Андрей Дышев - Сладкий привкус яда
– Да ты только обещаешь, а ничего не делаешь!
– Обещаю? – Я джинном взвился над Татьяной и, схватив ее за руку, рывком поднял на ноги. – Я только обещаю и ничего не делаю? Ну что ж…
Гнев лишает человека возможности замечать красоту. Татьяна, отреагировав на вчерашнюю критику Орлова, сменила свою военно-воздушную куртку на овчинный тулупчик вольного покроя и гофрированную юбку, сделала макияж и завивку, что радикально изменило ее спортивный имидж. Передо мной стояла хрупкая молодая женщина; тонкие каблуки сапожек и нежные перчатки, туго обтягивающие руки, подчеркивали ее изящность; крепкий горьковатый запах кружил голову. Только ее живые глаза оставались прежними, и я, не реагируя на метаморфозу, боролся с этими глазами.
– Идем! – решительно сказал я и потянул Татьяну за собой на лестницу. – Я расскажу, как ты подкинула мне портмоне Родиона. А ты расскажешь про то, как я Родиона убил.
– Идем! – без колебаний согласилась Татьяна. – Только не надо тянуть меня за руку.
– Хочу тебя предупредить, что ты проиграешь по всем статьям, – предупредил я, когда мы уже спускались по лестнице.
– Какой ты самоуверенный! – похвалила Татьяна. – Одно мне непонятно: с чего ты взял, что князь тебе поверит? Зайти в кабинет Родиона, чтобы украсть баксы, мог только ты. У меня же нет ключей.
– Об этом сейчас и расскажешь, – ответил я, стараясь, чтобы усиливающаяся нерешительность не просочилась в голос.
– И не только об этом, – ответила Татьяна, придерживая юбку, словно края бального платья. – Еще обязательно расскажу о твоей встрече с Филиппом Гонзой. Как ты расспрашивал, насколько легко Орлов оплачивает крупные строительные счета и достаточно ли денег у князя, чтобы в ближайшие дни оплатить несколько липовых счетов на три миллиона рублей…
Я закрыл девушке рот ладонью и прижал ее к балясинам.
– Чего ты орешь?! – зашептал я, поглядывая на неприкрытую дверь апартаментов Родиона. – Совсем с ума взбесилась? Какие три миллиона? Какие липовые счета?
Татьяна убрала мою руку со своих губ.
– А чего ты так испугался?
– Я не испугался, – ответил я, рассматривая отпечаток губной помады на ладони, – просто не хочу, чтобы обо мне сочиняли небылицы.
– Если совесть чиста, то небылицы смешнее анекдота, – решила Татьяна. – Идем, чего остановился?
– Я тебе пойду! – пригрозил я и помахал пальцем. – Я тебе так пойду, что завтра же вылетишь из усадьбы!
– Не думаю, – мягко, как фантазирующему ребенку, улыбнулась Татьяна. – Святослав Николаевич пообещал мне выплатить премию за усердие в службе.
«Дурдом!» – подумал я и молча потянул девушку за руку, чтобы увести ее подальше от дверей, за которыми находился Орлов. Но Татьяна ухватилась за перила и осталась на месте. Скрипнули балясины. Я потянул ее сильнее; в этот момент девушка перестала сопротивляться и подалась на меня. Я потерял равновесие, попытался ухватиться за перила, но Татьяна ловко отбила мою руку, и опорой мне стал воздух.
Я с грохотом повалился спиной на ступени. Если бы они были сделаны из мрамора, быть мне инвалидом. Вышедшего на шум князя я созерцал лежа на полу, и потому он показался мне чрезвычайно высоким.
– Песьи мухи! – проворчал он, глядя на меня, хотя ругательство относилось и к Татьяне. – Понимаю: жена без грозы – хуже козы. И все же прошу утишиться. Весь дом уже перевернули.
– Мы хотели поговорить с вами, Святослав Николаевич, – лисьим голосом произнесла Татьяна, поправляя полушубок. – Вот только Стас почему-то упал на пол.
– Ну, это тебе виднее, почему он упал, – ответил князь и скрылся за дверью.
Я поднялся и вышел на воздух. В разгоряченные легкие хлынул сырой прохладный воздух. От моего дыхания пошел такой густой пар, словно я начал без устали курить. Любопытные грачи облюбовали брошенный на серый снег ковер и, поглядывая на меня, украдкой чистили о жесткий ворс клювы.
– Им нравится по ковру ходить, – из-за моей спины сказала Татьяна. – Лапки не мерзнут, сухо, мягко.
Я повернулся к ней и взял ее за руки. Мы стояли как влюбленные в эпицентре рождения весны.
– Танюша, – произнес я, – давай помиримся! И договоримся.
– О чем? – с придыхом спросила девушка.
– Что до первого апреля не будем вставлять палки в колеса, шпионить друг за другом, доносить друг на друга Орлову.
– Это почти объяснение в любви! – рассмеялась девушка. – А почему только до первого апреля?
– Потому что потом все вопросы, которые тебя мучают, отпадут сами собой.
– Ты уверен?
Я вздохнул.
– Ну скажи, сколько времени ты знаешь Родиона? Без году неделю и почти заочно? А мы с ним дружим больше двух лет. Понимаешь, о чем я говорю? Многое в наших отношениях для тебя потемки. Ты путаешься под ногами и ломаешь хорошо слаженную игру. Никто здесь не нуждается в тебе, поверь мне! Князь оставил тебя при себе только потому, что любит молодых русских баб.
– И некрашеных, – уточнила Татьяна.
– Если ты не успокоишься, не отстанешь от меня, то потом тебе будет очень стыдно за свои мысли и поступки, – заверил я. – Все, что от тебя сейчас нужно, – это забрать из моей комнаты портмоне и подробно рассказать, как и при каких обстоятельствах оно к тебе попало.
– Все? – спросила Татьяна.
– Пока да.
Она стянула с руки перчатку, потянулась к моей голове и неожиданно принялась перебирать волосы.
– На эту сторону тебе не идет, – сказала она, что-то вытворяя с моей челкой. – Сейчас так не модно. В общем, сходи для начала в парикмахерскую, а договориться мы с тобой всегда успеем.
Глава 19
«СОРОК ВОСЬМОЙ»
Я позвонил в российское посольство в Катманду в десять утра с таким расчетом, чтобы там по местному времени был полдень, когда все сотрудники должны скучать на своих рабочих местах. Секретарь посольства Олег Гончаров был простужен и больше кашлял в трубку, чем говорил со мной. Собственно, ничего интересного он мне не сказал – пару фраз о погоде, о неудачной попытке взять Лхоцзе французами и о повышении цен на бензин.
От этого разговора настроение у меня несколько подпортилось, особенно после того, как я вышел из мастерской Орлова. На мое известие, что секретарь посольства ни словом не обмолвился о Родионе и Столешко, князь, покачивая палитрой, тяжелой от множественных разноцветных ляпок, ответил в привычной фольклорной манере:
– Жил-был царь, у царя псарь, да не было пса: и сказка вся… Будь здоров, братец!
Он даже не дал мне времени на то, чтобы расшифровать подтекст пословицы, и указал выпачканной в краске рукой на дверь. В часы, когда Орлов заканчивал очередное полотно, наполняя его жизнью, общение с ним всегда было кратким и трудным.
Я спустился вниз, где рядом с застекленными дверьми, ведущими на террасу, громоздился стол письмоводителя, заваленный папками с бумагами, деловыми тетрадями и журналами встреч и визитов. Телефоны, факсы и принтеры, как и некоторые другие достижения цивилизации, Орлов в своем доме не выносил, предпочитая почту или посыльных, оттого Татьяне приходилось ежедневно принимать и отправлять десятки писем и телеграмм, занося корреспонденцию в книгу учета.
Когда я склонился над русой головушкой неудавшейся невесты, Татьяна готовила к отправке короткое письмо князя: «Арапово Поле. Администрация города. Заместителю Главы администрации по строительству господину ГородовицкомуА.А. Милейший сударь! Принимаю Ваше предложение отужинать с Вами 31 марта в 20.00 часов. Буду без опоздания. Готов представить Вам для обсуждения проект Устава Центра Российской Культуры и Словесности. Спочтением – князь ОРЛОВ». Девушка подписывала конверт крупным ученическим почерком, затем обозначала содержание письма, адресата и дату отправки в журнале учета, потом вкладывала письмо в конверт, слюнявила клейкую полоску и запечатывала. При этом выражение на ее лице было почти несчастным.
Приближался час приема населения по личным вопросам. Раз в неделю охранники открывали ворота усадьбы перед каждым желающим. В прошлый раз, если не ошибаюсь, к князю пожаловали всего два посетителя, причем оба инспекторы. Один налоговый, а второй пожарный. Очень скоро они были выдворены вон. Я видел, как охранник конвоировал тщедушного податного с потертым портфельчиком под мышкой. Чиновник широко раскрывал рот и беззвучно ругался.
Сегодня в узком коридоре, который упирался в комнату секретарши, как топорище в топор, было полно народа. Я сидел на краешке стола, щелкал выключателем настольной лампы с желтым матерчатым абажуром и пытался вызвать Татьяну на откровенность.
– Ты мне объясни, как ты смогла в этом захолустном городишке в совершенстве овладеть английским и французским, да еще обучиться верховой езде и бальным танцам?
– Тебе заняться нечем? – не отрываясь от журнала, произнесла Татьяна. Перед ней в деревянной рамке стояла фотография Родиона, и девушка, словно молясь, касалась ее лбом.
