Данил Корецкий - Отдаленные последствия. Иракская сага
— Точно шпион! — кивнул Грох.
Маккойн покачал головой:
— Зачем шпиону оружие? Фотоаппарат, сканер, микрофон, «ночной глаз» — другое дело! И какая польза от пистолета, лежащего в рюкзаке, когда его хозяин ходит по ночному и явно враждебному поселку? Ваш профессор только подражает солдатам, а сам неопытен, как ребенок…
Люк Чжоу улыбнулся, выставив вперед четыре передних зуба.
— «Вооружение воина состоит из трех вещей: веры, надежды, любви», — нараспев процитировал он.
Капитан усмехнулся еще раз:
— У морпехов кроме веры есть еще винтовки, гранаты, пулеметы и пушки. Так, знаете, на всякий случай…
* * *Вода обнаружилась на территории рыночных складов, на северной стороне площади. Профессор Макфлай вспомнил, что во время раскопок нашел там засыпанный колодец, укрытый под портиком с четырьмя колоннами. Так оно и оказалось. И склады, и портик с колодцем — все было на месте, к полному восторгу профессора. И в колодце был не песок, а холодная вода, немного отдающая мелом.
С полными флягами и двумя пищевыми канистрами они вернулись в лагерь как раз к ужину. Машины уже развернулись защитным кругом, прикрывающим лагерь со всех сторон, прожекторы освещали конусы палаток и небольшую площадку между ними, где матрос Миллер, исполняющий в походе обязанности повара, раздавал сухой паек. В проходе между танком и бронетранспортером Санчес за что-то распекал Фолза, стоявшего в карауле с винтовкой наперевес.
— Кого там несет? — рявкнул Санчес, увидев приближающиеся фигуры.
Прикквистер назвал пароль.
— Мы ходили за водой, — сказал он.
— Пацана с девчонкой не видели? Которые в штабной машине сидели?
— Никак нет, сэр.
Санчес выругался и ушел.
— Что случилось? — спросил Смит.
— Сбежали, сучьи дети, — кисло сообщил Фолз. — Ни тебе спасибо, ни до свиданья. А я еще вдобавок по шапке получил из-за них…
— Сбежали, и сбежали, — здраво рассудил Смит. — Мы же их в плен не брали, так ведь?.. Пошли ужинать, короче.
— Только профессор Макфлай пусть вначале зайдет к капитану, — вспомнил Фолз.
Арабский халифат. Лагерь Томаса МясорубаМаленькие лошади найманов, покрытые густой длинной шерстью, больше походили на волков, чем на лошадей, даже нрав у них был волчий — злобный и вздорный. Но они были неутомимы в пути, поэтому передовая часть отряда вернулась в основное расположение до наступления утра.
Еще за несколько лиг до цели они услышали гул, подобный гулу мощного водопада, который по мере приближения к лагерю распадался на отдельные звуки пьяного ора и звона оружия, не смолкавшие здесь ни днем ни ночью. Вся равнина, насколько хватало глаз, была затоплена огнями костров. От этого грозного зрелища сердце Уйгуза Дадая, предводителя отряда найманов, забилось сильнее. Несколько часов назад, в Муммаке, оно билось так же, когда один из слуг Железного Змея услышал его в ночи и лязгнул железом. Но Уйгуз Дадай замер, растворившись в темноте, и пришелец не увидел его и не смог пустить в ход оружие. И Дадаю не пришлось в очередной раз напоить вражеской кровью свой кинжал.
Они поздоровались с бородатыми стражниками, и те опустили копья, проехали мимо белых шатров кипчакских всадников, миновали стоянку рослых бритоголовых воинов, прибившихся к ним еще под Эдессой и называвших себя «людьми Зиара», проехали через «квартал отбросов», где обитал всякий сброд, интересующийся исключительно пьянством и грабежами, и только потом попали в наиболее чистую часть лагеря, занятую гвардейцами Томаса Мясоруба. Правда, и здесь хватало пьяных воинов, блюющих себе под ноги и спящих вповалку прямо на выжженной траве, но с этим уже ничего нельзя было поделать — Уйгуз Дадай хорошо знал нравы, царящие в любой наемной армии. Чуть поодаль от остальных стоял огромный алый шатер, у которого дежурили четверо трезвых и опрятных воинов, одетых в странные стальные халаты, которые принято носить на родине Томаса.
— Я командир лазутчиков, — сказал Уйгуз самому высокому и сильному. — Мы только что вернулись с вестями для короля. Передайте ему, что Уйгуз Дадай придет к нему, когда он пожелает.
Воин пристально посмотрел на него. Черты лица напоминали складки стального халата.
— Можешь идти прямо сейчас. Король Томас не спит. Возможно, он выслушает тебя и даже одарит своими милостями.
Великан протянул руку, в которую Уйгуз послушно вложил свою кривую гибкую саблю и обоюдоострый кинжал.
Потом он невольно замешкался. Странно! Вот так, сразу, без предварительного доклада, к Мясорубу обычно не пускали.
— Иди же, — сказал воин, и Уйгуз с усилием шагнул через порог.
Томас Мясоруб сидел в исходящей паром и пышной мыльной пеной большой деревянной ванне, вместе с двумя девицами, которые втирали пену в его тело льняными рукавичками. Третья стояла рядом с ванной на коленях, держа в руках серебряный поднос с вином и кусками жареного мяса. Девиц этих Уйгуз не помнил, да оно и неудивительно, — Томас менял их регулярно, как платки, что ему подавали после омовения. Между ванной и входом стоял Руфус-Медведь, его личный телохранитель и оруженосец, и в самом деле похожий на огромного медведя, украшенного по странной прихоти заморской моды длинными рыжими косами. Огромная волосатая лапа лежала на рукояти меча.
А недалеко от входа, так, чтобы королю было видно из его ванны, висел, подвешенный на стальных крюках, голый человек. Неестественно вывернутые члены его, черные, будто отмороженные пальцы и кровавая шапочка на темени, где кожа была срезана вместе с волосами, говорили о том, что человек немало претерпел, прежде чем упокоился на этих крюках подобно куску баранины, — возможно, крюки эти даже показались ему избавлением, королевской милостью, на которую Томас Мясоруб был столь щедр…
Однако не это заставило содрогнуться сурового Уйгуза Дадая. Лицо убитого было покрыто коркой засохшей крови, узнать его было невозможно, но на предплечье он разглядел знакомый узор из переплетенных змей — Уйгуз хорошо помнил день, когда старый шаман набивал этот узор костяной иглой, окрашенной темным ореховым настоем, и Орчин, его младший непутевый братец, только что прошедший обряд инициации, громко смеялся, хоть слезы текли по его щекам… Да, сомнений быть не могло. Орчин. Это был Орчин.
В горле Уйгуза родился сдавленный стон, мышцы напряглись. И в тот же момент в спину ткнулось острие меча — высокий стражник с улицы неслышно вошел следом. Его ждали. И предвидели, что он захочет отомстить за брата.
— На колени перед королем! — заорал Руфус.
Уйгуз опустился на колени и замер, ожидая, что сейчас услышит свист остро отточенного лезвия, а в следующий миг он встретится со своим младшим братом на просторах великой Заоблачной Степи… Но ничего не произошло. Уйгуз перевел дух, подполз к бадье и поцеловал мокрую руку Томаса, свисающую вниз.
— Можешь встать, — сказал Томас, внимательно разглядывая его.
Он был пьян.
Уйгуз встал.
— Что ты принес мне? — спросил Томас, как ни в чем ни бывало.
— Мы достигли пределов Муммака, мой король, как ты и велел, — хрипло выдавил Уйгуз. — В городе больше восьми сотен жителей. А также скот и птица, и вода, и другие припасы, хотя много было вывезено в Аль-Баар по приказу халифа. Город практически не укреплен, гарнизон отбыл в крепость, так что взять Муммак не составило бы труда.
— Не составило… Бы? — переспросил Томас заплетающимся языком. — Почему — «бы»?
Уйгуз не переставал поражаться тому, как этот вечно пьяный и, на первый взгляд, недалекий человек сумел сколотить вокруг себя и держать в повиновении огромное войско, которое огненной лавиной прошло по бескрайней территории от Эдессы до западных границ Арабского халифата, сметая и уничтожая все на своем пути. Секрет, возможно, крылся в звериной интуиции Томаса и в его звериной, опять-таки, жестокости, которая быстро обрастала легендами, заставляя цепенеть врагов еще до того момента, когда он, Томас Мясоруб, предстанет перед ними во плоти и во всеоружии.
Железную дисциплину в своей армии Мясоруб поддерживал с помощью двух разборных виселиц, перевозимых в обозе, и заимствованного у римлян обряда децимации, когда в струсившем легионе казнили каждого десятого. Правда, он усовершенствовал эту процедуру. Отряды отвечали не только за трусость на поле боя: серьезное нарушение любого солдата — и головы летели с плеч, причем не каждая десятая, а каждая пятая! Командиры в строях наводили дисциплину палками и мечами, виновных клеймили раскаленным железом, сжигали на кострах и разрывали дикими лошадьми.
Впрочем, может, был и другой секрет, даже наверняка был, и Уйгуз Дадай вроде бы знал его, но ему не дано было облечь это знание в слова.
— Потому что город уже занят, мой король, — проговорил Уйгуз после паузы.
