Андрей Дышев - Ненужное зачеркнуть
– Вроде такой к нам не подходил…
Я не мог понять, лгут они или же в самом деле видят Макса первый раз в жизни. Но какой резон им лгать? Беспокоятся за репутацию своего предприятия и не хотят, чтобы по пляжу разнесся слух, что аквалангами пользовался убийца?
Так я ничего и не выяснил.
Глава 19
Как остановить кровотечение
Я в задумчивости брел по каменистой тропе мимо храма, до слез вглядываясь в золотой крест на его колоссальном византийском куполе, и, не заметив, задел плечом милиционера.
– Молодой человек! – немедленно остановил меня блюститель порядка и небрежно козырнул. – Документы, пожалуйста.
Я полез в карман за паспортом. Группа иностранцев, воркуя на своем языке, остановилась напротив главного входа в храм и дружно достала фотоаппараты. Гидесса, дабы усилить впечатление от храма, принялась размахивать руками, обрисовывая в воздухе его купол, воссевший на крестообразную основу с могучими белыми стенами… Паспорт не хотел вылезать из тесного кармана, я с трудом тянул его за уголок вверх. Милиционер ждал спокойно, но расставил ноги пошире да поправил болтающуюся на ремне радиостанцию. Обыкновенный постовой? Но чем я привлек его внимание? Рюкзачок за плечами, мокрые волосы да диковатые глаза делали меня похожим на стандартного туриста.
Я протянул милиционеру паспорт. Тот раскрыл его на первой странице, подозрительно долго читал мою фамилию и снял рацию с пояса.
– Третий, это Седьмой, Херсонес. Здесь рядом со мной Вацура Кирилл Андреевич, – сказал он в сеточку микрофона.
Радиостанция затрещала и зашипела в ответ. Милиционер отступил от меня на шаг, сложил паспорт и поднес его к своему нагрудному карману… И я вдруг увидел себя его глазами: небритый, бесцельно слоняющийся по музею человек, нарушивший подписку о невыезде, друг убитой Ирины Гончаровой, товарищ утонувшего Юрки Кондрашова, малоизвестный актер, на выступлении которого кто-то стрелял по сцене…
– Гражданин… – произнес милиционер, но больше ничего не успел сказать. Я вырвал паспорт из его руки, столкнул милиционера с дорожки и со всех ног кинулся в сторону выхода. Туристы, увидевшие меня, вместо того чтобы замереть на месте, зачем-то колыхнулись в мою сторону. Я не успел свернуть и со всей дури налетел на маленького узкоглазого путешественника, обвешанного цифровой аппаратурой, как верблюд баулами. Турист, сверкая оптикой, полетел на землю и поднял облако пыли. Женщины заверещали. Мамаши обхватили детей руками и, словно крупнокалиберные гаубицы, нацелили на меня свои бюсты.
– Стоять!! – закричал за моей спиной милиционер.
Разрывая собой горячий воздух, я бежал по античной тропе за поездом, имя которому была свобода. Несколько бордюрных кустов самшита я перепрыгнул, как скаковая лошадь. Выбежал из музея, обратив на себя внимание кассира и контролера, сделал несколько замысловатых петель между туристскими автобусами и через заросли устремился к городу. Через несколько минут я свернул в первый попавшийся двор, забежал в темный прохладный подъезд и там сел на ступеньку, тяжело дыша и стряхивая с носа капельки горячего пота.
– Жарко? – участливо спросила старушка в белом платочке и с продуктовым пакетом в руке. – Сходил бы на море искупаться!
Я пересел на край, чтобы старушка смогла пройти. Жарко! Не то слово. Земля горит и плавится под моими ногами. Потому что некоторые понятия вывернулись наизнанку и стали означать прямо противоположные явления. Мой давний приятель Максим Сарбай, блюститель культуры, человек, призванный озарять сердца людей флюидами духовности… Ох, дались же мне эти флюиды! Прицепится слово-паразит, и уже никак от него не избавишься. Так что я там хотел мысленно сказать старушке про Максима Сарбая? Ничего хорошего я не хотел сказать. Увы, ничего хорошего… Ошибиться бы! Горько-горько ошибиться. Не было бы ничего слаще на свете, чем осознать свою ошибку.
Я достал телефон, вяло нажал на кнопки, набирая домашний номер Макса. Ответила жена. Последний раз я разговаривал с ней из кабинета Макса. Тогда она плакала в трубку и очень переживала, что Максим пропал. Сейчас ее голос был приглушенный, тихий, но совершенно спокойный.
– Это Кирилл, – представился я. – Макс объявился?
– Макс? – зачем-то переспросила женщина и неестественно покашляла. – Нет… А что вы хотели?
– Поговорить с ним.
– Нет, его еще нет.
– Значит, с того момента, как мы с вами разговаривали, он не приходил домой?
– Нет.
– И не звонил?
– Нет.
– И вы до сих пор не знаете, где он?
– Нет.
Короткие и односложные ответы. Я ей не верил. Тогда, когда я звонил из кабинета Макса, у меня сжималось сердце от жалости к ней. Сейчас же я чувствовал, что женщина говорит вовсе не то, что чувствует и знает… Сговорились! Она его прячет. Она в курсе всех его мерзких дел.
Мне не удалось разубедить себя, развалить монолитную версию, свежую, еще сырую, но уже крепкую, как египетские пирамиды. Приходилось свыкаться с ужасной истиной. С ужасной! С отвратительной, как комодские вараны, как гиены, нажравшиеся падали, как трупные черви!
Я скривился, как от боли, зажмурил глаза, стиснул кулаки и не сразу заметил, как яркий дневной свет в дверном проеме заслонила чья-то тень.
– Прохлаждаешься?
Часто и тяжело дыша, вытирая ладонью пот со лба, передо мной стоял милиционер, от которого я благополучно сбежал. Я хотел встать на ноги, но он рявкнул:
– Сидеть!
Я подчинился. Милиционер был зол не меньше меня, но в его глазах вдобавок полыхала жажда мести.
– Сбежать вздумал, сука! – крикнул он и ткнул мне в губы резиновой дубинкой. – Ты у меня за этот побег всю ночь будешь на карачках вокруг параши бегать… Я тебе устрою марафон! Я тебя, ублюдок, научу власть уважать. Я тебе, гадина, покажу…
Он заводился. Дыхание его было отрывистым, лицо красным и мокрым от пота. Взмахнув дубинкой, он со всей силы врезал мне по плечу. Я хотел вскочить на ноги, но он тотчас ударил по голове и еще раз, наотмашь, по лицу. Кровь веером брызнула на стены. У меня все помутнело перед глазами. Острая боль вынудила закрыть лицо руками и опустить голову. Милиционер будто этого только и дожидался. Обезумев от злости и вида моей крови, он принялся неистово полосовать меня дубинкой по спине. Кипящая лава влилась в бушующее море. Все черные эмоции, что скопились в моей душе, вырвались наружу. Я вскочил на ноги, развернул грудь и сильным ударом кулака откинул милиционера к стене. Он тоже озверел и стал молотить палкой вдвое быстрее. Я кое-как прикрывал лицо, наступая на него, а потом начал бить обеими руками – слева и справа, по ушам, по щекам, в голову. Милиционер закричал, выронил палку, согнулся. Я врезал ему апперкотом, потом прямым по носу, и еще, и еще раз. Теперь стены орошались его кровью.
– Ты не жилец! Ты не жилец… – заходился в ненависти милиционер, плюясь во все стороны кровавой слюной.
Пинком ноги я повалил его на ступеньки и вышел из подъезда, прикрывая ладонью разбитый нос. Обогнул дом и тотчас поймал такси. С души немного отлегло. Плохо только, что из носа на футболку ручьем текла кровь.
– В центр! – сказал я таксисту.
Он смотрел на меня с сочувствием и все же больше беспокоился за чистоту салона и сидений.
– Подрался? – спросил он. – Крови-то сколько!
– На футбольных фанатов нарвался, – сказал я.
– Да, эти могут… Возьми на задней полке аптечку и заткни ноздри ватой. Так быстрей пройдет.
Некстати зазвонил мой телефон. Одной рукой я прилаживал к носу тампон с перекисью, а другой вытаскивал трубку из кармана.
– Кирилл, это Татьяна Кондрашова! – услышал я голос вдовы. – Ты меня предупреждал об опасности. Может, тебе это будет интересно…
– Да! Да! Что случилось?! – крикнул я.
– У мамы в квартире были воры. Мы только что вернулись из ритуального бюро и увидели, что окно нараспашку, а на подоконнике следы…
– Сейчас я приеду! – ответил я и скорректировал адрес водителю: – Улица Ленина, дом девять. Побыстрее, пожалуйста!
Глава 20
Снимаю шляпу
Татьяна встретила меня с тем же выражением беспредельной тоски и безразличия ко всему. На фоне гибели мужа все иное казалось ей чем-то мелким и недостойным внимания, как жалкое чириканье воробья на фоне грохота танкового батальона. Должно быть, она считала, что факт квартирного взлома интересен и нужен только мне, причем для каких-то личных меркантильных пристрастий, потому сделала одолжение и по старой дружбе позвонила мне.
Она увидела мой раскровавленный нос, но не придала этому никакого значения. Ее мысли были заполнены тягостными заботами о предстоящих похоронах.
– Что украли? – с порога спросил я.
Татьяна глубоко затянулась сигаретой и с безразличием пожала плечами.
– Не знаю.
Я вошел в комнату. Мать Татьяны стояла на коленях перед сервантом и выгребала из нижнего отделения сложенное конвертом постельное белье.
