Богдан Сушинский - Батарея
– Кстати, она что, действительно принадлежит к аристократическому роду? – впервые всерьез вмешался в ход допроса Гродов. – Нет-нет, все личные доводы баронессы Валерии мне известны, тем не менее хочется понять: она в самом деле настолько высокородна, или же это всего лишь часть ее шпионской легенды?
– В том-то и дело, что, как мне сказали, столь высокородной агентки ни в абвере, ни в сигуранце еще никогда не было. Она в реальности кровно связана сразу с несколькими монаршими родами. В том числе с австрийским и германским императорскими семействами, породненность которых, как известно, уходит в древние времена. Поэтому-то генералитет и чтит ее; да и в высшем свете Молдовы она уже начала блистать, несмотря на то что все еще идет война.
– Хотя бы в этом она была с нами откровенна и правдива, – задумчиво утешил себя комбат.
Уезжая к батарейной пристани, где его ждал «адмиральский» катер, полковник сначала вознамерился прихватить Олтяну с собой, но пленный укоризненно взглянул на Гродова, молчаливо напоминая ему о «слове офицера». Комбат сказал о своем обещании Бекетову, и тот, недовольно проворчав по поводу «интеллигентской расточительности» капитана, все же мудро рассудил:
– Ладно, если уж прозвучало «слово офицера», то отправляй его вместе с группой в лагерь, что в районе Чабанки, пусть его там оформляют как обычного военнопленного, а мы, если понадобится, в любое время отыщем его.
27Гродов с бойцами вывел группу диверсантов к шоссе, и увидел, что к ним приближается небольшая колонна пленных, которые были собраны с разных участков обороны. Поняв, что капитан намерен присоединить к ней и свою группу, лейтенант морской пехоты, с забинтованной кистью левой руки, обратился к нему с просьбой взять под свой конвой и подчиненную ему колонну.
– У нас в батальоне и так братвы чуть больше половины состава осталось, – объяснил он. – Румыны вот-вот в наступление пойдут, а нас тут целый десяток штыков клешем пыль дорожную подметает.
– Но, вижу, почти все раненые. В Чабанке, куда вы идете, уже разворачивают госпиталь, так что самое время.
– Разве это раны, братишка?! – разница в звании лейтенанта не смущала. Впрочем, для такого звания он явно был староват, наверняка дослужился до него из мичманов-сверхсрочников.
– Как посмотреть.
– Да в окопах морской пехоты сейчас половину таких, как мы, в бинтах перебинтованных…
– Причем случаются и потяжелее, – поддержал его подошедший главстаршина, свежий бинт на голове которого все еще «кровил». – Некогда нам с этими «мамалыжниками» пленными возиться, а вы, артиллеристы, все-таки войско тыловое.
– Пока что тыловое, – с грустью в голосе уточнил лейтенант.
– Вот именно, поскольку сегодня же вступаем в бой, – по-прежнему не изъявлял комбат никакого желания возиться с пленными.
– Артиллерийский бой, товарищ капитан, это ж вам не в штыковую идти, – напомнил ему главстаршина.
Гродов беспомощно взглянул на семерых бойцов, которые пошли с ним к шоссе не столько из необходимости охранять пленных, сколько за компанию, чтобы кому-нибудь подсунуть этих несостоявшихся диверсантов, и вместе возвращаться на батарею. Но получалось, что, наоборот, подсунуть собирались им, причем колонну, в которой было около сотни пленных.
Впрочем, суть колебаний комбата заключалась вовсе не в намерениях. Дело в том, что пятеро его бойцов, среди них и мичман Юраш, были из огневого взвода и могли понадобиться в любую минуту. Дмитрий нутром чуял, что молчание его батареи завершилось, и сегодня в самом деле придется поработать.
Выход помог найти человек, который никоим образом, в принципе не должен был искать его, – плененный румынский офицер Олтяну.
– Мне понятна ваша ситуация, господин капитан. Вы уже дважды выручали меня, теперь позвольте выручить вас. Хотя бы в таком незначительном вопросе.
– И каким же образом вы собираетесь это сделать? – ничего поначалу не понял Гродов.
– Разрешите, я сам доведу эту колонну до Чабанки. Без ваших конвоиров. Старше меня по чину в колонне, как я понял, все равно не найдется, так что…
– Ну да?! – недоверчиво уставился комбат на командира диверсантов. – Где гарантия, что всей этой оравой вы не ударитесь в бега? Откуда уверенность, что, оставшись без охраны, эти люди будут подчиняться вам?
– Слово офицера, что доведу их. Мне дважды пришлось полагаться на ваше «слово офицера», господин капитан. Рискните один раз положиться на моё. Откровенно говоря, у меня уже нет желания возвращаться к своим. Зачем трижды испытывать судьбу? Да и вряд ли мне удалось бы пройти через линию фронта.
– Я готов поверить вашему слову, капитан. Только все это уже как бы… не по законам войны.
– Считаете, что история войн не знала прецедента?
– Во всяком случае, мне они неведомы.
– Мой пистолет все еще находится в вашей командирской сумке. В обойме – два патрона.
– Возможно, два. Просите вернуть оружие?
– Вручите мне его прилюдно и объявите, что командовать колонной приказано мне, капитану разведки румынской армии. Все остальное я беру на себя.
– Может, все-таки дать одного бойца для сопровождения? – засомневался Гродов уже после того, как вручил Олтяну его личное оружие, представил колонне пленных и объявил, что ему поручается командовать этой колонной, а также позволено стрелять в каждого, кто решится без разрешения выйти из колонны.
При этом комбат вопросительно взглянул на вооруженного «до зубов» сержанта Жодина, за спиной которого висела винтовка, а на груди – трофейный немецкий автомат.
– Это ваше право, – ответил Олтяну, вкладывая пистолет в кобуру. – Хотя, если уж вы решились на этот эксперимент… Почему бы не довести его до логического конца? Само собой, пистолет я сдам начальнику лагеря.
– Согласен, капитан: рисковать – так рисковать. Принимайте командование колонной[16].
Олтяну тут же оставил Григореску и еще двоих рослых диверсантов при себе, определив им место во главе колонны, остальных отправил в последнюю шеренгу, приказав пресекать всякие попытки к бегству и сообщать о любой попытке сговора. Зычно скомандовав: «Построиться в колонну по четыре и подровнять ряды!», он затем лично посчитал количество этих рядов. Выяснив общий состав своего воинства, Олтяну скомандовал, чтобы все пленные повернулись лицом к стоявшему на обочине Гродову, доложил ему о численности колонны и тут же зычно прокричал по-румынски:
– Уверен, что никому из вас не хочется, чтобы по территории, которая вскоре может оказаться территорией Транснистрии, его гнали под конвоем! Да, случилось так, что мы с вами оказались в плену, точно так же, как немало русских оказалось в эти дни в нашем и германском плену! Но этот храбрый и благородный русский капитан, который совсем недавно командовал десантом, захватившим плацдарм на правом, румынском, берегу Дуная, и теперь известен под псевдонимом Черный Комиссар, великодушно позволил нам идти на сборный пункт пленных под моим командованием, без русских конвоиров…
Пока он произносил свою речь, Гродов достал блокнот донесений, вырвал листик и написал на нем записку: «Всем командирам РККА. Удостоверяю, что колонна румынских военнопленных направляется на сборный пункт под командованием капитана румынской армии Штефана Олтяну. Командир береговой батареи капитан Гродов».
– Такого не может быть, – простуженно прогнусавил тем временем унтер-офицер, оказавшийся в первом ряду. – Русские специально провоцируют нас на побег, чтобы где-то в поле перестрелять.
– Если бы они хотели перестрелять нас, то отвели бы к ближайшей ложбине и перестреляли, – возразил ему один из десантников. – Кто им здесь судья?
– Вот именно, если бы нас хотели перестрелять, – поддержал его Олтяну, – то, наоборот, усилили бы конвой и вообще долго с нами не возились бы. Однако на деле все не так. Капитан Гродов полагается на мое «слово офицера» и верит, что мы дойдем сами. Но при этом предупреждаю: всякого, кто попытается выйти из колонны без моего разрешения, пристрелю.
– Слишком велик соблазн, господин капитан, – предупредил его унтер-офицер.
– Что, опять на передовую захотелось? Под пули и осколки? Радуйтесь, что остались живы. И потом, если хоть одному из вас удастся бежать, его все равно поймают, поскольку через линию фронта перейти он не сумеет, а все остальные, стоящие в этой колонне, будут расстреляны еще до того, как его схватят.
Лейтенант морских пехотинцев о просьбе Олтяну не знал. Он уже начал уводить своих бойцов в степь, в сторону ближайшего хутора, который служил ему ориентиром при возвращении в батальон, однако, поняв, что на обочине дороги происходит что-то необычное, вернулся метров на двадцать назад:
– Вы что, товарищ капитан, с ума сошли?! – с ужасом в голосе прокричал он.
– Что за непочтительность, лейтенант?
– Вы действительно намерены отпустить этих мамалыжников без конвоя, чтобы они разбежались по нашим тылам?
