Михаил Серегин - Воровской порядок
Вторым, державшим совет, был вор по кличке Прохор. Он, как старший по возрасту, осадил Камора:
– Не распрягайся попусту и не выпучивай глаза. Говори, если что знаешь!
Начали перебирать, что за последнее время происходило необычного в отряде. Ничего так и не выяснив, решили действовать тем же методом – то есть пустить лажу.
Через два дня Камор подошел к Крытому и прошептал:
– Побазарить нужно!
В сушилке, когда они остались вдвоем, по обыкновению выпучив глаза, Камор выдал:
– Ты слышал, что Лысого вызывал помощник по режиму?
– Еще нет, – осторожно отозвался Крытый.
На следующий день в расположении пятого отряда менты устроили основательный шмон. Искали наркоту. Так проявилась «муля».
Вечером совет собрался в том же составе. Камор по своему обыкновению затарахтел первым:
– Что с Лысым делать будем?
– А почему ты решил, что это именно он? – поинтересовался Прохор.
– А что, разве не ясно?! Кого за последние дни еще к начальству тягали?
Крытый с Прохором задумались. Да, действительно, подозревать вроде было больше некого.
– На пику стукача или опустим? – продолжал напирать пучеглазый.
– Да остынь ты, дай подумать, – на сей раз прицыкнул на него Крытый. Думал он недолго и через минуту распорядился:
– Пригласи его в сушилку. Побазарим, – кивнул он Камору.
Когда тот ушел, Прохор, вздохнув, сказал:
– Ты знаешь, до сих пор не верю, что это Лысый. Я с ним на «крытке» загорал. Ничего худого о нем сказать не могу.
– Да и я тоже слышал, что он путевый мужик, – честно признался Рублев.
Через некоторое время появился Лысый, а следом с похабной усмешкой на лице Камор.
– А вот и мы, – дурашливо развел руками он, улыбаясь во всю пасть.
– Засохни! – сурово прикрикнул на него Крытый, и Камор прикусил язык. Он знал, что, когда Григорий в таком состоянии, шутки с ним плохи.
– Тебя, говорят, режимник вызывал? – поинтересовался у Сергея Прохор.
– Было дело, – признался тот.
– Зачем, если не секрет?
– От вас скрывать не буду. По последнему делу я на следствии и суде в отказ шел. Потому шел, что не нашли самого главного – камушков, которые с подельником из ювелирного взяли. И вот мне «малява» с воли пришла, что в том месте, где они припрятаны, собираются что-то строить. А там столько лежит! Если продать, на век хватит и еще останется! На сто штук зеленых!
Камор, слушавший все это вместе с остальными, раскрыл рот. Таких деньжищ он даже в уме себе не мог представить!
– Вот я и решил подорвать, а кто-то стуканул про это ментам. Вот меня и таскали. «Маляву» могу показать.
– Ты серьезно решил подорвать? – глядя на него напряженным взглядом, поинтересовался Прохор.
Крытый хорошо знал этот взгляд, который означал, что Прохор затеял свою игру. Но какую? И с кем? Во всяком случае, он доверял старому приятелю и решил не вмешиваться.
– Теперь что делать собираешься? – продолжал спрашивать Прохор. – Все еще думаешь подорвать?
– А куда деваться? – сокрушенно вздохнул Лысый. – Не отдавать же кому-то такой куш!
– Ладно, давай расходиться, – предложил Прохор, со значением глянув на Крытого.
Тот согласно кивнул, понимая, что кореш что-то затевает.
Камор ошарашенно переводил взгляд с одного на другого, но промолчал и ничего не сказал.
Шконки Крытого и Прохора были рядом, и ночью Григорий его потихоньку спросил:
– Чего ты мутишь? Расскажи все по-человечески.
– Скоро сам все поймешь, – шепнул ему старый вор.
На следующий день Прохор отозвал Крытого и Камора и тихонько сказал:
– Вы как хотите, а я Лысому верю. Он мне рассказал про местечко, где закопал камушки, и я подрываю вместе с ним.
– Ты что, «подлетываешь»?! – изумился Камор. – Да он, чтобы отмазаться, и не такое насвистит!
Григорий промолчал. Он уже начал понимать, в чем дело.
– Дело решенное! – отрезал Прохор. – Тем более что для побега все давно готово.
– Да с чего ты ему веришь?! – продолжал возмущаться Камор.
– Я ему, конечно, не поверил сразу, – усмехнулся старый вор. – Но про дело это я слышал. Действительно, ломанули они магазин так, что слух по всей России гремел. Вы разве не слыхали?
– Не-а, – удивленно замотал головой Камор.
– Слыхал я, только не думал, что это Лысый. Я ведь его не знал, – включился в игру Крытый. – Круто они тогда сработали и погорели из-за ерунды.
– Так вот, – продолжил Прохор, – я «маляву» его на всякий случай посмотрел. Прикиньте, я, оказывается, был в этом городе и знаю этот старый дом. Я Лысому так и сказал! Он предложил подрывать вместе с ним и обещал поделиться своей долей. Так что скоро отваливаю.
На следующий день Прохор подозвал Крытого и шепнул:
– Пошли со мной. Будь готов ко всему.
– Камор? – спросил у него Григорий, и товарищ угрюмо кивнул.
Камор прокололся на своей жадности. После последнего разговора он попытался отыскать «маляву», но безуспешно. Он не знал, что за ним уже основательно приглядывают, и Лысый «застукал» его, когда тот рылся в его вещах.
Сергей объявил, что откроет его крысятничество. За такое могли и опустить! Камору ничего не оставалось, как идти ва-банк. Он пригрозил Лысому, что всем объявит о его стукачестве. По своему обыкновению выпучив глаза, Камор начал орать о том, что знает, зачем вызывали того к режимнику. На вопрос «откуда?» Камор безмолвно захлопал пастью – он понял, что прокололся! Поскольку они были вдвоем, как думал сам Камор, он схватился за заточку. Но тут появился Прохор и его четыре помощника, включая Григория…
– Где эта падла? – сжав зубы, спросил Крытый.
– В своем углу. Пацаны его держат.
Камор оправдывался и юлил, но это не помогло. В конце концов он все рассказал. Подловили его еще на следствии по предпоследнему делу. Участие в этом деле Камора было мизерным, но в этой истории фигурировала «мокруха». Обстоятельства складывались так, что обвинить в ней могли и Камора. Следователь так прямо и сказал ему об этом. Тот, прекрасно понимая ситуацию, сломался и согласился стучать.
Камора «опустили». Крытый, Лысый и Прохор попали в ШИЗО.
– Понимаешь, – говорил потом Сергей Григорию, – Прохор сразу переговорил со мной, когда пошла такая лажа. Ну, а когда меня «подтянул» зам по режиму, мне стало все ясно. Ведь Камор меня знает еще по последней отсидке. Правда, мы в разных отрядах парились, но кое-что тогда уже про него слышно было.
После этого случая Григорий зауважал нового знакомого.
* * *
Сейчас воспоминание об этом эпизоде лагерной жизни в одно мгновение пролетело перед глазами Крытого.
– Я сам понимаю, что стучит кто-то из своих, – тяжело вздохнув, отозвался он. – Но вот кто?
– Пока я тебе ничего не скажу. Сам знаешь, без аргументов предъявы не кидают. Так что пока в тиши сидим? – улыбнулся Сергей.
– Другого ничего пока не остается, – угрюмо согласился Григорий, и они расстались.
Каждый занялся своими делами.
* * *
Хлюздин проснулся на своей кровати и долго пытался оторвать голову от подушки. Спальня перед глазами плыла. Он попробовал приподняться. Когда это ему удалось, в голову ударила волна похмельной боли. Он тихо застонал и на некоторое время застыл в одном положении.
Последний раз Виктор Семенович так надирался после окончания института, когда они всей группой отправились в ресторан обмывать дипломы. Часа через два стройный коллектив под могучим воздействием алкоголя начал распадаться на отдельные составляющие. Кто-то тихо-мирно отчалил домой, кто-то продолжил «зажигать» в ресторане. Большинство разбились на группы – по трое-четверо – и повалили в разные части города. Виктор с тремя самыми близкими друзьями поехали домой к одному из них. По дороге прихватили знакомых девушек, и гулянка продолжилась с новой силой.
Куролесили они до четырех утра. Виктор Семенович, в то время еще просто Витька, даже не помнил, в какой момент отрубился. Проснулся он в обнимку с незнакомой ему девицей, причем она называла его милым и уверяла, что между трех и четырех утра он ей объяснялся в любви и обещал жениться…
Хлюздин, стараясь двигаться медленно, присел на краю огромной кровати и мутным взглядом обвел спальню.
Виктор Семенович недовольно поморщился. Во рту было сухо, как в Сахаре. Мучительно хотелось пить.
Виктор Семенович сделал героическое усилие и встал с кровати. Комната закачалась перед глазами.
Дальше пошло немного легче. Мужчина протопал в кухню, по пути задевая плечами за дверные косяки, и застыл перед холодильником. Секунду посмотрев на него мутным взором, Хлюздин-старший рывком распахнул его и радостно ухватил бутылку «Балтики». Там оставалось еще две.
Директор «Эвереста» мгновенно опустошил добрых две трети и от удовольствия крякнул.
«Поесть бы надо, в баньку на часок и – на работу!» – появилась в голове первая за это утро мысль. Он прикончил пиво и достал вторую бутылку.
