Вячеслав Денисов - Горят как розы былые раны
И он выбрал время для этого.
Ринувшись вперед, он резко затормозил на мокром полу, рассчитывая, что неизвестный отшатнется или бросится навстречу. И в это мгновение он, воспользовавшись инерцией движения тела, прикончит любопытного гостя. Азиат дотянулся до Голландца ножом, рассек ему рубашку на груди.
Но вместо того, чтобы испугаться, незнакомец выбросил руку вперед. И только потом отступил к стене.
Азиат засмеялся.
– Больно? – сверкая зрачками и отрывисто дыша, выдохнул он. – То ли еще будет.
Глядя исподлобья и улыбаясь уголками губ, Голландец пошел вдоль стены.
– Боль, – тихо, но отчетливо проговорил он, – очень странное чувство… Ты не чувствуешь ее сразу. Адреналин пожирает сигналы, посылаемые мозгу, словно боль и разум стоят в одной цепочке… Боль приходит потом, когда отваливает первая волна… Приходит, как молния, ослепляя…
Азиат поворачивался вслед за Голландцем, беспрестанно сплевывал сочащуюся из носа кровь и внимательно смотрел в лоб явившегося без приглашения незнакомца огромными, красными от возбуждения глазами.
– Боль наносит первый удар, когда его не ждешь, – словно зачаровывая его, бормотал Голландец. Он смотрел на азиата, так низко наклонив голову, что из-за бровей уже почти было не видно глаз. – Когда кажется, что лучше не бывает, а хуже не будет никогда. И тут она рушит все надежды… И сейчас ты узнаешь это…
Азиата тряхнуло, и он сделал шаг назад. Глаза полезли из орбит, когда он опустил взгляд на то место, которое послало ему сигнал о смертельной опасности. Запястье было вспорото до самых сухожилий. И оттуда уже давно, окрашивая мокрый пол ванной в багряные тона, била в две струи кровь.
– Когда?! – прохрипел, сжимая свободной рукой, но не выпуская между тем из рук инструмент, азиат. – С-сволочь… Сволочь! Откуда ты здесь взялся?!
Он стискивал одной рукой руку, а второй с трудом удерживал размером с тесак скальпель. Он боялся остаться безоружным. Но уже и ударить не мог. И не отпускал скальпель, потому что это гарантировало смерть. Но чем сильнее он сжимал его рукоять, тем быстрее, гонимая напряжением, уходила из него кровь.
– Я заплачу, сколько ты скажешь! – роняя скальпель и отступая, прокричал хозяин квартиры. – Ты никогда не видел столько денег!.. – Упав на одно колено, он протянул к нему пропитанные кровью, блестящие рукава халата. – Помоги остановить ее! Помоги!..
Голландец опустил нож и приблизился.
– Тебе страшно?
– Да, да, я умираю от страха! Не убивай, помоги перетянуть рану! Там, там… – Он повернул голову в сторону двери. – В прихожей есть ремень… – С каждой секундой движения его становились все менее выразительными, а речь все более бессвязной. – Я не хочу умирать… Я слишком молод для ухода… Я только пришел сюда…
Голландец обошел его, наклонился и приобнял.
– Сколько девочек закончили жизнь в этой ванной?
– Пять… шесть… пять… – Покачнувшись, азиат упал и на второе колено. От падения его удерживали только руки страшного незнакомца.
– Пять или шесть… – повторил Голландец. – И всех тебе доставил капитан?
– Да… Помоги, мне холодно… – Не в силах стоять на коленях, азиат сел на ноги.
– Видишь ли, в чем дело… – шепотом заговорил ему в ухо Голландец. И в этот момент в кармане эксперта запиликала трубка. Он вынул телефон и посмотрел на экран. Звонил Густав. – Что? – продолжая обнимать жертву, жарко выдохнул он. – Что-то срочное?
– Послушай, ты был прав. У Черкасовой серьезные долги личного характера.
Азиат замычал и закачался как на ветру. Кровь лилась с обеих поднятых рук, заливала рукава, наполняя их, как мешки, и капала на пол. Зажав ему рот рукой, Голландец выпрямился.
– Кто это там у тебя… стонет? – пробормотал Густав.
– Саундтрек. Ползут последние титры к фильму.
– Какой-то грустный фильм.
– Да, есть немного. Такеши Китано постарался. Говори быстрей, мне некогда!
– Я думаю, Черкасова влезла в долги по уши, теперь пришло время возвращать, а возвращать нечего. Пришлось открыть заветную шкатулку и приступить к реализации фамильных ценностей. Кто-то пронюхал о яйце и тиснул яичко перед самой продажей.
– Я тебя с какой темой посылал долги Черкасовой искать? – с глубочайшим разочарованием выпалил Голландец. – Чтобы ты сейчас употреблял «кто-то» вместо «Иванов»?
– Это не ты меня отправлял. Забыл, кто руководит операцией?
– Да-да, конечно. Я погорячился.
Первая заповедь члена коллектива – никогда не ссорься ни с одним из своих. И не дружи ни с кем против кого-то. Всегда опаздывай на собрания. Если ты хороший работник, тебя за это не уволят. И вскоре на твои опоздания все будут смотреть с тем же смирением, с каким смотрят на смерть или дождь. Зато ты будешь избавлен от необходимости обсуждать чьи-то морально-деловые качества. Опоздания прямо указывают на то, что ты не вправе судить.
– А если погорячился, тогда отправляйся к Черкасовой и все выясни.
– Это официальное распоряжение?
Голландец просто так спросил, чтобы дать Густаву возможность подумать над своим решением. Указания старшего в операции являлись законом, и чтобы потом старший не свалил вину на другого, все разговоры внутренний оператор Комитета записывал.
– Ты хорошо подумал? Спугнуть куропатку никогда не поздно. Но поднятая куропатка никогда не сядет на то же место. Закон Мэрфи.
– Нет у Мэрфи такого закона, – буркнул Густав. – Менты ничего не нарыли, я узнавал. А через несколько дней яйцо уйдет из России по частям.
– Хорошо, сегодня я встречусь с ней. Пока. Я спешу… – Он сунул трубку в карман. – Так вот, мой друг педофил… Дело в том, что я не могу тебе помочь. Обычно я не исполняю казни. Но сегодня особый случай. Ты хотел прирезать девочку, а я только сегодня утром загадал, чтобы у меня родилась дочь.
– Я дам тебе столько денег, что все твои десять дочерей станут самыми богатыми невестами Москвы, – остервенело зашипел, теряя силы, громила… – К тебе султан Брунея свататься приедет… Помоги… Не я, бог просит…
– Араб? В зятьях? Да ты шутишь? – И неблагодарный гость наклонился, чтобы увидеть лицо хозяина квартиры. Встревожившись тем, что азиат уходит в дериллий, Голландец прошептал ему в висок: – Но араба я бы стерпел… Арабы тоже живые твари… Не устраивает другое. Ты меня видел.
Он выпрямился и снова наклонил голову, чтобы смотреть на курчавый затылок перед собой исподлобья.
– Вот в чем дело. Все очень лично, приятель. Очень лично.
И, надавив на нож, широким движением распластал ему горло.
Пока длилась агония, он смывал кровь с кроссовок и рук, вышел из ванной и тут же выключил свет.
– Ты где живешь, отличница?
– В доме за мостом. Я не знала, куда мы едем, но видела, что через реку. А где дядя?..
– Как это ты его не заметила? – удивился Голландец. – Мост увидела, а дядю – нет? Он же вышел и уехал.
– Наверное, когда я ходила на кухню попить.
– Так и есть, растяпа. Ну, поехали домой. Только сначала заедем в одно место.
– Мама скоро приедет с работы.
– Серьезно? Тогда берем ноги в руки и бежим.
Она рассмеялась.
Мокрая одежда резала складками с головы до ног. Таксист поначалу не заметил, что Голландец только что из душа, а потом возражать было поздно – тот уже сел на сиденье. До дома они доехали быстро. Вдвоем спустились на парковку и так же быстро выехали.
– Да, дорогая! – весело, насколько был способен, крикнул он в ожившую трубку мобильника, выхватив ее из кармана.
– Что происходит?!
– Милая, тебе ночью снились кошмары, я дал тебе снотворное! Я думаю, это из-за того трупа, что нашла милиция.
– Голландец…
– Ты уснула, а я позвонил в студию, чтобы тебя не потеряли. Я скоро буду дома, Соня!
– Голландец…
– Как голова? После снотворного обычно состояние, как после Нового года…
– Голландец, тебя ищут.
– Меня всю ночь искали. Три раза приходили.
– Они сейчас здесь…
Голландец посмотрел в зеркало заднего вида. Девочка сидела в кресле и вглядывалась в пейзаж за окном.
«Девочка с хорошей памятью. Вот чего мне сейчас совершенно не нужно», – подумал он и вынул из бардачка набор открыток. Восемнадцать самых известных картин Пушкинского музея. Зажал в трубке микрофон и протянул через плечо:
– Посмотри картинки!.. Да, милая? Что-то со связью… И что им нужно?
– Ты убил его?
Он отнял от уха трубку и оглянулся. Потом снова приложил. Ему нужно было выяснить, кто задал этот вопрос.
– Соня?..
– Я говорю, к тебе приехали. Человек утверждает, что ты его знаешь.
Он оглянулся.
– Убил? – спросила девочка.
– Сейчас поговорим, – пообещал Голландец и снова вернулся к телефону. – Как они себя называют?
– Жданов, – после небольшой паузы ответила Соня. – И еще звонил мамин ухажер.
– Игорек? А ему-то что от меня надо? Шкаф передвинуть?
– Что мне сказать господину Жданову?
– Дай ему трубку, – услышав на том конце связи покашливание, которое не могла издавать Соня, он спросил сразу: – Какого черта тебе надо, черный копатель?
