Алистер Маклин - Река Смерти
- Благородное сомнение не требует извинений, - сказал Серрано.
- Если бы только это, - вздохнул Гамильтон. - Я считал вас человеком Хиллера. Еще в Ромоно, когда мы впервые встретились. Должен признаться, это я стукнул вас по шее. Конечно, я верну вам деньги, которые взял из вашего бумажника. С шеей сложнее. Не знаю, что могу для нее сделать. Простите меня.
- Простите, простите, - передразнила его Мария. - Интересно, кто-нибудь намерен прощать меня?
Наступило короткое молчание, потом Гамильтон спокойно сказал:
- Я же извинился.
- Извинение и прощение не одно и то же, и вы явно считаете, что моя дружба со Смитом - а это самое обтекаемое из возможных определений - была непростительна. Тут все зависит от того, кто будет судить и кто будет бросать первый камень. Две мои бабушки и два деда умерли в Освенциме, и вероятность того, что именно фон Мантойфель и Шпац отправили их туда, очень велика. Знаю, мир уже устал слушать об этом, но в концентрационных лагерях погибло шесть миллионов евреев. Неужели я поступила неправильно? Я знала, что, если достаточно долго пробуду со Смитом, он приведет меня к фон Мантойфелю, который и был нам нужен на самом деле. У меня имелась единственная возможность оставаться со Смитом. И вот я, точнее, мы нашли Мантойфеля. Неужели я так уж плоха?
- Значит, Тель-Авив? - Гамильтон даже не пытался скрыть своего отвращения. - Еще один из этих варварских показательных процессов, как над Эйхманом[5]?
- Да.
- Фон Мантойфель никогда не покинет Затерянный город.
- Этот доктор Хьюстон, - осторожно спросил Серрано. - Он так много для вас значит? И его дочь?
- Да.
- Вы были здесь в то время, когда они... умерли?
- Когда их убили. Нет. Я был в Вене. Но мой друг Джим Клинтон был здесь. Он их похоронил. И даже сделал надгробие с надписью - выжег ее по дереву. Позднее фон Мантойфель убил и его.
- Вы были в Вене? - переспросила Мария. - В Визентале? В Институте?
- О чем вы, юная леди? - удивился Серрано.
- Выбирайте выражения, мистер Серрано. Я вам не юная леди. Институт - это центральная еврейская организация по розыску и поимке военных преступников. Он расположен именно в Австрии, а не в Израиле. Мистер Гамильтон, почему у руководства Института левая рука никогда не знает, что делает правая?
- Видимо, все тот же старый принцип "знать только то, что нужно". Все, что я действительно знаю, так это то, что у меня была двойная причина охотиться на Мантойфеля. Я дважды близко подбирался к нему в Аргентине, дважды - в Чили, один раз - в Боливии, дважды - в Колонии-555. Неуловимый тип, вечно в бегах, всегда окружен головорезами из нацистов. Но теперь мне удалось его поймать.
- Или наоборот, - заметил Серрано.
Гамильтон не ответил.
- Ваши друзья похоронены здесь?
- Да.
* * *До рассвета оставалось полчаса.
- Я хочу есть и пить, - пожаловался Наварро.
- Глубоко тронут твоими страданиями, - ответил Гамильтон. - Однако ты жив, а это гораздо важнее. Я не хотел огорчать всех вас еще больше, высказывая то, что у меня на уме, но, честно говоря, не очень верил, что мы доживем до утра.
- И как бы им удалось справиться с нами? - спросил Рамон.
- Вообще-то это довольно просто. Есть множество способов. Например, с помощью небольшой пушки, ракетной установки или миномета. Они могли просто кинуть в дверной проем килограмм-другой взрывчатки. Возможно, шрапнель кое-кого из нас и не достала бы, зато взрывная волна в этом замкнутом пространстве уж точно прикончила бы всех. Они могли сзади подобраться по крыше к двери и швырнуть несколько гранат или шашек. Эффект был бы такой же. Может быть, у них не оказалось под рукой ничего из перечисленного, но в это я не поверю ни на минуту: фон Мантойфель всегда таскает с собой вооружения на целый батальон. Не верю я и в то, что такая идея вообще не приходила ему в голову. Скорее всего, он решил, и не без причины, что в темноте мы опасны, и ждет рассвета, чтобы покончить с нами.
Серрано уныло заметил:
- А ведь рассвет ухе совсем скоро.
- И в самом деле.
При первых слабых проблесках света Мария, Серрано и Сильвер с удивлением наблюдали за тем, как Гамильтон достал из рюкзака кинокамеру, вынул ее из футляра, откинул боковую крышку, за которой обнаружился приемопередатчик, выдвинул антенну и заговорил в микрофон:
- Ночной дозор! Ночной дозор!
В динамике раздалось потрескивание, и кто-то немедленно ответил:
- Ночной дозор, мы вас слышим.
- Приступайте немедленно.
- Вас поняли. Сколько стервятников?
- Предположительно от тридцати до сорока.
- Повторите за мной: "Оставаться в укрытии. Напалм".
- Оставаться в укрытии. Напалм. - Гамильтон выключил рацию. - Полезная штучка, правда? Полковник Диас очень предусмотрителен.
- Напалм! - воскликнул Рамон.
- Ты сам слышал.
- Но напалм!
- Ну да, в воздушном десанте очень крутые ребята. Однако они не используют напалм напрямую и не намерены сбрасывать его нам на голову. Они возьмут в кольцо этот участок. Прием не новый, но весьма устрашающий.
Гамильтон нажал на другую кнопку на камере, и послышался слабый прерывистый сигнал.
- Радиомаяк, - объяснил Рамон остальным. - Как же еще, по-вашему, десантники смогли бы найти это место?
- У вас все было заранее организовано, но вы даже и не подумали рассказать нам! - с горечью сказала Мария.
- Да с какой стати? - равнодушно ответил Гамильтон. - Мне ведь никто ничего не рассказывает.
- Сколько времени им потребуется, чтобы добраться сюда?
- Минут двадцать, не больше.
- И как раз в это время рассветет?
- Да, примерно так.
- Уже начало светать. Атака может начаться до того, как подоспеют ваши друзья.
- Очень сомневаюсь. Во-первых, фон Мантойфелю и его подчиненным потребуется некоторое время, чтобы подготовиться, и если мы не сможем сдерживать их в течение нескольких минут после этого, значит, мы вообще не имели права здесь появляться. Во-вторых, как только они заслышат звук вертолетов, им тут же станет не до нас.
Стало уже заметно светлее, но двор оставался пустым. Если фон Мантойфель и готовился начать атаку, то очень умело это скрывал.
Вскоре Рамон сказал:
- Звук моторов. Слышите? Они приближаются с юга.
- Я ничего не слышу, но если ты говоришь, что они приближаются, значит, так и есть. Ты видишь то же, что и я?
- Да. Я вижу человека с биноклем на крыше большого дома. Должно быть, у него тоже хороший слух. По ногам?
- Если можешь.
Характерным для него быстрым движением Рамон вскинул винтовку и нажал на спусковой крючок. Мужчина с биноклем свалился на крышу и через несколько секунд поспешно стал удирать ползком, опираясь на руки и на одно колено и волоча ногу. Гамильтон заметил:
- По-видимому, наш друг генерал фон Мантойфель утратил хладнокровие, раз он позволяет своим людям делать такие глупости. Думаю, наблюдателей мы больше не увидим. - Он ненадолго замолчал. - Теперь и я слышу.
Шум двигателей быстро усиливался по мере приближения вертолетов и превратился в почти нестерпимый грохот, когда три большие военные машины начали снижаться между отражающими звук стенами ущелья.
- Всем внутрь! - приказал Гамильтон.
Мария задержалась в дверном проеме:
- Можно посмотреть?
Гамильтон бесцеремонно втолкнул ее внутрь, за деревянную перегородку, и сам укрылся там же.
- Это напалм, дурочка! Может и сюда случайно залететь.
- Ракеты? Или бомбы?
- Боже упаси! Это уже достояние истории.
Через несколько мгновений Мария, вынужденная кричать, чтобы ее услышали, пожаловалась:
- Какой ужасный запах!
- От напалма.
- Может быть, может, нужно выйти и помочь им?
- Помочь? Мы им только помешаем! Поверьте, этим парням никакая помощь не требуется. И кстати, вам не приходит в голову, что они скосят нас раньше, чем мы успеем сделать три шага от амбара? Они ведь не знают, кто мы, а у десантников есть странная привычка сначала стрелять, а потом спрашивать. Так что - немного осторожности и терпения, пока мир и покой не воцарятся вновь.
Мир и покой наступили через две минуты. Шум вертолетных двигателей затих. Потом прозвучала сирена, вероятно означающая, что операция окончена. Не было сделано ни единого выстрела.
Наконец Гамильтон сказал:
- Думаю, бесстрашный капитан Гамильтон и его храбрая команда могут теперь без особого риска выглянуть наружу.
Один за другим все вышли из амбара.
Во дворе перед зиккуратом стояли три военных вертолета. Руины древнего города были окружены кольцом дыма от догорающего напалма. Около полусотни десантников, очень крепких, очень уверенных и, разумеется, вооруженных до зубов, держали под прицелом три дюжины сподвижников фон Мантойфеля, а четверо десантников, один из которых нес коробку с наручниками, обходили пленных и сковывали им запястья за спиной. Впереди стоял фон Мантойфель собственной персоной, уже в наручниках.
