Анатолий Афанасьев - Ужас в городе
– Действительно, я в некотором недоумении. Какая-то зловещая чехарда, в которой нет логики. Но я…
– Кто тебя послал, тварь?! – рявкнул Рашидов. – Или тебе очную ставку сделать?
– Какую очную ставку? – Спиридонов старался вести нормальный разговор, но каждая клеточка его тела трепетала от ужаса.
– Ах, какую! – Рашидов нагнулся над селектором:
– Приведите Гребанюка!
– Ну ничего, падаль, – сказал Спиридонову, – сейчас завертишься.
Двое прислужников ввели в комнату странное человекоподобное существо: лохматое, сгорбленное, тяжело передвигающееся на кривых ногах, с толстыми ручищами почти до пола, с лицом, до бровей поросшим рыжеватой шерстью, сквозь которую ехидно проблескивали два глазных буравчика. Остановившись посреди кабинета, поддерживаемое с боков, существо описало своими глазками, как фонариками, несколько кругов, пока не уперлось взглядом в Рашидова.
– Хорош красавец, а! – с искренним восхищением воскликнул Рашидов и, подойдя к существу, ощупал его плечи, кулаком постучал по горбатой спине, словно по деревянной бочке. – Мышцы как у орангутана. Сталь. Знаешь, кто это, писатель?
– Не имею чести, – дрогнувшим голосом ответил Спиридонов. – Первый раз вижу.
– Наглядишься, когда вместе в камеру посадим. Это наш местный маньяк и вампир Гребанюк. За ним ровно сорок жертв, в основном, представь себе, молодые девушки. Но и мальчиками, вроде тебя, он не брезгует. Намаялись с ним, пока отловили. Любишь человечинку, Витя?
Существо утробно заурчало, но слов Спиридонов не разобрал.
– Не гляди, что с виду дикий, – повернулся к задержанному Рашидов. – Мы экспертизу делали, у него умишко как раз на уровне столичного писаки. Сейчас сам увидишь… Скажи-ка, Витюша, вот этого хорька, который на стуле, узнаешь?
– Ага, – просипело существо, даже не взглянув в сторону Спиридонова.
– Вместе девок потрошили?
– Ага! – еще радостнее отозвалось существо.
– Ах ты, моя прелесть, – похвалил чудовище Рашидов. – Ну на палец, пососи немного. Только гляди, не кусай, как в прошлый раз. Накажу.
Счастливо сопя, существо ухватило толстыми губами палец Рашидова и зачмокало, словно младенец, получивший соску.
– Ладно, будет с тебя. – Рашидов брезгливо вытер палец о штаны. – Уведите скотину…
– Так-то, вошик столичный, – Рашидов удовлетворенно улыбался. – Как видишь, стопроцентный свидетель. Мечта прокурора. И у нас таких сколько хочешь. Но это все юридические тонкости для соблюдения закона. Никакого суда, конечно, не потребуется. Витя тебя за один вечер схрумкает и косточек не оставит. Чрезвычайно некрасивая, унизительная смерть. Ты сам-то хоть это понимаешь?
– Что вы от меня хотите?! – У Спиридонова на лбу выступила испарина. Волосатик произвел на него неизгладимое впечатление. – Объясните толком! Я же не против сотрудничества.
– Кому нужно твое сотрудничество, ничтожество.
– Что же вам нужно?
Рашидов оценивающе на него посмотрел, огоньки в нефтяных озерцах потухли.
– Пожалуй, уже ничего. Ты и вправду пустой. У тебя, увы, нечего взять. Обыкновенная залетная пташка. Коготки подкорнаем – и лети на волю.
Тон его смягчился, но Спиридонов облегчения не почувствовал. Смутило замечание о коготках.
– Я рад, Георгий Иванович, что ваши подозрения развеялись. Поверьте, постараюсь быть вам полезным. – Спиридонов достал фирменный блокнот в сафьяновом переплете, изобразил величайшее внимание, не меньшее, как если бы сидел в гостях у банкира. – У меня уже и название для статьи как-то незаметно родилось. "Счастливый город, которым управляют профессионалы". Может быть, немного длинновато, но суть отражает. Вы не находите?
– Ишь какое у вас, поганцев, недержание речи. – Рашидов перебрался за стол и оттуда холодно наблюдал за Спиридоновым. – Зу-зу-зу, зу-зу-зу, – как комарик, когда поймаешь… Никакой статьи не будет, дурашка ты мой.
– Как угодно. – Спиридонов с готовностью спрятал блокнот. – Настаивать не имею права. Хотелось сделать приятное, в виде рекламы, так сказать…
– Пшел прочь, – сквозь зубы процедил Рашидов.
Как подброшенный пружиной, Спиридонов сорвался со стула и ринулся к двери, забыв попрощаться. В коридоре его перехватили двое молодцов, кажется, те же самые, которые приводили вампира Витю.
– Куда вы меня, хлопцы? – Спиридонов слабо затрепыхался в железных тисках их рук.
– На прививку, милок, на прививку, – объяснили ему.
* * *
…Внутри вагончика как в отсеке тифозного барака.
Услужливая память почему-то подсказала Спиридонову именно эту прихотливую ассоциацию. Кадры старинной кинохроники: полуголые люди вповалку на соломе, бредят, помирают, водицы просят. Здесь: замызганный лежак, металлический столик, привинченный к полу, и здоровенная, хмурая бабища в кожаном фартуке. Бьющий в ноздри, острый ацетоновый запах.
Бабка пробасила:
– Садись, страдалец, анкетку заполним.
Окошко зарешеченное, не выпрыгнешь, да и на улице стерегут два бугая. Спиридонов чувствовал, что шансов остаться в нормальной реальности, а не в той, которая творилась в Федулинске, у него все меньше. Машинально отвечая на вопросы полупьяной бабки, мучительно размышлял, что еще можно предпринять для собственного спасения. Как выскользнуть из разверзшейся перед ним трясины безумия? Похоже, что никак.
– Вес?
– Восемьдесят килограммов.
– Какая по счету инъекция?
– Первая.
– Скоко за день выпиваешь спиртного?
– Когда как.
Бабка медленно, высунув язык, скрипела пером по разграфленной бумажке. Спиридонова озарило.
– Хозяюшка, давай договоримся. Я тебе соточку подкину, а ты пустышку влепишь. Зачем мне прививка, я же здоровый. А тебе денежки пригодятся. Гостинцев накупишь.
Бабкины глаза алчно сверкнули.
– Это можно. Почему нет? Пустышку так пустышку.
Токо ты не проговорись никому. Давай денежки.
Протянул ей сотенную купюру с портретом американского президента, бабка приняла ее с поклоном и сунула под фартук.
– Ну чего, теперь ложися вон туда.
Спиридонов прилег на грязный лежак, задрал рукав, бабка покачала головой. – Не-е, светик мой, так не пойдет. Шприц большой, в руку не попаду. Заголяй жопочку.
С трепетом он следил, как бабка трясущимися руками набрала розоватой жидкости из литровой банки. По виду – вроде марганцовка.
– Пустышка? – уточнил он.
– Не сомневайся. Самая она и есть.
Вонзила иглу, как штык в землю. От неожиданности Спиридонов взвизгнул, но буквально через минуту, под ласковые пришептывания бабки, по телу потекли горячие токи и голова сладко закружилась.
– Ну вот, – успокаивающе текло в уши, – было бы чего бояться. Для твоей же пользы, сынок. Не ты первый, не ты последний. Пустышка – она и есть пустышка…
Очухался в светлой городской комнате, на диване.
Ноги прикрыты клетчатым шотландским пледом, у окна с вязанием в руках девица Люська. Не подавая знака, что очнулся, Спиридонов прислушался к себе. Нигде ничего не болело, на душе – тишина. Состояние просветленное, можно сказать, радужное. Память в полном порядке, весь чудной сегодняшний день, со всеми деталями стоит перед глазами, но строй мыслей поразительно изменился. С удивлением он осознал, что беспричинно улыбается, как младенец поутру. Таких безмятежных пробуждений с ним не случалось, наверное, целый век.
– Люсенька, – окликнул девушку. – Мы у тебя дома?
Девушка ему улыбнулась, но вязание не отложила.
– Ага. Где же еще?
– Кто там за стенкой шебуршится?
– Папаня с маманей чай пьют.
– Чего-то голоса громкие. Ругаются, что ли?
Люся хихикнула:
– Ну ты даешь, Геннадий Викторович. Да они песню разучивают. Им завтра на митинге выступать.
– Вот оно что. – Спиридонов потянулся под пледом, понежился. – А что за митинг?
– Какая разница. Они же общественники… Выспался?
– Еще как!.. Кстати, как я здесь очутился? Чего-то у меня тут маленький провал.
– Пришел, позвонил, как все приходят. – Девушка перестала вязать. – Сказал, поживешь немного… Ты не голодный?
– Подожди… Я сказал, поживу у тебя? А родители не возражают?
– Чего им возражать? Ты же прикомандированный.
За тебя дополнительный паек пойдет… Побаловаться не хочешь?
– Пока нет… А чайку бы, пожалуй, попил.
– Тогда вставай.
Вышли в соседнюю комнату, и Люся познакомила его с родителями, которые очень Спиридонову понравились. От них, как и от Люси, тянуло каким-то необъяснимым умиротворением. Отец, крепкий еще мужчина с невыразительным лицом научного работника, пожал ему руку, спросил:
– Куревом не богат?
Спиридонов достал из пиджака смятую пачку "Кэмела", где еще осталось с пяток сигарет.
