Анатолий Гончар - База икс
Хаваджи Мирзоев
– Куда смотрели ваши глаза? – Микрофон «Кенвуда» буквально разрывался от крика находившегося в центре колонны Мирзоева. Его горло аж клокотало от едва сдерживаемой ярости.
– Мы не думали…
– Заткнись!
– Мы не рассчитывали…
– Заткнись! Ты что, никогда не делал подобного?
– Один раз… – угрюмо отозвался Хамид и, произнеся это с горечью, подумал, что амир прав: если правоверные моджахеды изучают тактику белорусских партизан, то почему этого не могут делать русские спецы?
– Один раз!..
Зло, накатившее на Хаваджи сразу после получения доклада о еще семерых убитых и троих раненых, выплеснувшись в крике, стало понемногу затухать. Он понимал, что часть вины за смерть этих людей лежит и на нем, приказавшем догнать русских во что бы то ни стало. Да, возглавлявший погоню Хамид уже во второй раз прозевал появление спецов. И если первый раз был явный просчет по времени начала движения и скорости русских, то во второй… – Хаваджи задумался. – Было что-то странное в поведении спецов. Что-то странное и вместе с тем не сразу бросающееся в глаза, но оно, бесспорно, было. Но что? Почему русские, вместо того чтобы использовать свою подготовку и уйти в отрыв, выставили заслон, рискуя ввязаться в губительную для них перестрелку? Может быть, настолько уверовали в свое профессиональное мастерство, что не замечали очевидного – численного превосходства людей Мирзоева? Если да, то это была непростительная ошибка. Можно было не сомневаться в том, что в конце концов идущие налегке передовые десятки моджахедов догонят и свяжут спецов боем. А если нет? Возможно, причина была в другом?
Время шло, а Хаваджи все раздумывал. Вот оно! Удивительно, что столь простое решение не пришло ему в голову сразу. Вот причина, по которой русские раз за разом вынуждены выставлять заслоны. Именно вынуждены, и никак иначе.
– Хамид! – Мирзоев снова поднес микрофон к губам. – Сильно не спеши, у русских на руках как минимум один «трехсотый». И осторожнее, – Хаваджи хотел сказать «у нас и так уже двенадцать трупов», но передумал. Ни к чему в такой час лишний раз напоминать о вечности. Совершенно ни к чему. А русские никуда не денутся, до выхода из леса еще далеко.
Единственное, что беспокоило Мирзоева, – это русская артиллерия, но Шамиль заверил, что ее не будет. А он такими обещаниями не бросался…
– Лечо! – позвал Хаваджи еще одного своего помощника – Бакриева, и тот не заставил себя ждать с ответом.
– Я внимаю! – Лечо со своими людьми еще не ввязался в бой и потому мог себе позволить некую поэтичность своих слов.
– Лечо, забирай своих и опереди, обойти русских с тыла. Перекрой им отход.
– Я понял, командор, я понял!
– Давай, Лечо, давай, устроим им огненный капкан! – И уже не в рацию, а так, для себя проговорил: «Давай, Лечо, давай!»
Старший прапорщик Ефимов
Итак, пятерку боевиков мы положили сразу же. Довыденко, Батура и Юдин выхватили кого-то из основной группы.
– Отход! – скомандовал я, даже не пытаясь предпринять какие-то оборонительные действия. Не та позиция, не то расположение группы, не для того задумывался сей маневр. Весь успех в том, чтобы ужалить и быстро отойти. Но быстро отойти и раствориться за деревьями не получилось, слишком слаженно открыли огонь наши преследователи.
– Прикройте, командир, прикройте! – затрещал микрофон голосом Довыденко.
– Тушин, огонь! – последовала команда, и пулемет Тушина тут же затарахтел в длинной, захлебывающейся злобой очереди. Я поднялся на ноги и одним броском переметнулся на противоположную сторону хребта.
– Эдик, отход, всем отход! – заорал я в микрофон, и тут же, не дожидаясь ответа, выпустил длинную очередь в сторону наступающего противника.
Надо было отходить как можно быстрее. И хотя до поры до времени моих бойцов прикрывал верх ската, оставаться на месте было чересчур опасно, ведь стоило боевикам сместиться чуть левее – и вся линия нашей обороны простреливалась буквально одной очередью.
Рядовой Юдин
Илья не слышал голос командира, раздававшийся лишь в наушниках лежавшего неподалеку Эдика, но по частой, беспорядочной стрельбе понял: Ефимов подал команду «отходить», и теперь основная часть группы пытается прикрыть их отступление. Илья втянул в себя воздух, напружинил руки, готовый сорваться с места, едва от старшего тройки поступит команда давать деру. Но команды не было. Вместо того чтобы командовать, Довыденко прилип к своему пулемету и молотил куда-то в глубину укрывающего моджахедов леса. А противник подтягивался все ближе. Илья попробовал выглянуть из-за укрытия и тут же едва не схлопотал в лобешник порцию брызнувшего в его сторону свинца. Ему показалось, что он даже успел увидеть фонтан летящих подле его лица пуль. Но, слава богу, они пролетели мимо, а Илья рухнул вниз и вжался в землю. Над головой шуршало, свистело, ухало, взрывалось, а он лежал, чувствуя лишь, как что-то прохладное и приятное на ощупь касается его щеки.
Илья вначале даже не придал этому значения, затем, когда коснувшееся его нечто зашевелилось, невольно дернулся, стараясь не поднимать голову, чуть отстранился и скосил глаза, стремясь выхватить взглядом то место, где только что находилась его щека. Скосил и едва не подскочил с земли в воздух – по опавшим листьям, медленно изгибаясь всем телом, ползла маленькая, толстенькая змея. Если бы не быстро работающая мысль, Илья, наверное бы, все же вскочил на ноги и, не обращая внимания на пули, все настойчивее секущие свисающие к земле ветви, метнулся бы куда подальше – змей Илья не переносил с детства! Но он быстро сообразил, что буквально лежал на змее, однако она не укусила. Значит, уже не укусит.
Змея уползала. Медленно, степенно, будто для нее не существовало ни этой войны, ни этих укрывшихся за деревьями, за бугорками, спрятавшихся в ямах и поливающих друг друга свинцом людей. Змея ползла, настойчиво взбираясь по корневищам дерева вверх на чем-то приглянувшуюся ей площадку перед стволом старого, толстого бука. Илья завороженно следил за ней взглядом, завидуя ее малости и незаметности на фоне огромного окружающего леса. Змея ползла – и вдруг ее разорвало надвое, словно разрезало невесть откуда взявшимися ножницами. Обе половинки, извиваясь, начали скатываться вниз на все еще лежавшего у самой земли Юдина. Эта глупая, никому не нужная смерть вывела Илью из состояния почти безмятежного созерцания, вновь окунув по самые уши в тягостную суету непрекращающегося боя.
– Эд, отход! – заорал он, вскакивая. Грохот его автомата слился со звуками летящих со всех сторон пуль. – Отход! – вновь заорал он и, не надеясь быть услышанным, рванул за ствол ближайшего к Довыденко дерева. Но Эдик его все же услышал.
– Прикрой! – крикнул он. Не дожидаясь ответа, вскочил и, пригнувшись, запетлял между деревьев.
– Отход! – в свою очередь крикнул Довыденко, падая и тут же нажимая спусковой крючок пулемета. Грохот выстрелов, и вот уже прикрываемый им Юдин умчался далеко за спину…
Короткая заминка, смена магазина с кончающимися патронами и очередной крик:
– Отход!!!
Старший прапорщик Ефимов
Пулемет Тушина на несколько мгновений смолк, чтобы разразиться выстрелами чуть дальше по склону. Отход продолжался. Вот напротив меня мелькнула высокая фигура снайпера Кудинова, а следом среди стволов деревьев показался маскхалат Тарасова. Пронесся как метеор Чаврин, а Довыденко и его бойцов все не было. Я уже готовился рвануть вперед, к ним на помощь, когда мимо меня просочился прижимающий к груди руку Батура; почти тотчас мелькнул раскрасневшийся Юдин, а следом за ним, время от времени разворачиваясь и стреляя, показался старший тыловой тройки.
– Эдик, живее, живее, в лоб твою медь, живее! – ругался я так, для души. Нажать тангенту я не мог, обе руки были заняты автоматом.
Довыденко пробежал мимо, последовав за остальными, но я уже понял: просто так оторваться не получилось, противник сел нам на хвост и, разозленный собственными потерями, отпускать нас не собирался. Меня и ближайшего «чеха» разделяли метров сто. Но в трескотне и суете первой минуты стычки они упустили мое существование из вида. Так что первого рванувшегося вслед за моими бойцами ваххабита я срезал без особого усилия. Рванувшийся к нему второй бедолага тоже покатился по траве, зажимая оставленную пулей рану. Я уже готовился завалить следующего, но тут на меня обрушился такой огненный вал, что мне стало не до стрельбы. Уткнувшись в землю, я даже не пытался податься назад, я лежал и лишь слушал, как вокруг шуршит свинцовый град, падают срубленные ветви, чмокают разбиваемые все тем же свинцом стволы деревьев.
– Отходи, прикрою!
Голос Тарасова вывел меня из состояния тупого ступора. Его автомат перекрыл звук шлепающих вокруг пуль, а поддержавший отступление пулемет Тушина не оставил мне времени на раздумья. Как в том кино – «сейчас или никогда». Резкий толчок от земли и, не разгибаясь, бросок в сторону. Что-то ободрало мне щеку – то ли заслонившая путь ветка, то ли нагнавшая меня пуля. Три шага вперед – и прыжок за темный ствол дерева.
