Андрей Воронин - След тигра
— Ты дошутишься, — пообещал Вовчик. Как только Глеб выпустил его запястья, к нему вернулась былая уверенность в себе. — Я тебя предупреждал: не лезь к Горобец! Предупреждал?
— Что значит — не лезь? — поинтересовался Глеб. — Куда, собственно, мне запрещено лезть? А главное, скажи, будь так добр, по какому такому праву ты мне что-то запрещаешь?
Это была не самая разумная линия поведения, но Вовчик безумно ему надоел. Глеб с грустью подумал о том, как сильно меняется наше мнение о людях под влиянием обстоятельств. То есть меняется не столько мнение, сколько сами люди. Ведь такой симпатичный был мужик, общительный, компанейский… А как только жизнь чуточку прижала — все, готово дело, посыпался, потек… И чему их только учат в этой морской пехоте?
Кроме того, Сиверов не без оснований подозревал, что его реплики не имеют в данном случае никакого значения. Вовчик не собирался слушать — он намеревался вещать, наставлять на путь истинный и восстанавливать попранную, как ему казалось, справедливость. Восстанавливать силой, если в этом возникнет необходимость. И, похоже, он уже успел убедить себя в том, что такая необходимость существует. Глеб чувствовал, что конфликт было бы лучше всего замять, но он тоже устал как собака. И потом, забот у него хватало и без Вовчика. Поэтому он, помолчав секунду, добавил:
— Отцепись от меня, недоумок. Кто ты такой, чтобы командовать?
— А, ну да, — неприятным голосом сказал Вовчик, — конечно. Я и забыл, что ты у нас теперь из дураков в начальники выбился. Извини. Только помни, что я тебе еще в Москве сказал: здесь тайга, а из нее ведь можно и не вернуться. Думай, что делаешь, композитор. Думай, сволочь, к кому клинья подбиваешь!
— Так я и думал, — сказал Глеб. — Клинья… Возьми себя в руки, истеричка! Какие к дьяволу клинья? По-твоему, сейчас подходящее время и место, чтобы этим заниматься, из-за этого ссориться? Я-то помню, о чем ты мне говорил, куда мы идем и кого ищем. А вот ты, как я погляжу, был бы не прочь об этом забыть. Так что лучше угомонись и перестань корчить из себя рыцаря. Эта роль идет тебе как корове седло.
— Ну, сука, — процедил Вовчик и сразу же, без перехода, попытался ударить Глеба кулаком в лицо.
Очевидно, когда-то он занимался боксом, и удар у него получился почти профессиональный — быстрый, точный и очень сильный. Из-за этого у Глеба не осталось выбора, парировать нападение пришлось в той же манере — быстро, сильно и эффективно. Вовчик охнул и сложился пополам, прижимая к животу кисть правой руки, которая, как надеялся Глеб, пострадала не слишком серьезно. Сиверов немедленно взял себя в руки, разжал уже готовый обрушиться на челюсть противника кулак и несильно толкнул его в лоб открытой ладонью. Не разгибаясь, Вовчик с треском сел в густую заросль осинового молодняка.
— Не ушибся? — спросил Глеб. — Рука в порядке?
— Да пошел ты, — процедил Вовчик. — Смотри, гад, спиной ко мне не поворачивайся!
— Ладно, — сказал Сиверов, — посиди, остынь.
Он наклонился, чтобы поднять рассыпавшийся хворост, невзначай повернул голову и увидел Гришу, который стоял поодаль и, засунув руки в карманы, наблюдал за происходящим. Неизвестно было, как давно он там стоит, но, подумав, Глеб пришел к выводу, что это не имеет значения: с какого бы места Гриша ни начал смотреть это кино, финал все равно выглядел вполне однозначно.
— Ну, — сказал Глеб, медленно разгибаясь, — а ты что скажешь? Гриша пожал плечами, сплюнул в кусты и ответил:
— А что тут говорить? Сам напросился, дурак.
Он развернулся и, треща ветвями, пошел к костру. Глеб собрал хворост и двинулся следом, слушая, как позади шумно ворочается, шипит от боли и тихо матерится сквозь зубы поверженный Вовчик.
«Бедняга, — думал Глеб, протискиваясь сквозь спутанный частокол молодых осинок, — второй раз за сегодняшний день получил по физиономии… Тяжелый у него выдался денек, ничего не скажешь. Впрочем, остальным было не легче, а они держатся. Горобец, женщина, и та держится, а этот бугай сломался. Вот уж действительно, колосс на глиняных ногах… А с другой стороны, что я о нем знаю? Может быть, это любовь — большая, чистая и безнадежная. Может, он и в экспедицию эту отправился только затем, чтобы оказаться рядом со своей возлюбленной, когда она убедится в том, что овдовела. Поддержать, защитить, подставить крепкое мужское плечо и, если повезет, воспользоваться моментом. Звучит, конечно, не очень возвышенно — „воспользоваться моментом“, — но с чисто человеческой, житейской точки зрения все нормально и даже, наверное, правильно. Ведь что такое любовь? Это не только желание обладать человеком, но и стремление во что бы то ни стало, даже ценой собственной жизни, сделать его счастливым. А что человек не платит тебе взаимностью, так ведь общеизвестно, что взаимная любовь — штука редкая, выпадающая в жизни далеко не каждому. Миллионы семейных пар прекрасно живут без этой самой взаимной любви, и все у них хорошо. Вот и Вовчик, наверное, того же хотел — сделаться привычным, необходимым, уговорить, убедить, уломать и чтобы все у них с Женей Горобец было хорошо… И даже если он имел в виду что-то другое — например, жениться на начальнице ради карьеры, — то это, в сущности, его личное дело. И он, наверное, думал, что это самое дело уже, можно сказать, в шляпе, но — вот беда! — не рассчитал свои силы, не выдержал, сломался… А тут еще я — соперник. Я-то ему, конечно, в соперники не набиваюсь, но он, бедняга, этого не знает… И вообще, с чего он взял, что между мной и Горобец что-то есть?»
Тут Глеб почувствовал, что пытается обмануть уже не Вовчика, а себя. За последние сутки смутная, полуосознанная симпатия, которую он питал к Евгении Игоревне, окрепла настолько, что почти превратилась в тягу. Да, его тянуло к «солдату Джейн», и виновато в этом было внезапно переменившееся отношение начальницы к нему, Глебу. Сиверов не был робким юношей и хорошо знал сигналы, которыми обмениваются представители противоположных полов, выражая свою готовность к дальнейшему сближению. С того самого момента, как они похоронили Пономарева, Слепой ощущал постоянный и мощный сексуальный призыв, исходивший от «просто Жени» и направленный в его сторону. Будучи помноженным на привлекательную внешность, твердый характер и несомненно высокий интеллект начальницы, призыв этот, естественно, не оставлял Глеба равнодушным. Сиверов ясно видел, что Евгения Игоревна ждет только одного: чтобы он наконец сделал первый шаг. Наверное, она действительно остро нуждалась в поддержке — не в союзнике, каковым Глеб по определению являлся с самого начала, не в лишнем стволе и крепком кулаке, а вот именно в человеке, который может не только защитить от опасности, но и утешить, и даже, черт возьми, приласкать.
Разумеется, это было заманчиво. Еще как заманчиво! Несмотря на свой далеко не девический возраст, Евгения Игоревна Горобец с самого начала показалась Глебу очень привлекательной. При прочих равных условиях он бы, пожалуй, подумал, стоит ли упускать такой случай, но теперь… Теперь было совсем другое дело. Вокруг них на многие километры без конца и края лежала дикая тайга; их было пятеро — четверо молодых, здоровых, в самом соку, мужиков и одна женщина. Через две-три недели такой жизни даже колченогая, одноглазая горбунья может показаться красивой и желанной, что уж говорить о такой даме, как «солдат Джейн»! В подобной ситуации есть единственный способ избежать ссор, разборок и поножовщины: женщина должна держать всех своих спутников на равном удалении от себя. Глебу казалось, что Горобец это отлично понимает, но сегодня она первой нарушила золотое правило, и результат не заставил себя долго ждать. Вон он, результат, ворочается и матерится в кустах, баюкая вывернутую кисть и строя планы кровавого возмездия…
Собственно, дело было даже не в этом. Обвинять себя Глебу было не в чем — по крайней мере, в отношении Горобец он не проявлял никакой инициативы, а всего лишь поддерживал начатый ею разговор, как и подобает любому воспитанному человеку. На Вовчика ему было наплевать, так же как и на всех остальных; причина, по которой Глеб принял твердое решение держаться как можно дальше от Евгении Игоревны, заключалась в другом: во время работы Слепой избегал не только табака и спиртного, но и женщин. Жаль вот только, что женщины это не всегда понимали, и порой избежать сближения с ними бывало чертовски трудно — вот как сейчас, например.
Когда Сиверов вышел из леса в дрожащий круг отбрасываемого костром света и сбросил на землю злосчастный хворост, Горобец подняла на него блестящие глаза и улыбнулась — тепло, ласково, радостно, как будто он был не он, а ее вернувшийся с работы муж. Верный данному себе слову, Глеб посмотрел на нее холодно и отчужденно, как на совершенно постороннего, незнакомого человека. Ему стало жаль Евгению Игоревну — лицо у нее дрогнуло, как от пощечины, уголки губ опустились, рот приоткрылся, словно она хотела задать какой-то вопрос. Потом выражение этого растерянного лица изменилось, снова стало твердым, и Горобец отвела взгляд — поняла.
