Сергей Зверев - Убить бессмертие
Даже сейчас все решали не секунды, а доли секунд. Бандит был готов открыть огонь в любое мгновение, но ему нужно было время для определения места цели. Мовчун своего противника увидел чуть раньше и тут же нажал на спусковой крючок. Короткая, в три патрона, очередь ударила незнакомца в грудь чуть ниже левой ключицы. Он дрогнул, словно наткнулся на стену, и повалился в траву боком, как боксерская груша, сорвавшаяся с цепи.
Мовчун еще секунду лежал, потом бросился вперед. Подсознание подсказывало, что он этого человека убил, и больше беспокоиться о собственном тыле не стоит. Больше Мовчуна волновал тот, кто только что палил в него из кустов, он отчетливо слышал, как там судорожно, с множеством посторонних стуков, отсоединяли магазин. Пока не раздастся щелчок фиксатора, означающий, что новый полный магазин вставили на место опустевшего, пока не лязгнет затвор, вгоняя патрон в патронник, нужно бежать. Бежать, чтобы опередить, бежать, чтобы как можно больше людей взять живыми и допросить. Нужна информация, иначе все эти фокусы с планерами, гонками по непролазной тайге, с обглоданными зверьем трупами окажутся бесполезными. Взяли обязательство сделать работу, значит, надо ее делать без дураков!
Огромное тело Мовчуна взвилось над кустарником в тот момент, когда в руках бандита, наконец, лязгнул затвор автомата. Не хватило всего секунды, а теперь… В последний момент Николай успел изменить направление падения своего тела, нажав на курок автомата. Нарываться на порцию пуль он не хотел, было бы глупо в такой простой обстановке получить пулю. И стрелял он в лицо бандиту, чтобы ошеломить его, напугать. Мовчун был почти уверен, что не попадет.
Но черт дернул этого щуплого парня с бешеными злобными глазками вскочить на ноги и рвануть в сторону. Мовчун падал на бок, но еще до того, как приземлился, понял, что одна пуля попала-таки бандиту в висок. Тайгу огласила басовитая и не совсем приличная тирада. Николай упал, перекатился и сел, стукнувшись спиной о сосну. Ему на голову посыпались желтые иголки и несколько высохших шишек. Все! Учудил! Ну, надо же, какое невезение!
Можно было не вставать, потому что и так понятно, что бандитов было всего трое. Почему понятно? Потому что больше никто не стрелял, никто не бросался на них с Борщевским, никто не бросался, наоборот, от них в тайгу. Да и сам Кеша уже стоял на ногах и тряс ушибленной кистью правой руки, сплевывая под ноги и что-то ворча себе под нос. Под свой знаменитый крючковатый нос. И скоро Коле Мовчуну придется услышать пару нелестных фраз в свой адрес, которые раздадутся как раз из-под этого носа. Бывает же такое стечение обстоятельств, когда ты вроде бы и не виноват, но в то же время кто виноват, как не ты. Должен был! Обязан! На то ты и…
— Микола, ты там как? — крикнул Борщевский, не поворачивая головы.
— Нормально, — буркнул Мовчун и стал подниматься, отряхивая голову и плечи от хвои.
Борщевский тут же повернул к нему голову и посмотрел осуждающе. Все ясно, понял! Теперь, если у него самого там труп лежит, то имеют они дырку от бублика, а не пленников и информацию. Хотя в этом случае легче будет самого Кешу попрекнуть. Что же ты одного не взял, когда я от двоих отбивался! А будет от этого легче? Не будет. И вообще они шли парой, парой и ответственность делить. Фигово сработали!
Но когда Мовчун подошел к месту схватки Борщевского, то увидел картину более радостную. Кеша стоял над безжизненно распростертым телом, однако телом живым. Правда, из глубокого пореза на предплечье бандита текла кровь, а еще в его бедре торчал охотничий нож. И этот нож Борщевский не торопился вытаскивать.
— Наигрался в войну? — ехидно спросил Стусло. — Эх, Коля! Учишь тебя, учишь. — Он махнул рукой, потом вытянул из кармана кусок бечевки, стал связывать пленнику руки и, привязывая их к дереву, пробурчал: — Притащи свою работу сюда да вещи их посмотри. И следы глянь. Куда, откуда, сколько. Не хватало нам в самый интимный момент еще гостей.
Николай промолчал и поплелся выполнять. Сначала он притащил за руку первого убитого. Парень был здоровым, никак не меньше килограммов девяноста пяти. Второго, щуплого, взял, как баул, за брючной ремень. Никаких особенных вещей у бандитов с собой не было. Два рюкзака с самым необходимым. Из расчета примерно на двое-трое суток автономной жизни в тайге, никак не больше. Значит, намеревались вскоре добраться до какой-то цели?
Борщевский уже связывал пленнику ноги, натягивая веревку и привязывая ее к противоположному дереву. Теперь бандит лежал растянутый между двух деревьев и при всем желании не мог вырваться. Он мог только крутиться вокруг своей оси, как шашлык на шампуре. И все.
Взяв протянутую Мовчуном фляжку, Иннокентий плеснул пленнику на лицо, потом приложил горлышко к губам и влил ему немного воды в рот. Бандит закашлялся, закрутил головой и открыл, наконец, глаза. Как-то сразу стало понятно, что в себя этот тип пришел немного раньше, но не спешил это демонстрировать.
Взгляд у него был нехороший. Не злобный, не уничтожающий или какой-нибудь свирепый. Нет, это был холодный, даже какой-то спокойный взгляд хищника. Ледяной, безжалостный. Сразу понятно, что, повернись к нему спиной, и он тебя мгновенно и умело убьет. И даже лица твоего потом не вспомнит. Раз плюнуть ему! И это при том, что у него глубокая резаная рана на руке, и нож торчит в бедре почти по самую рукоятку.
— Кто вы такие? — тихо, почти сонным голосом спросил Борщевский, потерев свой нос.
— Это я вас должен спросить, кто вы такие? — парировал пленник. — Это вы убили двоих моих товарищей, меня вон связали для непонятных целей. А мы всего лишь охотники из ближайшей деревни.
— Какой?
— Сосновки, — тут же ответил пленник.
— Ясно, а автоматы у вас для охоты? — понимающе закивал головой Кеша.
— Конечно! Браконьерство, но за это не убивают. Можете меня оштрафовать.
— Ты парень толковый, сообразительный, — вздохнул Борщевский и положил на колени свой «Вихрь» с глушителем на стволе. — Сам ведь видишь, что мы не лесники, не егеря и даже не ОМОН.
— Бандиты, что ли? — криво дернул щекой пленник, выдав наконец что с трудом терпит боль от ножа в ноге.
— Формулировки отложим пока. Слона хоть мотыльком назови, а в посудной лавке эффект все равно будет один. Кто заказчик ваших услуг?
— Каких? — постарался улыбнуться пленник, и это у него почти получилось. — На поставку дичи? Так мы для души, для себя охотились.
— Не беспокоит? — кивнул Борщевский на нож, вокруг которого штанина уже пропиталась кровью.
— А как насчет присяги? — вопросом на вопрос ответил пленник. — Как там насчет чистых рук, горячего сердца и холодной головы?
— Никак, — не сводя взгляда с ножа, отозвался Борщевский. — У тебя ведь тоже в прошлом присяга, служение родине. Сейчас ты — частное лицо, и мы — частные лица. И все, что между нами происходит, — это вроде как поселковая драка. Улица на улицу. Вы с одной, мы с другой? Нет? Не-ет, вы не с другой улицы. Вы теперь иногородние, вы как столичные студенты, что в село на картошку приехали. И давай гадить, девок наших щупать! Чужие вы теперь нам. За нами свое село, за вами чужаки. Так что мы в своем праве.
Мовчун смотрел на этот спектакль и ухмылялся. Кеша снова в своем репертуаре!
— И что, начнем уличные разборки? — процедил пленник. Он явно стискивал зубы, потому что его начало лихорадить. — Тогда вы в тупике, ребята! Тут выигрывает кто-то из тех, кто стоит за нами. Мы пешки, а решают они.
— И ты как пешка готов умереть за них? — приподнял Борщевский одну бровь.
— Это моя работа, — поморщился пленник. — Так сказать, без протокола. Если я буду при каждом шухере кидать своих работодателей, то у меня как минимум не станет работы.
— Ну и гад же ты, — не выдержал Мовчун и вплотную подошел к нему. — Я вот погоны не снял, чтобы продолжать родине служить. Я их не снял, потому что у меня теперь больше возможностей, и я не скован многими условностями. Могу вот тебя сейчас удавить! А ты ради чего их снял, сука? Ведь носил же, а?
— А ты не лезь мне в душу! — вдруг заорал пленник. — Не твоя жизнь, и не тебе в нее лезть! Условностей тебе было многовато? Теперь вон, — он кивнул на тело одного из бандитов, которого Мовчун свалил очередью в грудь, — у тебя руки развязаны. А я с Сычом три года из одного котелка жрал и бок о бок спал. И он мне жизнь спас.
— Сегодня ему это не удалось, — грустно заметил Борщевский. — Сегодня ты точно умрешь. И не потому, что ты преступник, не потому, что ты нам враг. Ты умрешь потому, что ты предатель, ты предал солдат, с которыми рядом воевал. Рядом не только Сыч был, рядом были и другие. А вот вы с ним пошли к бандитам. И боевое братство в нашем лице тебя не прощает, а приговаривает.
— Какое братство! — в запале хрипло закричал пленник. — Нас сдали военной прокуратуре, нас лишили званий, боевых наград! А ведь никто не стал разбираться. Да, мы были виноваты, но не в нас же дело…
