Андрей Воронин - Инкассатор: До седьмого колена
– На зарядку по порядку, на зарядку по порядку становись! – немелодично пропел Юрий, натягивая спортивный костюм.
В ванной он плеснул в лицо пригоршню ледяной воды и, пока не пропало настроение, поспешил в прихожую. Там он надел на ноги старые разношенные кроссовки, сунул в нагрудный кармашек ключ от квартиры, задернул на кармашке «молнию», вышел на лестницу и захлопнул за собой дверь.
Продолжая бодро, хотя и немелодично напевать, Юрий вприпрыжку спустился по лестнице и прямо от подъезда перешел на ровный неторопливый бег. Бежалось ему легко, дышалось всласть, в удовольствие, и он чувствовал себя способным бежать в таком темпе на любую дистанцию, хоть вокруг земного шара по экватору. Правда, поврежденная осколком чеченской гранаты нога почти сразу начала давать о себе знать, но Юрий решил не обращать на нее внимания: ну, ноет и ноет, так что же теперь – оторвать ее к черту? Другая ведь все равно не вырастет, так что пускай ноет, лишь бы работала...
Он бежал через знакомые с детства дворы наискосок, перепрыгивая через песочницы, огибая скамейки и ныряя под низко протянутые, провисшие бельевые веревки, прокладывая самый короткий путь к ближайшему парку. Знакомая дворничиха в замызганном оранжевом жилете помахала рукой в ответ на его приветствие; знакомый лохматый пес, король окрестных помоек, увязался за ним и некоторое время бежал рядом, путаясь под ногами и делая вид, что хочет ухватить Юрия за штанину. Потом пес увидел кошку и погнался за ней, один раз оглянувшись на Юрия через плечо: не составит ли тот ему компанию? Однако Юрий не имел ничего против кошек, если они держались на расстоянии от его квартиры, и потому отказался от участия в погоне. Нога мало-помалу разработалась, перестала ныть, и Юрий начал понемногу наращивать темп, упиваясь давно забытым ощущением своей силы, ловкости и быстроты.
Добежав до парка, он обнаружил, что ворота еще заперты. С точки зрения Юрия Филатова, запертые на висячий замок ворота парка были архаизмом, ущемляющим его права как добропорядочного налогоплательщика. Поэтому он с разбега, не давая себе времени на раздумья и сомнения, перемахнул трехметровые ворота, мягко спрыгнул на асфальтовую дорожку и побежал дальше по обсаженной старыми кленами аллее, радуясь тому, что приобретенные в молодости навыки все еще не забылись, и, стараясь не обращать внимания на неприятное ощущение в левом запястье, которое он, похоже, слегка растянул с непривычки.
На спортивной площадке с турниками, брусьями и прочими причиндалами, упрятанной в глубине парка, уже было двое таких же, как Юрий, ранних пташек. Какой-то тощий тип в пестром спортивном костюме и сильных очках, по виду потомственный интеллигент, болтался на турнике, совершая странные волнообразные движения всем телом – пытался подтянуться, бедняга, да не тут-то было. Второй, коренастый крепыш в облегающей маечке, пыхтя, отжимался на брусьях. У Юрия чесался язык спросить, как они сюда попали: – особенно очкарик, который, похоже, был не в состоянии перелезть не то что через ворота, но даже и через табуретку, не получив при этом парочку переломов, – но он постеснялся.
Проделав короткую разминку, нужную в основном для того, чтобы дать очкарику время осознать тщету своих усилий и освободить турник, Юрий занял его место и минут десять показывал класс – делал подъемы переворотом, выходы силой, крутил «солнышко», подтягивался на одной руке и вообще вел себя как мальчишка на школьном дворе. Успех был полный: крепыш на брусьях только завистливо сопел, бросая на Юрия косые взгляды, а очкарик и вовсе встал столбом, разинул рот и стоял так до тех пор, пока Юрий не спрыгнул с турника.
После турника Юрий перешел на освободившиеся брусья и продемонстрировал, что и здесь ему нет равных – во всяком случае, среди собравшихся на этой площадке. Очкарик немного повздыхал, наблюдая за ним, а потом посмотрел на часы, испуганно охнул, хлопнул себя по лбу и убежал. Крепыш задержался еще на пару минут, но потом тоже удалился. Юрий еще немного позанимался, а потом решил, что для первого раза этого будет достаточно, не то завтра ему не поздоровится.
Когда он возвращался, ворота парка были уже открыты. Утреннее солнце вызолотило улицу; мостовая, по которой только что прошлась поливочная машина, влажно поблескивала, в выбоинах стояли мелкие лужицы. Светофоры уже перестали перемигиваться желтым и заработали в нормальном дневном режиме, по дорогу с шорохом проносились первые машины, которых прямо на глазах становилось все больше, а обогнавший Юрия троллейбус был набит битком – Москва тронулась на работу, и не приходилось сомневаться, что уже через полчаса на самых оживленных магистралях возникнут километровые пробки.
Для разнообразия Юрий решил вернуться домой не напрямик, через дворы, а по проспекту. Прохожих на тротуаре было еще мало, основная их масса сгрудилась на остановках в ожидании транспорта. Пробегая мимо этих молчаливых, раздраженно поглядывающих на часы кучек, Юрий эгоистично радовался тому, что свободен, как ветер, и избавлен от необходимости каждое божье утро трястись и толкаться в общественном транспорте, чтобы добраться через пол-Москвы до какой-нибудь скучной работы.
Вбегая к себе во двор, он вынужден был посторониться, чтобы уступить дорогу милицейскому «уазику». За «луноходом» следовала черная «Волга» с затемненными до предела стеклами и длинной антенной радиотелефона на крыше. Антенна раскачивалась, как удилище, поблескивая в лучах утреннего солнца. «Опять что-то не слава богу», – подумал Юрий, провожая машины глазами. В зарешеченном заднем окошечке «уазика» мелькнуло бледное пятно чьего-то лица – чьего именно, Юрий не разглядел. Человек, запертый в тесном отсеке для задержанных, махнул Юрию рукой, а может, просто попытался за что-нибудь схватиться, чтобы не так трясло.
– Повезли родимого, – раздался позади него хрипловатый женский голос.
Юрий обернулся. В метре от него, опираясь на метлу, как солдат на ружье, стояла дворничиха тетя Паша. Она тоже глядела вслед машинам, разминая заскорузлыми от работы пальцами папиросу. Затем она ловко продула «беломорину», предусмотрительно придержав табак отставленным мизинцем, чтобы не вылетел, двумя точными движениями смяла мундштук каким-то особенно затейливым образом, сунула папиросу в зубы и умело, по-солдатски, прикурила от спички.
– Это что за кортеж, тетя Паша? – спросил Юрий. – Кого повезли-то?
– Да кого ж им везти? – рассудительно ответила тетя Паша и бросила горелую спичку в кучку сметенного мусора у себя под ногами. – Дружка твоего, Серегу, опять замели. Говорила я ему: берись, говорила, за ум, добром это не кончится! Ведь как выпустили его тогда, так он и не просыхает – четвертый день уж пошел, как гуляет. Дома не ночует, опух весь, синий, как утопленник... Вот и догулялся. Сегодня, слышь, подметаю это я двор, вижу – идет. Да не идет, а прямо пишет – одной ногой пишет, а другой, значит, зачеркивает... В общем, пьяней пьяного, я уж и не знала, попадет он в подъезд-то или так в кусты и забурится. Я ему и говорю: что ж ты, говорю, Серега, делаешь, детей бы пожалел, раз на себя да на жену тебе наплевать! Ну, он меня, как водится, послал по матери да и пошел себе. Да только недалеко он ушел. Я, Юра, и не поняла, откуда они взялись – ну, будто из-под земли, ей-богу! Я думала, меня тут же, на месте, кондратий обнимет. Вылетели откуда-то, подскочили – эта, черная, спереди, «луноход» сзади. Загребли родимого, он и сообразить не успел, чего с ним делают. Одному, правда, по уху съездил, фуражка так и покатилась. Что ты! Затолкали в машину и повезли... Чего он опять учудил-то, не знаешь?
– Не знаю, тетя Паша, – сказал Юрий. – Я его в последние дни даже не видел... Тетя Паша, а можно у вас папироску попросить?
– Ты же вроде спортом решил заняться, – сказала тетя Паша, протягивая ему тем не менее аккуратно надорванную пачку.
Юрий с благодарным кивком вытряхнул из пачки папиросу, продул, смял мундштук и сунул «беломорину» в зубы. Сколько он себя помнил, тетя Паша подметала двор и курила «Беломорканал». За последние двадцать лет она как будто совсем не изменилась; впрочем, это, скорее всего только казалось.
Тетя Паша подала ему коробок, Юрий чиркнул спичкой, сломал, достал еще одну, тоже сломал и полез за третьей. Тетя Паша сделала глубокую затяжку, чтобы уголек разгорелся пожарче, и протянула ему тлеющий окурок. Юрий снова кивнул и прикурил от ее папиросы. Тетя Паша была зэчка со стажем – когда-то, еще при Хрущеве, она мотала срок за убийство собственного мужа, который в пьяном виде развлекался, истязая ее и ребенка. Тети-Пашиного сына забрали в детдом и, вернувшись после отсидки, она его так и не нашла.
– Плохо, что черная «Волга», – неожиданно сказала тетя Паша. – Если бы один «воронок» – это бы еще куда ни шло, а раз «Волга» – значит, статья серьезная. Допился, ирод, осиротил-таки детей!
