мечты упорно утверждали другое.
Скажи Инга хоть слово против княгини, и Лимон. не задумываясь, оставит ее при себе, поэтому она и предложила странный союз двух любящих женщин.
— Я о ней сумею позаботиться. Ведь она же, в сущности, девчонка. Пусть будет моей младшей сестрой.
Лимон допил пиво и отодвинул тарелку. В словах Инги не было ничего удивительного. Многие из дружеских чувств поступили бы так. Но еще вчера она клялась ему в своей любви, и вдруг такое изменение. В этом предложении крылась какая-то интрига. Лимон понимал это. Однако предложение Инги на некоторое время снимало с него ответственность за Ольгу и тем самым окончательно развязывало руки для борьбы с Ходжой. Подавив в себе нехорошее предчувствие, он согласился и, немного выждав, задал единственный вопрос:
— Кто из нас троих должен умереть?
Инга была застигнута врасплох. Она покрутила головой в поисках официанта, расплатилась с ним и встала из-за стола.
— Поехали.
Лимон остался на месте. Им двигало не праздное любопытство любого нормального человека, а холодный расчет профессионала, привыкшего рисковать жизнью. Инга подошла к нему, обняла за голову, прижала к себе.
— Поверь, этого я не знаю. Один из нас троих! И совсем необязательно ты…
— Княгиня? — вспыхнул Лимон.
— Почему? С таким же успехом я.
— А что же твои пасьянсы?
— Они молчат. Без дамы пик я бессильна. До последнего дня она покровительствовала тебе, а теперь валяется в горе мусора на свалке. В этом моя вина. Я должна была убедиться, что сгорело все дотла. Слишком торопилась. Москва мне стала ненавистна. Особенно после того, как ты пригласил эту шлюху в ресторан…
— Ты и про это знаешь? — поразился Лимон.
— Прости.., за слово «шлюха».
Инга села за стол, заказала кофе и закурила.
— Да. У меня произошло все при тебе, — мрачно признался Лимон. — Она показалась мне отдушиной. Мои нервы ни к черту. Но в тот момент я не собирался расставаться с тобой. Ты сама пошла на это.
— Мне казалось, что ты неспособен изменить.
Мы вместе выбрали наш путь. Стали единым целым. Правая рука не может предать левую — иначе сердце разорвется на части. Вот мое и разорвалось.
— Что же теперь?
— Попробуем жить все вместе, тем более что ненадолго.
Лимон задумался. Его всегда раздражала неизвестность. Сказала бы: «Лимон, ты умрешь через десять дней», — он бы и ухом не повел. А так сплошные нервы. Лишь бы этого не произошло с Ольгой… Хотя и Ингу ужасно жалко. Ведь она его сделала тем, чем он стал. Хорошим или плохим — неважно.
— Все-таки давай попробуем выжить! — энергично сказал он и почти поверил в такую возможность.
Больше к этой теме они не возвращались. Вышли из-под навеса, полюбовались каналом и на красной «Альфа-Ромео» отправились в Афины.
Она меня поцеловала! Зашла в спальню, наклонилась и поцеловала.
Я и не думала вставать. Жрать хотелось до чертиков. Со вчерашнего дня, как убежала с крыши, ни крошки во рту не имела. Все ждала, что придет Лимон. Но он даже не заглянул. Наверное, ему стыдно. По-моему, больше всего на свете мужчин раздражают претензии бывших любовниц. Особенно когда это происходит на глазах любимой женщины.
И вот утром, не успела я проснуться, как она нагнулась и поцеловала меня в губы. Я обалдела! Распялила глаза и слова вымолвить не смогла. Одеяло валялось на полу. То ли она его стянула, то ли само ночью сползло. Но опять я перед ней голая. А она провела пальцем по всем трем родинкам и засмеялась. Я инстинктивно сжала ноги.
— Все хорошо, малышка, — прочирикала она. — Мы все будем счастливы! Нечего дуться. Давай любить Лимона вместе, другого выхода у нас нет.
Боже! Заманала! До сих пор не могу прийти в себя. У нее так естественно получилось, что я лишилась дара речи. Ощутила себя маленькой девочкой, о которой должна заботиться старшая сестра.
Вообще-то у меня никакой сестры никогда не было. Но чувство такое возникло. И никакой злости на Ингу. Даже ее прикосновения оказались приятными. В ту минуту меня обдало волной свободы, захотелось взлететь и парить над морем. В Инге не было притворства.
Она улыбалась спокойной, ясной улыбкой. Ее длинные ресницы таили в уголках глаз тайну, недоступную пока мне. Я бессознательно потянулась к ней рукой, наши пальцы сплелись, и некоторое время ни я, ни она не решались их расцепить. При этом не было сказано ни одного слова. Перед тем как уйти, Инга сняла с себя перстень из белого золота с бриллиантом и надела на мой палец. Я обалдела. Впервые обратила на него внимание еще в аэропорту. Думала, серебро, бижутерия, а Лимон объяснил, что это белое золото. Красоты неописуемой. Взамен она попросила мой — с черным агатом. Еще бы не пойти на такой обмен! С радостью!
Тем более что он мне велик, да и напоминает о страшном. Теперь мы с Ингой вроде как обрученные. Лимон, наверное, и не заметит. Вот не обиделась бы на меня Наташка. Перстень принадлежал ей. Но он запачкан кровью. Хорошо, что избавилась. Может, на нем лежит какое-нибудь проклятие. Все, кто его носит, долго не живут. Наташка, Пат… Хорошо, что его взяла себе Инга.
Она ушла, а я еще долго лежала в постели. Ждала Лимона. Он зашел на минутку. Сказал, что все уезжают по делу. Взял с меня слово, что я из дома ни ногой, немного постоял в нерешительности, а потом подошел и сжал меня в своих объятиях. Ох, чуть сердце из груди не выпорхнуло. Неужели возможно жить всем в любви?
Брожу по дому. Какой же он огромный! Христофор сидит в клетке и на все просьбы выйти из нее талдычит одно и то же: «Эвхористо». Почему меня неудержимо тянет к зеркалу? Почему его Инга так неудобно поставила? Почти посредине комнаты.
Оно действительно красивое. Особенно рама и крокодил, на котором оно стоит. Но как-то непривычно гулять вокруг зеркала. А меня так и тянет.
Стою перед ним и чего-то жду. Знаю чего, только признаться страшно. Я в нем видела Пата. Неужели показалось? Страшно, но нет сил оторваться. Ничего оно, кроме меня, не отражает. А выгляжу отлично. Лицо и плечи успели загореть. Нужно на крыше загорать нагишом. Хотя когда есть незагорелые полоски, то тоже сексуально получается.
Сбрасываю с себя халат. Нет, тело у меня все-таки — не ахти. Груди силиконовые сделать, что ли?
Будет красиво. Худая и с огромными шарами…
Он появляется неожиданно. Сначала зеркало туманится и, кажется, втягивает в себя мое отражение. Боюсь шелохнуться, хотя нужно бежать подальше. Не получается. Вижу, как хватает меня скрюченной рукой с длинными пальцами. Ничего, кроме руки, не вижу, но знаю — это Пат.
Ах, как больно сдавливает плечо! Сейчас доберется до шеи. В зеркале возникает его седой затылок, синий халат закрывает мое отражение. Что он там со мной делает? Мне не видно! Слышу шепот:
— Отдай перстень.., перстень…
Протягиваю руку.
— Не этот.., черный агат…
Он душит мое отражение, а я не в состоянии сделать хотя бы шаг в сторону. Ну почему же я не .сопротивляюсь? Неужели хочу этого?
