Андрей Дышев - Однокла$$ник, который знал все
– Ты где? – спросила она.
– На работе! Где же мне еще быть?
– А я только домой пришла. В магазин ходила.
Меня так и подмывало сказать ей, что я все знаю про ее «магазин». Пришлось прикусить язык.
– У меня беда, – продолжала Настя. – Пропали деньги, которые папа себе на старость откладывал.
У меня оказалась завидная выдержка. Даже голос не дрогнул.
– А я здесь при чем?
– Нет, ты ни при чем. Просто я подумала, может, ты случайно…
– Что случайно? Говори, не тяни! – грубо сказал я.
– Когда ты уходил, не обратил внимания, дверь в кладовку была открыта или нет?
– Не обратил, – ответил я. – Только не надо юлить! Ты ведь думаешь, что это я украл эти деньги. Так ведь? Ну, признайся, что подумала на меня!
– Я не подумала на тебя!
– Не ври! Ты уверена, что я украл их, чтобы заплатить Чемоданову за его молчание! Так ведь? Признавайся!
Настя не ответила и положила трубку. Я услышал гудки. «Надо постепенно отучать ее звонить мне, – подумал я, выключая мобильный. – Только деньги впустую трачу».
Я не представлял, как смогу пережить три долгих дня, которые дал Чемоданову. Вернувшись домой, я до глубокой ночи ходил по пустым комнатам. Рай был слишком близко, и я не мог спать на его пороге. «Как бы у меня "крыша" от счастья не поехала, – думал я. – Надо будет завтра утром поехать к Чемоданову и остаться у него. Буду ходить в магазин и готовить этому негодяю, чтобы он не отвлекался от работы».
Но утро преподнесло мне неожиданный сюрприз. Меня разбудил телефонный звонок. Я думал, что это Настя, и уже подготовил несколько крепких выражений, но, к своему удивлению, услышал голос Чемоданова.
– Это я, – произнес он.
У меня сердце едва из груди не выпрыгнуло. Голос Чемоданова был вялым и безжизненным.
– Что-нибудь случилось? – крикнул я, вскакивая с раскладушки.
– Да вроде нет, – расплывчато ответил Чемоданов.
– Что значит «вроде»? Ты потерял какие-нибудь справочники? Не нашел работы Сницаря?
– Да все я нашел, – ответил Чемоданов. – Просто всю ночь не спал. Так увлекся, что остановиться не мог. В общем, работа готова. Могу подвезти.
У меня по душе мед полился.
– Эйнштейн ты мой, – произнес я. – Голубчик! Родненький! С меня шампанское… А ты все хорошо сделал?
– Как надо, так и сделал, – заверил Чемоданов. – Моя тема, я в ней разбираюсь.
– До чего ж ты хороший парень, – признался я. – Не пил бы – цены б тебе не было.
Мы договорились встретиться у метро «Выхино». «Что-то он подозрительно услужливый, – думал я, торопливо одеваясь. – Как бы не запросил еще денег. Надо будет ему объяснить, что я прочно сижу на мели».
Чтобы наглядно продемонстрировать свое тяжелое материальное положение, я надел старые джинсы, в которых руководил бригадой, и напялил брошенную кем-то из рабочих телогрейку.
Ничуть не комплексуя из-за своего необычного вида, я вышел на улицу и направился к автобусной остановке. Маскарад забавлял меня. Особенно когда я сел в автобус. Симпатичная девушка в короткой белой шубке, стоящая рядом со мной, повела носиком, потом покосилась на меня и отошла подальше. Я тотчас стал мысленно развивать это событие. Как люди глупы, когда делают выводы лишь по внешним признакам. Легко предугадать реакцию этой красотки, если бы я, скажем, сделал ей предложение. «Что?! Замуж?! За вас?! Да я лучше под поезд брошусь!» Нет так нет. А спустя несколько дней подъехать к ней на белом «мерсе», когда она будет мерзнуть на остановке. Остановиться, открыть дверь, предложить подкинуть до метро. И когда она сядет в машину, волнуясь и восторгаясь роскошью, спросить: «Не узнаешь меня, крошка? Это я тебе три дня назад предлагал руку и сердце. Вот так холостяком и улетаю в Женеву». И любоваться редким зрелищем, как красотка начнет рвать на своей голове волосы.
Эта импровизация на тему Золушки меня настолько увлекла, что я проехал свою остановку.
Чемоданов снова поразил меня своим умением перевоплощаться. Мы словно поменялись с ним ролями. Он был весьма прилично одет, пострижен, и от него разило дорогим одеколоном.
– А ты неплохо выглядишь, – кинул я ему комплимент.
– Пить завязал, – ответил Чемоданов и, придирчиво оглядев мой вид, спросил: – А ты что? Начал?
Я взял из его рук тонкую пластиковую папку, в которой лежали три странички, отпечатанные на принтере. Три странички стоимостью восемьсот тысяч долларов.
– Ты гарантируешь, что здесь все правильно? – спросил я, бараном глядя на формулы.
Чемоданов презрительно хмыкнул.
– Если твой заказчик останется недоволен, – самоуверенно заявил он, – то я верну тебе все твои деньги.
Это заявление мне понравилось.
– Ну что, шампанского? – предложил я, аккуратно пряча папку под телогрейку.
Чемоданов поморщился и отрицательно покачал головой.
– Во-первых, я не пью, – напомнил он. – А во-вторых, ты не в форме…
Ах ты, сукин кот! Как заговорил! Он уже меня стесняется!
Я протянул ему руку в полной уверенности, что мы больше никогда не встретимся.
Распрощавшись с Чемодановым, я прямиком поехал на Главпочтамт, откуда отправил выводы в НАСА срочным факсом, указав номер своего мобильного телефона. Затем зашел в церковь на Житной и поставил свечку Николаю Чудотворцу.
В тот момент, когда я выходил из церкви, произошел довольно странный случай. Я поскользнулся на мраморных ступенях и едва не упал. Не рискуя свернуть себе шею накануне новой жизни, я задержался на ступенях, выискивая более безопасный путь. И тут вдруг заметил черную «Волгу», стоящую как раз напротив меня. Боковое стекло было опущено, и незнакомый пожилой мужчина целился в меня через проем объективом фотоаппарата. Я сначала подумал, что он снимает церковь, но едва я отошел в сторону, как объектив тотчас повернулся в мою сторону.
Когда до меня дошло, что некто проявляет особый интерес к моей персоне, «Волга» тронулась с места и быстро смешалась с потоком машин.
Я брел по шумным оживленным улицам и думал о том, кому могла понадобиться моя фотография на фоне церкви. Ни одна даже очень сомнительная версия не пришла мне в голову, что несколько испортило мое настроение. Я заходил в дорогие магазины, прикидывая, какой костюм, какой чемодан куплю для авиаперелета, но незнакомец с фотоаппаратом все никак не выходил из моей головы.
Наконец я пришел к выводу, что мной заинтересовался некий криминальный тип, который каким-то образом узнал про грядущие восемьсот тысяч. «Если он надеется, что я с ним поделюсь, – думал я, поминутно оглядываясь, – то зря. Я попрошу, чтобы баксы не высылали в Россию, а положили на именной счет в какой-нибудь европейский банк».
К вечеру я захмелел от предвкушения райской жизни. Мне хотелось как-то особенно выделить этот переходный период, чтобы потом в полной мере насладиться своим новым качеством. И я не торопился домой, хотя уже не чувствовал ног, бродил около станции метро, распугивая своим видом одиноких дамочек. Потом купил две бутылки водки, килограмм «Одесской» колбасы и пошел к дешевым ларькам, где всегда паслись собаки и бомжи.
Вечер я провел у костра в обществе бродяг и нищих, щедро угощая их водкой и колбасой. Я не только усиливал контраст между звездами, к которым готовился взлететь в ближайшие дни, и своей нынешней жизнью. Я хотел замолить свои грехи, бескорыстно делая убогих счастливыми. И они любили меня, пели песни в мою честь и наперебой говорили о моих высоких нравственных качествах. Я слушал весь этот пьяный бред, перемешанный с собачьим лаем, и убеждал себя, что истина кроется именно в словах обездоленных людей, потому как они ближе всех к богу. Но когда приближенные к богу начали мочиться под себя, а потом устроили драку за остатки водки и колбасы, швыряя друг в друга пустыми деревянными ящиками, я торопливо ретировался, чтобы не подвергать сомнению возвышенные слова в свой адрес.
С утра я вплотную занялся подготовкой к отъезду. Первым делом связался с риелторской конторой и попросил прислать специалиста для оценки продажной стоимости моей квартиры. Затем сходил в авиакассы, где выяснил, в какие европейские страны упрощена система въезда, не требующая утомительных походов по посольствам. Я остановил свой выбор на Кипре и переписал расписание самолетов.
Этот день ничем больше не ознаменовался, если не считать двух звонков. Один был от Насти. Всхлипывая, она бормотала в трубку, что я совсем перестал любить ее, чистую и непорочную, что напрасно подозреваю в каких-то грехах. Она еще что-то хотела добавить, но я оборвал ее, сославшись на страшную занятость.
А в восемь вечера, верный своей традиции, позвонил «друг». Едва он затянул старую песню о моем окончательном моральном разложении, как я, сыграв изумление, что этот курилка до сих пор жив, объявил:
– Через несколько дней я сдаю этот номер, и ты будешь читать проповеди уже другому абоненту. Напоследок хочу пожелать тебе, старой промокашке, поскорее осознать всю никчемность твоей жалкой и бессмысленной жизни и всех твоих нравственных напряжений!
