Владимир Безымянный - Убийца ищет убийцу
Отцепив от себя тросы и помахав пацанам рукой, Иван быстрым шагом скрылся за углом, и скоро влился в поток спешащих по Тверской москвичей.
Растворился в Москве, словно капля кроваво-красного вина в стакане чистой воды…
Глава пятнадцатая
…Начальник аналитического отдела главного управления ФСБ Геннадий Герасимов уже несколько часов мучался от какого-то воспоминания, которое не вспоминалось окончательно, но и не уходило из памяти.
После «показательной» акции в Лужниках Никитин так орал на Коробова, который «организовал весь этот бордель с показательным мозгоебством», что тот решил, было, что — все! — «последний парад наступает…» Никитин пригрозил Коробову, что зашлет его в «нелегалы», на место Аверина, руководить Замоскворецкой зоной.
Для Коробова это было бы равносильно расстрелу — ментом от него за версту несло… Его бы на ножи подняли в первый же день, объявись он в качестве «своего». Да и лицо его достаточно знакомо было слишком многим в Москве из тех, кем ему пришлось бы командовать… Их бы такая метаморфоза удивила.
Никитин все это отлично понимал и назначать Коробова никуда не собирался, но припугнуть того все же не мешало. Заслужил!..
Коробов боялся всего трех вещей в жизни, о которых сам в глубоком подпитии рассказывал, причем перечислял их в следующем порядке: жена, нелегальная работа и отпуск… Ну, с первыми двумя, пожалуй и без объяснений все ясно, а вот отпуск…
Месяца уже за два, а то и три до ноября, в котором всегда уходил в отпуск, Коробов начинал хмуриться, засиживаться у себя в кабинете, уставясь куда-нибудь в угол, когда давно бы можно было и домой уйти… У него начинали учащаться позывы к выпивке, от которой он чаще всего на протяжении остального года отказывался…
А однажды в октябре Герасимов был поражен открыто высказанным желанием Коробова принять личное непосредственное участие в рейде по московским женским общежитиям, который проводило МВД совместно с ФСБ, поскольку несколько именно женских «общаг» были на подозрении, как пункты распределения оптовых партий наркотиков на разовые дозы. Ну, а уж про торговлю в общагах «девочками» и говорить нечего — то, что раньше существовало, как самодеятельность, приняло теперь организационные формы…
Никитин, при котором случился этот разговор, посмотрел на своего зама круглыми от удивления глазами, потом переспросил у Герасимова — какой месяц на дворе, хлопнул себя по лбу, воскликнул: «Ну да, да, да… Отпуск же скоро… Конечно, конечно… Поезжай!» И махнул рукой. Не то напутственно, не то — безнадежно…
Герасимов первое время недоумевал, подметив такую странность в поведении Коробова, но откровенные признания того во время выпивок, а также кратковременное, но надолго запомнившееся знакомство с его супругой, которой он однажды доставил «смертельно» раненого алкоголем Коробова, позволили ему сделать вывод — Коробов боится отпуска, потому, что вынужден проводить его дома, в кругу семьи… Третья причина была просто продолжением первой. Страх перед супругой до такой степени оказался в Коробове интенсивен, что в один пункт просто не вместился, а продублировался после нелегальной работы еще раз…
Генерал Никитин вспомнил об отношениях с женой командира «Белой стрелы» не в самый лучший для него момент. Генерал как раз проезжался по поводу тупости своего подчиненного, и образ жены, думающей за мужа — ментовского начальника, пришелся как нельзя кстати. Он никак не мог забыть глупейшего положения, в которое попал в Лужниках, увидев перед собой не бандитскую «мелочь», а любопытствующих лужниковских завсегдатаев, которым какие-то странные счеты ФСБ с бандитами были до глубокой фени.
— Один идиот собирает кучу гражданских людей, — орал Никитин на Коробова, — каждый из которых меня может узнать и подать на меня в суд, например, а этот придурок, всю жизнь вокруг дуры своей плясавший, заставляет меня перед ними распинаться!.. Чего ради я перед ними глотку драл? Они что ли — наш противник?! Они что ли Аверина замочили? Ты чего собрал их передо мной, козел? Теперь вот иди сам и разъебывайся с этой Замоскворецкой зоной…
Никитин с удовлетворением смотрел, как тревожно искажаются черты лица Коробова при этих словах.
«Боится, сука! — злорадствовал Никитин. — Вот и пусть потрясется, может, страх его думать научит!.. Хотя — навряд ли…»
— Ты что, совсем без няньки не можешь? — продолжал бушевать Никитин. — Я тебе доверил самому акцию организовать, оперативник хренов! Самому! Или мне жену твою вызывать? И ей объяснять, как оперативные мероприятия планировать?
— А ты что стоишь, как член утром!? — накинулся он неожиданно на Герасимова, повернувшись к нему всем корпусом. — У нас зоны какая-то тварь оголяет, а ты молчишь и только глупо скалишься на своего дружка-идиота… Кто за тебя-то думать должен? Тоже — его жена? «А-на-ли-ти-чес-кий от-дел»! Какой из тебя, на хрен, аналитик, если у тебя до сих пор ни одной версии нет! Чтобы через пять минут доложил мне — кто убил наших людей в Замоскворецкой и Западной зонах… Иначе я тебя…
Никитин скрипнул зубами. Герасимова запугать было трудно. Никитин знал это и сейчас не находил, чем бы его припугнуть.
— Иначе я тебя… Иначе я в отставку подам, а тебя на мое место назначат! И будешь каждую неделю на ковер ездить в Горки, зад свой подставлять… Может быть такой массаж анального отверстия стимулирует твои умственные способности?..
Угроза была не слишком страшной для Герасимова, который втайне, как догадывался Никитин, мечтал занять его место, но генерал уже устал буянить, и не захотел придумывать ничего более устрашающе-эффектного. Но работать этих лодырей он заставит!
— Думай прямо здесь! Пять минут. Не придумаешь — на хер из управления! Иди в участковые! А то тебя миновала чаша сия в свое время…
Герасимова не сбил поворот генеральских угроз на сто восемьдесят градусов. Он хорошо понимал, что и то и другое сказано сгоряча, не серьезно, это не намерение, а скорее — показатель степени раздражения генерала работой своих подчиненных.
А вот требование за пять минут выдать версию — это гораздо серьезнее. Не потому, что не выдай сейчас генералу версию, причем правдоподобную, аргументированную, и он осуществит свои угрозы. Нет… Напротив — успокоится, работать будет сам спокойно, и разрешит спокойно работать и им с Коробовым.
Но его отношение к способностям аналитика Герасимова будет безнадежно испорчено. Если сейчас, несмотря на все свои крики, Никитин и в самом деле ждет от него толкового ответа, то в следующий раз он с полным правом уже не будет рассчитывать на выдающиеся способности своего главного аналитика к систематизации информации, анализу ситуации и установлению между фактами неявных, но красноречивых связей… И главное — на его способность делать выводы по усеченной, неполной информации — качество, которым обладают далеко не многие.
Версию во что бы то ни стало нужно было выдать — это Герасимов прекрасно понимал.
Он прикинул время — пять минут. Это, конечно, метафора. Но с другой стороны, и затягивать время нельзя… Если подходить реально — у него есть минут пятнадцать. И то только в том случае, если говорить он начнет минут через семь.
Значит, так и нужно сделать. Через семь минут начать излагать факты, пытаясь им на ходу придать взаимосвязь и нащупать пусть странные, пусть поверхностные соответствия… А дальше… Дальше только надеяться на удачу… Пока она Герасимова вроде бы не подводила…
Сам Герасимов, надо сказать, тоже был очень высокого мнения о своих дедуктивных способностях. Это мнение подтверждалось жизнью. Если бы он был бездарен, разве занял бы он, сравнительно недавний выпускник правовой академии, фактически, второй пост в ФСБ. Да это — карьера, о которой мечтали многие на его курсе, а осуществить ее удалось только ему. И только благодаря своим недюжинным аналитическим способностям…
Сейчас нужно только в очередной раз продемонстрировать эти способности, доказать, что его репутация соответствует действительности, что это — не миф, а самая настоящая реальность.
Герасимов заметил нетерпеливый взгляд генерала Никитина и понял, что время, отведенное ему, истекло, пора начинать говорить.
«Поехали!» — скомандовал он сам себе.
— Несмотря на ваше требование, — начал Герасимов, — начну с аргументов, а не с выводов…
Он мельком взглянул на Никитина. Тот, вроде бы, не возражал.
Герасимов опять отвернулся к окну, чтобы его не сбивала реакция на его слова генерала и начал, фактически, размышлять в слух, выдавая сам процесс размышлений за аргументацию уже сделанного вывода. Хотя вывода еще никакого и не было. Так, было какое-то ощущение близости разгадки смысла информации, близости момента, когда наконец-то «вспомнится» что-то им то ли забытое, то ли упущенное, что мучает его уже несколько часов.
