Фридрих Незнанский - Цена любви
Плетнев едва не подпрыгнул: Дэн?! Тот самый лысый, похожий на бандюка? Ничего себе!
— Хорошо, не Дэн, Денис… — почти плача продолжила между тем Дарья. — Могу прямо сейчас, если хочешь… Ладно, пусть в четыре… Где? Хорошо, Дэн… Денис, как скажешь…
Co своим собеседником она не распрощалась, просто положила трубку: очевидно, он сделал это раньше, не дав возможности сказать даже краткое «Пока!».
Вот это сюрприз так сюрприз: Плетнев хорошо помнил, что все присутствовавшие на поминках, разве что за исключением Марины, свое знакомство с этим самым Дэном отрицали. Дарья в том числе… А на слова вдовы, что та c ним якобы знакома, никто из них не обратил должного внимания, и он, Антон, в том числе… Выходит, надо было обратить!
Оперативник осуждающе покачал головой в свой собственный адрес и, достав мобильник, начал набирать номер Александра Борисовича.
12— Значит, Галочка, ты уверена… — полувопросительно произнес Турецкий, бросив на капитана Романову задумчивый взгляд.
— Абсолютно, Александр Борисович, — кивнула девушка. — Никакой слежки за Лидией Ильиничной нет. Она в эти дни довольно много ездила по делам, домой возвращалась поздно, когда улицы уже полупустые… Нет, все чисто.
— Значит, дело все-таки не в ней, — вставил Щербак, находившийся в кабинете Турецкого на полчаса дольше Гали и успевший со всеми подробностями доложить о своем визите в клинику Хабарова. — А я, дурак, поначалу понять не мог, для чего вы меня вообще в это лечебное учреждение послали…
Александр Борисович улыбнулся и посмотрел на Колю доброжелательно:
— Интуиция плюс привычка проверять все, даже самые немыслимые варианты… Сегодня же свяжись с сэром Генри, попроси его по-тихому раздобыть все, что возможно, по предыдущим двум «несчастным случаям», выясни, не вышли ли на след водителей.
— Щеткин по-тихому не умеет, — улыбнулся Щербак. — Но я его все-таки предупрежу, чтоб особо-то не привлекал внимания своим интересом… Александр Борисович, что все-таки делать с этим самым неведомым «чудо-лекарством»? Ума не приложу! Хабаров о нем вроде бы и вправду не знает, в медкартах больных об этом ни слова. Кроме Лидии Клименко, которая считает сведения о загадочном медикаменте конфиденциальными, никто о нем ни гугу. Субботин, по моим ощущениям, тот еще жук. Такой соврет и глазом не моргнет!
Александр Борисович приподнял бровь и характерным жестом поправил, как обычно, съехавшие на кончик носа очки.
— Ты знаешь, Коля, я где-то читал и про одну занимательную историю. Больных, уже не помню, чем именно, разделили на две группы. Одних лечили обычными средствами, а другую группу кормили пустышками, заверив, что дают им редкое, с гарантией способное помочь лекарство.
— Чем их лечили? — не понял Щербак.
— Пустышками! Пилюлями, состряпанными из сахара, муки, еще из чего-нибудь продуктового. Словом, обманули! Однако результат оказался поразительный: в обманутой группе из десяти человек восемь избавились от болезни, представляешь?
— Вы хотите сказать, что произошло это на почве внушения?
— Я тоже об этом слышала! — вставила Романова.
— Я хочу сказать, — пояснил Турецкий, — что, возможно, Субботин воспользовался как раз этим методом, не проинформировав о своем эксперименте Хабарова. Может такое быть?
— Черт его знает! Скользкий тип, какой-то искусственно-доброжелательный весельчак… С его-то профессией!
— По-твоему, онколог обязан быть мрачным, хмурым и ходить круглые сутки с похоронным видом? — возразила ему Романова. — Дело не в этом, по-моему, а в том, каким образом все-таки самим, не подставляя эту Клименко, нарыть, что там на самом деле происходит. Жалко, что среди нас ни одного медика нет, можно было бы попробовать внедриться…
Галочка вдруг словно споткнулась и умолкла, в глазах ее мелькнула горестная искорка: будь жив Дениска… Он-то как раз был по образованию врачом…
Коля тоже примолк, уставившись на Романову каким-то странно отсутствующим взглядом, и вдруг неожиданно хлопнул себя по лбу.
— Я дурак! — воскликнул он покаянно. И, повернувшись к удивленно уставившемуся на него Турецкому, уточнил: — Ну просто полный идиот… Сам-то почему не додумался!
— Покаяться успеешь всегда, — ухмыльнулся Турецкий, — особенно если начнешь с сути! В чем дело?
— Так ведь при мне там какая-то тетка объявление на дверь вывешивала: им срочно требуются санитары. То есть один санитар! А вдруг уже нашли? А вдруг нашего не возьмут? У них там теперь наверняка стало строго с людьми после всего…
Александр Борисович медлил не более секунды, прежде чем нажать клавишу селектора:
— Наташенька, где у нас Агеев?
— Филипп только что звонил, он у Пети Щеткина по «китайскому» делу. Что ему передать?
— Чтобы срочно все бросал и дул в контору!
— А что, — ядовито поинтересовался Николай, — наш гениальный Плетнев один не справляется?
Так же как и все посвященные в упомянутое дело, Щербак считал вариант заказного убийства Мальцева полной чушью. Вот только в отличие от своего шефа не понимал, чего ради Меркулов их озаботил этой ненаучной фантастикой.
— Плетнев сейчас, надо полагать, где-нибудь обедает, после чего возобновит наружку за подозреваемой, прерванную по объективным причинам, — пояснил Турецкий. — Вообще-то я сам ему порекомендовал в случае надобности привлекать Филю… Так, давай-ка к делу: говоришь, нашего могут и не взять?
— Могут, — кивнул Щербак. — Во всяком случае, сам Хабаров теперь точно настороже…
— Значит, придется подстраховаться… Иди к Максу, пусть в срочном порядке нашлепает рекомендацию от… Ага, от военного госпиталя… Да, того самого: фамилия заведующего отделением смешная — Пушкин. С доктором своим я сам договорюсь. Он меня за то, что я оказался таким не в меру живучим, на всю оставшуюся жизнь полюбил!
Александр Борисович поглядел на Галочку и с невольной гордостью за себя, любимого, улыбнулся.
— Да, и про трудовую книжку, конечно, пусть не забудет… Понятно, что все на имя Aгеева.
— Уже бегу! — Коля вскочил на ноги. — Если получится, будет здорово: я вроде бы веду официальную линию, а он…
— Погоди радоваться заранее, — остановил его Турецкий. — Во-первых, пока еще ничего не получилось, ты прав, могли ведь и опоздать. Во-вторых, насчет «официальной линии»… — Понятно, что в ближайшее время тебе необходимо познакомиться с обеими вдовами предыдущих жертв. Ладно, насчет бумаг по несчастным случаям я с Петей Щеткиным сам созвонюсь…
— Я уже договорился с вдовой Уварова на сегодня на вечер, — кивнул Щербак, — вдове Рубиса еще не звонил.
— Значит, позвони. Вот теперь можешь идти, не забудь сказать Максу, что все очень срочно.
Дверь за Николаем закрылась, и только после этого Галочка Романова позволила себе легкий вздох:
— Я вам больше не нужна, Сан Борисыч? Турецкий невольно улыбнулся ее жалобному тону:
— Ты нам всегда нужна, Галинка. И будешь нужна, чует мое сердце, еще не раз… Просто пока у тебя есть возможность передохнуть от нашего общества. — И чтобы Романова совсем не скисла, добавил: — Но на всякий случай будь на связи, идет?
Распрощавшись с Галочкой, он некоторое время сидел, глубоко задумавшись. И у него, как у Романовой, было не самое лучшее настроение… Только что завершившееся совещание с оперативниками слишком остро напомнило ему о временах, ушедших — пора это признать — навсегда. Разве не так же вот собирал он когда-то свою команду в кабинете на Большой Дмитровке в преддверии и в процессе расследования очередного головоломного дела? Сегодня здесь не хватало еще Володьки Яковлева-младшего и, конечно, Славки…
Имя старого товарища, генерала Грязнова, вызвало у Александра Борисовича и другие, еще менее приятные мысли. И ему вдруг невыносимо остро захотелось услышать хотя бы его голос. А, собственно говоря, почему бы и нет?! С учетом того, что, в отличие от Генпрокуратуры, лимита на международные звонки в «Глории» никто не устанавливал, а входящие на мобильники теперь и вовсе бесплатные…
Турецкий решительно потянулся к трубке городского телефона и начал набирать знакомый номер, который помнил даже во сне… И сам себе не поверил, когда буквально после второго длинного гудка прямо в ухо прогремел абсолютно родной грязновский бас, да так отчетливо, словно Вячеслав Иванович находился в соседней комнате, а не за тысячи километров от столицы.
— Привет тебе, старичок-лесовичок! — Александр Борисович широко улыбнулся, хотя видеть этого его друг, конечно, не мог. — Ох, ну и рад же я тебя слышать!
— Сань… Ты! — Генерал издал какой-то неопределенный звук, свидетельствующий одновременно об изумлении и той же радости, какую испытывал Турецкий. — Ух, как тебя слышно!
— Угу… А что это у тебя там трещит и вроде бы фыркает?
