Евгений Чебалин - Гарем ефрейтора
Через несколько минут он отправился в рейхстаг: в одиннадцать назначено Геббельсу доложить о берлинской художественной выставке.
Пружинисто покачиваясь на носках, Гитлер вошел в свой кабинет, окинул взглядом дымчатую громаду зала, затушеванную сумраком по углам, красно-черное полотнище свисающего флага. Уселся за стол, возбужденно хоркнул: «Ах-р-р, майн гот!»
Жизнь манила восхитительной возможностью быть наконец самим собой, не отказывать себе, любимому цыпленочку (так называла в детстве муттер). Защипало в носу, увлажнились глаза от мимолетного воспоминания.
Гитлер бережно извлек сентиментальную мысль из прошлого, встряхнул се, забросил в резко очерченное будущее — в предгорья Кавказа. Там предстояло набирать силу летней кампании, взахлеб напившись из подземных нефтяных кладовых. Но мысль ослушалась, воровато скользнула в спальню Евы, где сидела с опухшим носом упрямая, глупая, ядовитая женщина. Давно уже никто ему не делал так больно. Три дня назад эта… запустила в него «ефрейтором», как грязной тряпкой на кухне, сегодня вонзила в самый мозг «блицкриг»: ефрейтору с его блицкригом поддали русские сапогом под Москвой…
Адольф нажал и долго не отпускал кнопку звонка по крышкой стола, отрывисто бросил появившемуся Шмундту:
— Пусть войдет.
Геббельс ждал в приемной. Он появился в кабинете, и долгие скользящие шажки цепенеющего человека к первому столу империи подарили возможность Гитлеру еще раз ощутить глубину пропасти между тем далеким ефрейтором и им, фюрером.
— Хайль! — придушенно-вопросительно выронил Геббельс.
Опять появился адъютант, осторожно уведомил:
— Рейхсфюрер Гиммлер.
Гиммлеру надлежало прибыть полчаса спустя.
— Гм? Да, — поднял брови и разрешил Гитлер.
Гиммлер появился на пороге, вскинул в приветствии руку и двинулся к столу.
— Вы явились раньше, Генрих, — недовольно буркнул Гитлер, подав вялые влажные пальцы.
— Я позволил себе подобную бестактность, мой фюрер, имея в виду чрезвычайные и приятные обстоятельства.
— Какие?
— Свежая информация с Кавказа масштабна и внушает доверие. Не ознакомить вас с ней тотчас стало бы моим служебным преступлением.
— Генрих, у вас патологическая страсть к нудным и пышным фразам. Когда-нибудь она вас погубит. Надеюсь, вы дадите доложить партайгеноссе Геббельсу его скромные выводы о выставке?
— О да, мой фюрер.
— Я слушаю, Геббельс, — нетерпеливо подтолкнул Гитлер. Этот интриган Гиммлер умеет заворачивать свои вести в радужную оболочку.
Геббельс придвинулся.
— Мой фюрер, ваше задание выполнено. Я лично занимался подбором картин для берлинской выставки. Шедевры, собранные в Европе, нуждались в тщательном отборе. Это стоило большого труда.
Гитлер смотрел в упор невидяще и жутко. Опять неожиданно и коварно сработала память, подсунула Евин «блицкриг». «Проклятая бешеная баба, достала и здесь, в кабинете!»
— Я не имел намерения идти на Москву! Это Браухич подталкивал меня! — рявкнул фюрер, глядя в глаза Геббельсу.
— Это все он! — эхом отозвался рейхсминистр, изнемогая: «К чему бы это?»
— Он торпедировал план «Барбаросса!»
Геббельс обретал возможность соображать. Окреп голосом и фигурой, подставился, понес на себе гневную мысль вождя:
— Тщеславный, трусливый негодяй!
— Он и его спесивая генеральская кучка никогда не могли правильно оценить обстановку! Я с самого начала намерен был идти на Кавказ, поразить Советы в самом уязвимом месте! И это я сделаю летом!
— Эти наглецы со своим постоянным неповиновением камнем висят на ногах вермахта! — уже гладко несло Геббельса.
Гитлер смотрел с некоторым удивлением: рейхсминистр стоял на носках, раздувая жилы на шее.
— Геббельс, я могу здесь ходить голым и бить стулья. Но это не значит, что подобное позволено и вам. Что здесь? — неожиданно, грубо ткнул в папку Геббельса пальцем.
— Мане, Ренуар, Гоген, — мгновенно переключился Геббельс. — Репродукции отобранных картин.
Гитлер отступил, прищурил глаза. В густой вязкой тишине, затопившей кабинет, было слышно натужное прерывистое дыхание рейхминистра пропаганды. Гитлер повернулся спиной к столу, заложил руки за спину, сказал страдальчески:
— Геб-бе-льс!
— Я весь внимание.
— Вы сошли с ума.
— Мой фюрер?…
— Что вы отобрали? После просмотра этого у каждого истинного арийца случится запор. Вы уверены, что для исправления положения в Германии найдется столько слабительного?
— Я полагал… — высоким голосом начал рейхсминистр.
— Вы не должны полагать, Геббельс. Вы обязаны полагаться. Я абсолютно уверен, что эта чахоточная мазня станет, подобно кислоте, разъедать здоровый немецкий мозг.
— Я безмерно виноват, мой фюрер.
Маленький серый человечек со стиснутыми ладошками на груди поразительно напоминал кающуюся Магдалину, кротко взирающую с репродукции, и Гиммлер, судорожно перунув смешком, опасливо затаил дыхание.
— Где Рубенс, Тициан? — распалялся фюрер. — Где крепкая женская плоть, способная рожать Зигфридов? Где груды битой птицы, клыки кабана, копья, кровь — атрибуты истинного воина? Где, я вас спрашиваю? Неужели Европа не в состоянии обеспечить картинами одну берлинскую выставку?
— Я все понял. Позвольте немедленно взяться за дело.
— Идите!
Геббельс повернулся, пошел к выходу странной дергающейся походкой. Гитлер с удивлением смотрел вслед. Пожал плечами, брюзгливо, вполголоса спросил Гиммлера:
— Что это с ним?
— Его съедает страх. Он неизлечимо болен страхом перед вами, мой фюрер.
— С какой стати вы вздумали заботиться о его карьере? Она уже сделана.
Гиммлер склонил голову, тонко улыбнулся: как он мог забыть, что сказанное им о Геббельсе — лучший комплимент и блестящая характеристика для любого из окружающих фюрера.
Гитлер смотрел на рейхсфюрера. Впившись в склоненного Гиммлера выпуклыми водянистыми глазами, он подумал, что все они возносятся к высшей цели в единой нерасторжимой связке, где каждому надлежит играть раз и навсегда взятую на себя роль, угодную ему, Шикльгруберу, роль и только роль, ибо проявление естества своего есть опасный нонсенс, нарушение правил игры, за этим следует кара судьбы, мечом которой является опять-таки он, Гитлер.
Гиммлер поднял голову. Набриолиненное полушарие прически, рассеченное белой ниткой пробора, уходило вверх, вытягивая за собой плоский лобик, к которому впритык, почти без переносицы пристроился хрящеватый с горбинкой носик. Холодно полыхнули и погасли стекла пенсне, седлавшего нос. Из-под стекол полезли ввысь редкие скобочки бровей, морщиня лоб. Желтоватая пергаментная кожа щек стала расползаться в стороны, раскупорилась щель тонкогубого рта. Весь этот мимический хаос внезапно замер, сформировавшись в маску перезрелого соблазнителя.
«Он начинает, — не без удовольствия подумал Гитлер, — старайся, мой чревовещатель, я люблю сюрпризы».
— Мой фюрер, — вкрадчиво начал Гиммлер, — судьба за нас. У славянских племен есть не лишенная смысла идиома: лишь на охотника выбегает зверь. Этот горный зверь, — Гиммлер жестом фокусника выхватил из папки два листка, — выбегает на нас весьма своевременно.
Гитлер взял листки грубой шероховатой бумаги, написанной славянскими буквами. Позади листков был пришпилен немецкий перевод, отпечатанный синеватым крупным шрифтом. Письмо начиналось так: «Вождю, императору Европы…»
Гитлер прочел перевод. Еще раз выискал, оценил отдельные фразы, напряженно спросил Гиммлера:
— Что вы сами думаете об этом?
— Даже если этот Исрай-лев из-за азиатской склонности к вранью преувеличивает численность своего подполья вдвое, тем не менее его ОПКБ заслуживает пристального внимания, если рассматривать ее в совокупности С летним планом «Блау». Это подарок нашей штабной разработке. Тем более что у нас имеются немалые агентурные возможности по Кавказу.
— Кто этот Исрай-лев?
— Из перебежчиков мы выудили лишь самые приблизительные данные. Исраилов — образованный кадровый бандит. Закончил Коммунистический университет в Москве. Был связан с Троцким, Савинковым. Неоднократно приговаривался большевиками к расстрелу. Но, как видите, уцелел. К нам послал трех связников. Дошел один.
— Неплохие вести, Генрих. Вы единственный, кого я хочу видеть в это мерзкое утро. Что намерены предложить?
— Экселенц! Помня о вашем предвидении, что нам потребуется к лету кавказская нефть, я освежил в памяти наши возможности по Кавказу.
— Итак?
— Некий Саид-бек Шамилев. Родился в Дагестане — одной из туземных провинций Кавказа. Внук Шамиля, знаменитого бандита, объявившего войну русскому царю. Отец Саид-бска Магома-Гази после свержения царя был вызван в Лондон, где ему предложили стать имамом Кавказа.
