Алексей Котрунцев - Последний грех
С течением времени, видя радостные улыбки и горевшие глаза, Марк невольно и сам начинал верить в придуманный им мир. «Да уж, никогда не думал, что кроме хореографии, мне придется врачевать их души. Пусть и обманом, но ложью во благо».
Впрочем, врачеватель из Шапиро был такой же, как из мясника — ветеринар. Мясник мог кормить скотину клевером, гладить ее по холке и даже колоть витамины. Но все ради одного — мяса! Хотя сами пацаны мясником считали другого человека — Карпыча. Если для них Шапиро являл нечто подобное ангелу, то лысый усач олицетворял демона. Но сам Карпыч, тоже считал, что демон — это поневоле. Он, как и Марк, просто делает свою работу — грязную, а подчас и кровавую, но без нее никуда. Потому, как даже изощренная ложь и слащавые уговоры «ангела» могли сломать всех. И кому-то по определению надо было быть плохим. Ужасным, жестоким и опасным. Карпыч и был таким. Лишить новичка воли, заставить его подчиняться и делать то, что было дико и ужасно по сути своей — Марк не всегда с этим справлялся. А демоническое насилие работало безукоризненно. Пудовым кулаком или кожаной плетью он крушил детское тело, а вместе с тем и сознание. Разбивал, словно молотком, скорлупку сопротивления, размалывая ее в прах. Взгляд, налитый злобой и яростью, выжигал в детском сознании: «Слушай и подчиняйся!»
Когда новичок «въезжал», его переводили в коллектив. Специфическая атмосфера делала и там свое дело. По разговорам и нравам, новенький быстро понимал, куда он попал. Пацаны сами склоняли его к мысли, что ничего ужасного в происходящим нет. «Здесь почти, как в обычном детдоме. Только кормят лучше и к мужикам всяким в номера или сауну возят, — говорили „старики“. — А там, бывает, еще и подарки дарят». Если ж пацан и после этой обработки упирался, Карпыч работал с ним индивидуально. Новичка переводили в карцер, где голод и побои вытряхивали остатки инакомыслия. Час, день, неделю. В конце концов, ломались все. После карцера пацан созревал, и к процессу подключался ювелир — Марк Шапиро. Удовольствия это ему по-прежнему не доставляло, но, как сказал Хозяин, каждый должен был заниматься своим делом. Шапиро и занимался.
* * *Ледяной монолит бетона нестерпимо жег спину. Железные кровати у бетонных стен, фанера вместо матраса и тусклая лампочка под потолком. Больше ничего. Максим не шевелился. Изможденное тело надрывно ныло, а сознание, временами проясняясь, требовало одного — клея! Дыхнуть и все к чертям собачьим! Но клея не было. Как и не было желания вставать. Коварный бетон уже ковырял спину цепкими щупальцами и, лежать на нем было опасно. Превозмогая боль, Максим подполз к Пашке и осторожно тронул за плечо. Приятель признаков жизни не подавал.
— Паш! Паш, слышь?
Пашка не слышал. Лежа на боку, он откинул руку в сторону и кажется, даже не дышал. Максим обхватил е го за талию и с трудом усадил спиной к кровати. Приподняв, перевалил через край кровати, потом закинул ноги. Собственное тело успокоил тут же, идти на соседнюю койку не было сил.
Сколько они пролежали в полной тишине, Максим не знал. Время остановилось, и только тело, напичканное болью, продолжало ныть. Он уже стал впадать в полудрему, как в двери заскрежетал замок. Приоткрыв глаза, Максим увидел усача.
— Вставайте!
Пацаны не шевелились.
— Вставайте, сукины дети! Кому говорю?!
Усач сделал шаг. Вставать не хотелось, но страх перед новой болью был сильнее. Максим открыл глаза и попытался подняться. Стены каруселью закружились перед глазами, но он не упал. Зажмурившись, вздохнул и резко встал. Карпыч перевел взгляд на Пашку.
— А этот?
— Он это… не может.
— Почему?
— Не знаю. Спит, наверное.
— Разбуди. — Усач сдвинул брови.
Максим взял друга за руку и тряхнул.
— Паш, вставай.
На его удивление Пашка откликнулся.
— Сейчас, еще немного.
Максим хотел что-то добавить, но громкий рык опередил его.
— Дрыхнуть потом будешь! Встал быстро! Даю три секунды!
Открыв глаза, Пашка вскочил и непонимающе уставился на надзирателя. Мельком окинул взглядом комнату. Бежать было некуда, единственный выход был блокирован. Максим схватил Пашкину руку и сжал.
— Паш, тормози. Нам лучше это… не быковать, короче.
Не слыша их, но, еще не забыв утренней битвы, усач подтвердил.
— Если опять что-то выкинете — убью на хуй!
Проверять никто не рискнул. Мальчишки встали и робко приблизились к выходу. Карпыч кратко проинструктировал.
— Сейчас выходим в коридор, поднимаемся по лестнице и идем за мной. Остальное скажу потом. Если что-то кому непонятно, потом объяснюпо-другому!
Он сложил в кулак толстые пальцы и наглядно продемонстрировал зверскую мощь. Вопросы были излишни.
Лестница из подвала вывела на веранду дома. Дождавшись, пока пацаны выберутся наверх, Карпыч опустил люк и провернул ключ. Выпускать из подземелья кого-то еще Цербер не собирался. Уже на веранде Максим заметил три окна, наглухо закрытых ставнями.
Усач вычленил из связки новый ключ и, повозившись, заскрежетал им в двери. Через секунду, в открывшемся проеме Максим увидел такой же, как и в подвале, коридор. Но двери из комнат были распахнуты, а из открытых окон лился солнечный свет. Из коридора еще было видно, что окна, хоть и завешенные занавесками, решеток не имеют. Сквозь тюль Максим разглядел зеленые заросли кустарников и раскидистые кроны деревьев. «Это хорошо, — Максим соображал. — Стулом в окно и в кусты. Но не сейчас — позже. Сейчас нет сил. Так что буду смотреть и запоминать».
В конце коридора усач открыл еще одну дверь и, мальчики оказались в небольшом помещение, напоминавшим большую кладовку. На обитых деревянными дощечками, стенах висели крючки, в углу стоял высокий шкаф и скамья. Надзиратель коротко скомандовал.
— Раздевайтесь.
Мальчики непонимающе замерли.
— Что оглохли? Одежду скидывайте!
Сняв грязные обноски, мальчишки остались в нижнем белье. Карпыч посмотрел на, стоявшие колом, трусы и кряжисто хмыкнул.
— И это скидывайте.
Мальчики послушно исполнили. Открыв дверцу шкафа, Карпыч достал мочалки и мыло.
— Короче, идете сейчас в душ и моетесь, как следует. Учтите, проверять буду лично! Увижу грязь, пеняйте на себя. На все, про все вам десять минут. Ясно?!
Пацаны послушно кивнули. Карпыч повернулся и распахнул следующую дверь.
— Заходите.
Максим открыл кран, сверху полилась вода. Протянув руку, кожей почувствовал теплую влагу и шагнул под струю. Стекая, вода приобретала грязно-серый, как смыв с половой тряпки, цвет. Мальчик закрыл глаза. Боль, нехотя, но отступала. От нахлынувшего тепла хотелось отключиться и кулем рухнуть на пол. Шатнувшись, он едва не упал, благо, что можно было облокотиться о перегородку.
— Хватит кайфовать! Мойся давай! — Заглянув внутрь, Карпыч увидел его головокружение. Максим открыл глаза, торопливо поднял мочалку и принялся натирать ее хозяйственным мылом. Усач закашлял — дыщать во влажном прострастве было тяжело. Он повернулся и уже из-за спины, добавил. — Закончите — выходите. И не задерживайтесь!
Дверь притворилась.
Максим проводил его взглядом, и повернулся к Пашке. На правом боку приятеля красовались два огромных красно-фиолетовых синяка.
— Паш. Это он тебя так?
— А кто ж еще?! Урод! — Пацан зло глянул на дверь — Придет директор, я молчать не буду — все расскажу, как он нас лупил.
— Паш, может не надо пока?
— Да?! А он нас опять, как котят!
— Скажи лучше, что упал. На всякий случай. А там, если что — застучать никогда не поздно.
Пашка молчал.
— Потом, а?! — Максим миролюбиво тронул его за плечо.
— Ладно. Не скажу. Давай смывай и пошли.
— Сейчас. Еще немного.
В предбаннике вместе с Карпычем их ждал тот самый тип, которого Максим увидел в подвале. Трико на нем уже не было, мужчина был одет в спортивный костюм, но широкая тесьма поверх волос по-прежнему украшала его лоб. Увидев огромные синяки на теле Пашке, он испуганно прикрыл рот ладонью.
— Карпыч, это — что такое?!
— Что?! — Карпыч равнодушно смотрел на пацанов.
— Ты, что не видишь?! Синячища! Твоя работа?
— С чего бы?
Мужчина с тесьмой скептически выдохнул.
— А чья?
— А я почем знаю? Их уже в таком виде Туфтяй привез.
— А ты куда глядел?!
— Марк Сигизмундович, ты как в первый раз — ей богу. Что я им под вшивники заглядывать буду?!
— Ладно, все равно не признаешься.
Марк подошел к Пашке, сел на корточки и лживо улыбнулся.
— Мальчик, как тебя звать?
Пашка отвернулся.
— Однако. — Не переставая улыбаться, мужчина взял его за подбородок. — Ну-ка!
Пытаясь заглянуть в глаза, Марк с силой повернул мальчика к себе.
— Ну что же ты? Как зовут такого славного мальчугана?
Вместо ответа Пашка резко ударил Марка по кисти и вновь отвернулся. Танцор поднялся.
