Николай Иванов - Вхoд в плен бесплатный, или Расстрелять в ноябре
Впереди еще два письма – родителям и семье. Но на них душевных сил не остается. Тяжело. Прибереженные листки откладываю, словно именно ненаписанные письма сумеют сохранить меня еще на сутки.
Из рассказа полковника налоговой полиции Е.Расходчикова:
Родственники Мусы, которых мы разыскали, сразу загорелись идеей обмена. Послали ходоков к Рамзану, отыскали его, организовали нам новую встречу.
– А какая нам выгода отдавать Иванова сейчас? Мы его подержим еще месяца три-четыре, миску похлебки как-нибудь найдем для такого дела. А потом и назовем окончательные условия его освобождения, – стали набивать они цену.
А я чувствую: время уходит, ситуация в Чечне меняется не в нашу пользу, мы начинаем зависеть от любых случайностей. Время, как и боевиков, требовалось подталкивать, чтобы удержать инициативу в своих руках. Но каким образом?
Спасти ситуацию мог лишь Муса. Прошу привезти его из Владикавказа в Грозный. Когда товар перед глазами, с ним расставаться всегда тяжелее. Извиняюсь перед тобой и Мусой, но в то время вы оба шли как товар, куда от этого деться.
Его в наручниках привезла под конвоем наша физзащита. Понять руководителей можно: чеченца привезли в родные края, где практически не осталось федеральных войск. Сделает ноги – и как оправдываться перед Генеральным прокурором?
В то же время понимаю, чувствую покажу родным Мусу в таком эскорте, полного доверия не вызову А мне нужно только оно.
Вспоминаю, что Алмазов разрешил принимать любое решение. Окунаюсь с головой в ледяную воду – принимаю: наручники – снять, конвой – в Москву, Мусу – к родным в дом.
Пробираемся в село окольными путями. Родители как вцепились в сына, чувствую, не отдадут больше никогда. А документы на его освобождение – это в случае удачного обмена – у Саши Щукина, который из следователей остался один. Так и замерли перед последним прыжком: с одной стороны я, Гена Нисифоров, Саша Щукин и наш бессменный проводник Бауди, с другой… Ох, в какую же мышеловку полезли…
Но интуиция не подвела. Додавили ведь Рамзана всем селом, всем родовым кланом. Не знаю, чего там было больше – просьб, угроз, но нам передали обмен в одиннадцать часов дня одиннадцатого октября.
Нам утром еду принес тот сорокалетний мужик, который заставлял меня переписывать последнюю записку насчет расстрела в ноябре.
Сам, без просьбу сообщает:
– У тебя, полковник, может кое-что получиться. В Москве задержали мафиози, и тебя хотят перекупить его подручные. Возможно, тайно переправим тебя в Москву, а мафия пусть разбирается с тобой дальше.
И – все. Снова – крышка, семь мешков под спуд, граната на особо ретивых.
Радоваться? Страшно. Еще неизвестно, что за мафиози и какие условия они выставят за мою свободу. И как переправят в Москву? В багажнике машины? Тайными тропами? Сколько это займет времени? Почему мафия прокрутилась быстрее, чем наши оперативники?
Нет, предложенный вариант – далеко не лучший. У мафии разговор еще короче, чем у боевиков. Не успели, наши – не успели…
Днем приехала машина из лагеря: неподалеку от нашего люка сложили гору оружия – от крупнокалиберных пулеметов до пистолетов и патронных цинков. Накрыли масксетью. Все это отследили через «перископ», и сообщение о моей перепродаже стало расплываться. Уже столько раз свобода была «вот-вот».
Из рассказа полковника налоговой полиции Е.Расходчикова:
В одиннадцать Рамзан стоял на «стрелке»
– А где Иванов?
– Деньги утром, стулья – вечером, – показал знание «Двенадцати стульев» главарь. – Сначала вы выполняете наши условия.
– А я с тобой буду говорить только после того, как напротив посадишь Иванова и я увижу, что он жив.
– Так не получится. Условия диктую я. Стулья.
– Условия будет диктовать ситуация. А она такова, что завтра я улетаю в Москву. Вместе с Мусой. И ты со своими проблемами можешь остаться один на один. И на сколь угодно долго.
– Ну ты крутой, размахался. Иванов жив, но далековато. Его надо еще привезти.
– Поехали привезем вместе.
– А не боишься? – Непримиримый вытащил пистолет, снял с предохранителя.
– Да вроде нет, – достаю гранату, выдергиваю чеку – Если что, ни твоя, ни моя.
– Ну ты брось, брось. Еще нечаянно отпустишь. Нам надо еще кое с кем посовещаться. Подожди.
И исчез Проходит час, второй, третий Я дергаюсь, но больше не за себя, а за Москву и Моздок, знаю, все руководство во главе с директором сидит у телефонов, все знают про одиннадцать часов, а тут еще конь не валялся. И связи никакой, одна граната в руке. Гена, Саша и Бауди стоят чуть в стороне, если пойдет провокация, чтобы не уложили одной очередью. И с места ведь не уйдешь, другого раза может не повториться.
Мимо проскакивают машины, ясно – идет проверка. Убежден, что весь район оцеплен, и надежда только на родственников Мусы, которые пообещали по горскому обычаю не дать гостей в обиду. А тут уже и темнота подступает.
Рамзан явился в сумерках, с дополнительной охраной.
– Ладно, будет тебе Иванов. Но чуть позже.
Все ясно они ждут ночи.
За миской для ужина пришли как обычно. Я подал посуду в открывшийся люк, но сверху бросили маску:
– Живо надевай и наверх. Быстрее.
От волнения долго не могу всунуть ноги в туфли. Жизнь снова, как в момент взятия в плен, круто меняется, и куда вынесет волна, одному Богу известно. А тот заранее еще никому ничего не сообщил.
Хочу попрощаться с ребятами, но сверху хватают за руки и выдергивают наверх.
– Скажи «асмелляй», – успевает прошептать Борис. С мусульманского на христианский – это что-то вроде «Господи, помоги».
«Господи, помоги. Асмелляй».
Маска на голове. Я вверху. Куда-то ведут, заталкивают в легковушку. По бокам, упирая автоматы в бок, тесно усаживаются невидимые и молчаливые охранники.
Выезжаем со двора и мчимся по трассе. Затем сворачиваем в лесок, пересекаем его, вновь трасса. Резкая остановка. Высаживают, перегоняют в другую машину. Снова дорога. Все молчат, но напряжение витает в воздухе. Боятся провокаций?
Наконец съезжаем на обочину, меня вталкивают в третью машину. Мимо по грассе проносятся авто, некоторые дают короткие сигаалы – идет проверка. Кому же меня передадут? Где передадут? Кто они, новые хозяева?
– Холодно, – втискивается охранник ко мне на заднее сиденье.
– Одиннадцатое октября. Осень, – осмеливаюсь ответить. А скорее, провоцирую на дальнейший разговор. Тороплюсь узнать хотя бы что-нибудь из своего будущего. Которое им-то наверняка известно. И которого, если честно, боюсь.
– А ты откуда знаешь дату? – удивился кто-то с переднего сиденья. – Дни, что ль, считал?
– Сегодня сто тринадцатый день плена, – подтверждаю удивление.
Пауза. Решают, что сказать. Ну?!
– Считай, что последний.
Последний – чего?
– Тебя сейчас меняем. – Это я уже знаю. – Спросить напоследок чего хочешь?
– А… ребята? Я чем могу им помочь?
Вопрос из серии предварительных заготовок: если начнут давать советы, значит, есть надежда…
– Если есть желание, передай их родным, что сумма, которую мы назвали, остается прежней. Имя посредника, способного нас отыскать, они знают. Но без денег пусть лучше никто не появляется.
Помню:
«Даже если сам Аллах спустится за вами, но спустится без денег, – расстреляем и Аллаха!» И песню выучил:
Пустой карман не любит нохчи,
Карман командует: вперед.
Но сейчас главное для меня – то, что боевики дают советы. Играть в чувства им нет никакого смысла, значит, в самом деле можно на что-то надеяться? Вот только кому продадут-отдадут? Мафиози в лесу или глухой деревне жить не будет, возможно, что вывезут в сам Грозный. Только были бы там свет и тепло. А как переправлять в Москву, наверняка перед сделкой продумали. Если подключат к разработке операции и меня и раскроют хоть половину карт – а на это надо бы намекнуть! – сам рассчитаю все варианты и моменты передачи. После всего пережитого попасть под пулю из-за чьего-то недосмотра и куриных мозгов совсем не хочется. Надежда только на себя. Нужно с этой секунды держаться очень настороженно и при любой опасности или оплошности прыгать в сторону. От автоматной очереди, от нового мешка на голову и очередных дней и месяцев неволи. Боевики правы: сегодня последний день. Впереди – или новая жизнь, или ее конец. Третьего не дано. Третьего не хочу.
Включается магнитофон. Неизменные воинственные ритмы. Сколько выдержат чечены подобного барабанного боя? Придет ли к ним нормальная музыка?
Впрочем, что мне с того? Они сами заказали подобную мелодию…
С трассы вновь засигналили.
– Живо, – меня схватили за рукав и бегом потащили вперед. – Давай шевелись, твоя жизнь зависит от тебя.
Бегу, спотыкаюсь. Засовывают в очередную машину, которая сразу же набирает скорость. Окна почему-то открыты, ветер свистит по салону. Минут через двадцать – остановка. Меня выводят, но на этот раз спокойно. Останавливают. Чего-то выжидают. Срывают маску.
