Александр Бушков - На то и волки – 2
– Ну, до этой стадии еще не дошло. Никаких масс. Идея, я повторяю, порхает… И откровенно не предусматривает Батьки. Я понятно излагаю?
– Абсолютно, – сказал Данил.
Бесполезно и бессмысленно было бы требовать протокольной точности.
Наверняка ее и не существует, сытенький интриган прав – причем тут имена, поступки и разговоры? Порхает идея. Но что это может быть? До выборов далеко. Никогда не удастся превратить кучку демонстрантов в возмущенные массы. Армия и КГБ, насколько нам известно, лояльны. МВД – тоже. Не может же это быть… А почему не может? Ежели даже у янкесов, почитаемых светочем демократии, не единожды проскакивало…
– Это, так сказать, теоретическая часть, – продолжал Казимир, убедившись, что Данил не собирается задавать уточняющих вопросов. – Касающаяся главным образом наших палестин. Есть и практическая. Та, что касается вас. Не вас лично, я имею в виду, а вашего «Интеркрайта». В последнее время в наших коридорах опять-таки порхает мнение, будто в свое время некоторые излишне поторопились приглашать вас в инвесторы. Говорят, не только ваше прошлое, но и настоящее гм… изрядно запачкано весьма неблаговидной деятельностью…
– Интересно, – сказал Данил. – Что-нибудь формулируется точно?
– Нет. Пожалуй, нет. Тут опять-таки избегают конкретики. Но мнение старательно поддерживается. Начинают говорить даже, что ваши пресловутые инвестиционные проекты – мошенничество чистой воды. Что в России не сегодня-завтра за вас примутся всерьез инстанции, и тогда мы здесь окажемся в дурацком положении, хорошо, если просто скомпрометированными, но что, если еще и понесшими крупные убытки? Некоторые нервничают… Самое прискорбное я начинаю подозревать, что это мнение пытаются довести до президента.
Дозированно, якобы объективно, по капельке… Есть примеры, когда подобное воздействие, став достаточно массированным, достигало цели…
Пожалуй, он был искренне озабочен. Без дураков. С уходом из его жизни «Интеркрайта» иссякал и приятно шелестящий ручеек, было о чем сожалеть…
– Значит, конкретики вы представить не в состоянии…
– Поверьте, представил бы, если бы мог. Одно вам могу сказать со всей уверенностью: ниточка тянется в белокаменную. В столицу вашей родины, город-герой… Кто-то там чертовски хочет подставить вам ножку – иначе я происходящее просто не могу и объяснить. Некие эмиссары, информационный вброс, мягкое прощупывание и целенаправленное воздействие. Хотя… Вы готовы выслушать мои теоретические абстракции?
– Сделайте одолжение, – кивнул Данил.
– По моему глубокому убеждению, это кто-то из новых, – произнес Казимир с ноткой легкого презрения к выскочкам, не прошедшим суровой советской школы. – Из новоиспеченных. Не знаю, поймете ли, но эти комбинации, на мой взгляд, лишены ранешней отточенности, воспитанной ранешним опытом. Положительно, это кто-то из новых…
– А есть шанс добиться конкретики?
– Шанс есть всегда, – дипломатично сказал Казимир.
– Приложите все силы, – сказал Данил. – Вам и карты в руки, с вашим-то неоценимым опытом. С одной стороны, осталось совсем мало времени, кто бы там ни противодействовал, они просто не успеют заплести тропку колючей проволокой и поставить мины. С другой… Слишком легко обрушить в одночасье то, что строилось долго и тяжело. Бывали примерчики, так что вы постарайтесь, одно дело делаем, в одной лодке плывем…
«Постарается», – подумал он со здоровым цинизмом. Как только распотрошит конвертик и убедится, что нынешний «подарок» потяжелее обычного среднемесячного содержания. А насчет того, что может продать… Рано.
Продаст, конечно, буде возникнет удобный случай, но до этого еще далеко…
– И еще одно небольшое дельце… – сказал он небрежно. – На сей раз самого что ни на есть практического характера.
– Ну, попробуем…
– Да уж попробуйте, – сказал Данил. – Завтра, в первой половине дня, в вашей почтенной конторе появится вот этот человек, – он показал фотографию. – Мне нужно, чтобы у вас его приняли за крайне серьезного визитера из Москвы.
Не беспокойтесь, не придется заключать никаких соглашений, не придется давать никаких обещаний, просто… Достаточно широкий круг людей должен поверить, что администрацию президента посетил весомый гость из Москвы. Он пробудет у вас всего несколько часов – после чего навсегда исчезнет, и никто о нем никогда больше не услышит. Но это впечатление, о котором я говорил, должно на несколько дней остаться. Вы можете поспособствовать рождению этой легенды, этого миража и при этом не подставиться слишком явно? Я ни в коем случае не хочу вас подставлять…
На сей раз собеседник замолчал надолго. Шахматисты наверняка взвыли бы от зависти, проникни они в суть крутившихся под номенклатурной черепушкой комбинаций…
– Постараюсь вам помочь, – наконец заговорил Казимир. – При некоторой сноровке то, чего вы хотите, можно устроить… так, чтобы остаться в стороне самому.
Странно, но его сытая физиономия озарилась словно бы неким приятным предвкушением. Вполне может оказаться, у этих есть непонятные прочим стимулы, кроме денег, и оргазм им доставляет плетение интриг само по себе, как вид искусства. Кто знает?
– Я могу быть вам еще чем-нибудь полезен?
– Подвезите меня до метро, – сказал Данил.
…Он проехал две станции, проверяясь, вышел, пересел на встречный поезд, отмахал еще парочку. Оказавшись на поверхности, не спеша пересек улицу, свернул в скверик и опустился на третью от входа скамейку. Время рассчитал точно – до встречи оставалось целых пять минут.
Володя Валахов появился справа, сел рядом и негромко спросил:
– Здесь продается бюст Моники Левински работы Церетели?
– Не заметил что-то, – проворчал Данил. – Откедова такая игривость в тоне?
Результаты имеете, милый?
– А как же. Он приходил к Вере.
– Кто, милый? – переспросил Данил. – Тень отца Гамлета? Ты уж, бога ради, не расхолаживайся. Здесь не курорт, здесь наших мочат…
– Извините. В двадцать три ноль девять к Вере позвонили. Она спросила через дверь, кто это и, услышав фамилию – или прозвище, я до конца не определил – «Лесь», дверь открыла после некоторых колебаний, выраженных в том числе и вслух. Разговор длился около десяти минут, моего присутствия он не заметил. Запись прилагается. – Он положил в протянутую ладонь Данила крохотную кассетку. – Потом он ушел. Наблюдатели на улице, оповещенные мною посредством условленного сигнала, сфотографировали его, после чего Костя пошел следом… но его за углом дожидалась машина. Номер имеется. Вести наблюдение на наших колесах не смогли, поскольку имели от вас недвусмысленный приказ: оставаться на месте до утра.
– Вот это уже лучше, – проворчал Данил. – Доклад по всей форме. Ладно, расслабься. Какие у вас впечатления?
– Это профессионал. Хороший такой, тверденький. Все поведение доказывает.
Волчара. В одном лопухнулся – меня не обнаружил в соседней комнате, но я там не столбом стоял посреди, а в полной мере ваши уроки использовал…
Данил разглядывал фотографию: полностью соответствует словесному портрету, нарисованному с грехом пополам Верой. Тот самый вербовщик. Ну вот и познакомились заочно…
– Это номер его тачки, что дальше?
– А ничего, – сказал Данил, подумав. – Послушаю пленку, прикину известный предмет к носу, там и решим.
– Но ведь номер…
– Я знаю, – прервал Данил. – Номера с такой серией принадлежат здешним оперативным машинам… но это еще ни о чем не говорит. Может, у него зять генерал и этот номерок по блату достался. А то и сам соорудил, бывают такие наглецы, я в собственном прошлом могу припомнить авантюры не хуже… Так что давай без поспешных выводов. Есть дела поважнее. Скажи Лемке, что завтра с раннего утречка придется поработать. На железной дороге меж русской границей и здешней столицей есть всего три места, где останавливается московский скорый. Ромены, Орешковичи и Жабрево. Расстояние, соответственно…
Глава 9
ОЛЛУ ОДЖАК, КЫРЫЛЫ НАДЖАК
Когда за окнами стемнело, он так и не зажег света, лежал на застеленной постели, глядя, как в бледной полоске света от уличного фонаря, косо падавшей поперек комнаты, извиваются прозрачные клубы табачного дыма.
Картинка не складывалась. Ничего не получалось. А ведь он имел дело не с хаотической игрой природы, набросавшей на пляже кучу разнокалиберных камешков, а с чем-то рукотворным. Скорее уж перед ним оказалось несколько ведер с разноцветной смальтой – и чистая стена, на которой эти стекляшки по замыслу неведомого художника должны были расположиться в строгом, заранее продуманном порядке, так, чтобы потом любой пентюх глянул и определил: ага, это кентавр, это пальма, а это, изволите видеть, гетерочка, сатира завлекает, шельма…
Одна беда: художник, сволочь такая, умышленно не озаботился набросать на стене контуры будущей картины. Не хотел он, скот, чтобы замысел просекли до времени.
