Мир фантастики 2014. На войне как на войне - Дивов Олег Игоревич
– Да ты что!
– Ну да! Впереди командир. С орденом. Я было собралась выскочить, упредить, что в селе немцы. Потому как наши-то шли безо всякой опаски. Вдруг слышу: «Хальт!» Ну, думаю – все. Пропали. Тут их командир что-то сказал. Я не все разобрала по-немецки, но по выговору слышно, наш. Часовые засуетились, кто-то в ихний штаб побежал. А те стоят, курят, между собою переговариваются, как ни в чем не бывало. Я сижу под забором, ни жива ни мертва и в щёлку подглядываю. Тут примчался немец-офицер. И командир, тот, что вроде русский, ему так по-немецки бойко давай что-то докладывать. Потом из сапога нож вытащил и так с гордостью: «Alles sind gestorben!» Ну, то есть «Все мертвы». И нож этот показывает. А офицер, как нож увидел, сразу: «Гут, гут, камрат». И снова в штаб побежал. Я решила, дай посмотрю… Ну и огородами…
– Да будет тебе про огороды. Что дальше-то было?
– Из штаба другой офицер выбежал – и к танкам. Ну тем самым, что вчера днём прибыли, что за околицей под ивами стояли. А после танки завелись и туда вон поехали, – Маруська ткнула пальцем в сторону реки. – Верно, к Гиблому броду.
– Ишь ты, лихо лиходейское, – повторил Алёшка любимую присказку матери. – Марусь, а ведь это не наши были. Вроде как полицаи, только еще похлеще того. А танки как есть к Гиблому броду пошли. Я сам видел, там немцы спуск расчищали.
– Нешто танки по такой воде переправятся? – усомнилась девушка.
– А кто их знает, может, и переправятся. Не топить же их туда повели. Марусь, я вот что думаю. Надо на ту сторону плыть, наших упредить. Ведь они ж того, не знают, что эти полицаи кого-то порезали и что танки на них пошли. И будет как в «Чапаеве»: наши вскинутся, а фрицы тут как тут. Сможешь? – Он с надеждой поглядел на подругу. – А я тебя здесь, с берега прикрою. Если заметят, выстрелю, на себя отвлеку. Я ж ворошиловский стрелок, авось не промажу. Опять же гранаты. – Он вздохнул. – Сам бы поплыл, но ты ж своими глазами видела. А ну как спрашивать начнут…
– Да ты не переживай, Алёшенька, – Маруська осторожно приблизилась и чмокнула мальчишку в щеку. – Я смогу.
Лейтенант Гершельзон вышагивал мимо состава:
– Где начальник поезда?
Попавшийся на пути офицера часовой указал на одну из ближайших теплушек.
– Отдыхает.
Лейтенант с тремя бойцами заспешил вдоль платформы.
На удары кулаком в дверь вагона никто не отреагировал. Пришлось колотить прикладом автомата, лишь тогда в проём отодвинувшейся двери высунулось заспанное лицо человека, одетого в железнодорожную тужурку.
– Мне нужен начальник поезда, – крикнул ему лейтенант.
– Ну я начальник.
– У вас в составе находится платформа с бревнами. Я должен изъять у вас тридцать штук для наведения переправы.
Железнодорожник мотнул головой, отгоняя сон, и протёр глаза.
– Ты что, приятель, спятил? Какие тебе брёвна?
– Крепкие, – отрезал Гершельзон. – Чтобы как минимум груженую полуторку выдержали.
– Парень, ты белены объелся! – Начальник поезда уже окончательно пришёл в себя и, застегивая китель, спрыгнул на платформу. – Это не просто бревна, как ты выразился. Это аризонский кипарис! И заказ на него из самого Кремля. Разумеешь, в чем суть вопроса?
– Суть вопроса в том, что вы сейчас отгрузите нам тридцать бревен, а я вам напишу расписку.
– Да ты сдурел, лейтенант! Я сейчас охрану крикну!
В черных, как лендлизовский шоколад, глазах лейтенанта Гершельзона блеснул недобрый огонь. Одной рукой он схватил железнодорожника за грудки, а вторая выхватила из кобуры пистолет и уперла ствол в живот начальника поезда.
– А ты крикни. Давай командуй начать отгрузку. И не дай тебе бог вякнуть лишнее.
– Под трибунал пойдёшь, – почти шёпотом прохрипел его собеседник.
– Это ещё когда будет, дожить сперва надо. Давай командуй… приятель.
Ужин лег в желудок Конрада Маркса тяжелым камнем. И все вроде бы хорошо, но отчего-то вместо чувства удовлетворённой сытости появилась вялость во всём теле. Должно быть, от усталости. Он прилёг вздремнуть до команды, но сон не шёл. Гауптман ворочался с боку на бок, в голову ему лезли слышанные в детстве рассказы бабушки о домовых, которые, ежели не люб им человек, будь-то гость или хозяин, вспрыгивают ночью прямо на грудь и давят так, что иные поутру не просыпаются. Бабушка говорила, что в таких случаях домовые часто оборачиваются черными котами. Котов рядом не было, но гауптману и впрямь казалось, будто невидимый домовой навалился на его живот.
Ну вот, наконец, прозвучала долгожданная команда, и «Тигры», рокоча моторами, направились к переправе. У брода танкистов встречали притаившиеся на берегу сапёры, чтобы уточнить направление движения машин и в случае необходимости оказать помощь на переправе.
– Что слышно на той стороне? – поинтересовался Конрад у командовавшего инженерным взводом усача-фельдфебеля. Тот указал большим пальцем в землю:
– Все тихо.
«Тигр» снова взревел двигателем и, грохоча зубчатыми гусеницами, вошел в стремнину. За первым танком последовал второй. Потом третий. Четвертый остановился у кромки воды. Конрад высунулся из башни, стараясь установить причину внезапной остановки.
Ночь была безлунной, и гауптман скорее догадался, чем увидел, как резко открылся люк башни, и командир танка опрометью выскочил из него.
«Неужели что-то с боезапасом?» – встревожился командир батальона, представляя, какой фейерверк украсит ночь, если вдруг начнут детонировать снаряды в укладке. Вся секретность их миссии псу под хвост! Но было тихо, и гауптман скомандовал продолжать движение. «Очевидно, что-то вышло из строя, потом догонят», – подумал он, на всякий случай оставляя люк открытым. Глубина позволяла, а если что, под водой открывать куда сложнее.
«Тигры» форсировали реку и выехали на каменистый пляж. Вдали, судя по карте, примерно в километре от места высадки, располагалась высота сорок четыре – его исходный рубеж для утреннего боя. Танки двинулись вперед, спеша пересечь открытое место и укрыться в подлеске.
Неподалёку от кромки воды путь им преградил неглубокий стрелковый окоп. По виду позиция казалась брошенной: ни огонька, ни всхрапа. Лишь на бруствере, как показалось Конраду, мешком лежало человеческое тело. Гауптман отстегнул висевшую на груди жестяную коробочку электрического фонарика и, когда «Тигр» поравнялся с окопом, нажал на включатель. Скрытый маскировочным колпаком луч света быстро скользнул по брустверу и выхватил из тьмы дно окопа. Первое, что разглядел танкист, были остекленевшие мертвые глаза, пронзительно-голубые, как у него самого. Мальчишка лет семнадцати, едва ли больше, лежал на земле, вцепившись в карабин, словно в спасительную соломинку, и с ужасом глядел в никуда. По горлу его темной чертой засохшей крови виднелся след прореза. Офицер поежился от неприятной картины, посветил чуть дальше. То там, то здесь взгляд натыкался на трупы. Многие солдаты держали оружие в руках, но, похоже, никто не успел им воспользоваться.
«Этим уже занимаются…»
Конрад припомнил, как сорок минут назад, выскакивая по тревоге из штаба дивизии, вдруг столкнулся с неизвестным в советской военной форме. Тот курил у крыльца и, вертя между пальцев финский нож, о чем-то тихо разговаривал с дежурным адъютантом. Увидев вышедшего офицера, он, точно отгоняя комара, вскинул руку в приветствии и сплюнул папиросу. Гауптману запомнился его взгляд, холодный и насмешливый, – раб, пусть даже и принятый на службу, не смеет так смотреть на Хозяина!
Им внезапно овладело брезгливое негодование: то же самое, должно быть, чувствовали его воинственные предки, гордые шляхтичи, глядя на головорезов-наемников, с деловитой неспешностью добивающих раненых на поле боя. Но, так или иначе, работа сделана, и сделана безукоризненно. А жалость к врагу не пристала солдатам великого рейха!
Гауптман спустился в башню и захлопнул люк.
Танки медленно начали подниматься вверх по холму, подминая под гусеницы крутой склон. Сто метров. Еще сто… и тут внезапно Конрад почувствовал, как у него засосало под ложечкой, а потом вдруг словно выдернули кольцо из гранаты, словно кто-то схватил внутренности и закрутил их в узел, да так, что глаза полезли на лоб. Он сконфуженно оглянулся на механика-водителя. Даже в полумраке, царившем в танке, было видно, как побледнело у того лицо.
