Ник Кварри - Солдат мафии
Джонни, с трудом переставляя ноги, вышел из квартиры. По лестнице он спускался словно пьяный, который вот-вот рухнет. На улице он некоторое время продолжал ковылять по тротуару, пока не нашел машину, не запертую на ключ.
Уже светало, когда Джонни добрался до своей квартирки снял на Брекер-стрит. Там он запер дверь, дважды повернул ключ в замочной скважине, и сразу схватил бинокль, лежавший на диване. В то утро его безумная идея ещё не могла осуществиться: было слишком рано, чтобы дон Ренцо надел один из тех костюмов, которые Джонни нашпиговал наркотиками. И все же у него от сердца отлегло.
Потом, осторожно примостившись на правый бок, он вытянулся на диване. Уже проваливаясь в полубред, Джонни все спрашивал себя, сколько понадобится дону Ренцо времени, чтобы надеть нужный костюм.
И протянет ли он сам так долго, чтобы это видеть.
Глава 13
Джонни проснулся, обливаясь потом; все тело корчилось от мучительной боли. Послеполуденное солнце заливало комнату, но сам он был так плох, что понадобилось немалое время, чтобы понять, где он и что с ним происходит. Тяжело дыша, он пытался справиться с болью, приковавшей его к влажному матрасу, потом с глухим стоном сел на край постели и спустил ноги на пол.
Руку и левое плечо дергало словно от ужасной нестерпимой зубной боли. Если бы он мог, просто оторвал бы руку. Казалось, удаленная доктором Миллером пуля превратилась в клин, вбитый в его тело. И этот раскаленный добела клин то распухал, то уменьшался в ритме его дыхания.
Страшная жажда иссушила горло, но встать, пройти в ванную и напиться было выше его сил.
Пошарив правой рукой в кармане, он достал три пилюли кодеина. Такая доза была слишком велика, он это знал. Следовало тщательно распределить имевшиеся у него лекарства и не принимать ни одной пилюли по крайней мере четыре ближайших часа.
Несмотря на столь разумное решение, Джонни сунул в рот все три пилюли и поспешно разжевал, чтобы легче было проглотить. Потом вытянулся на постели постарался дышать медленно и спокойно.
Доктор Миллер перенес его часы с левой руки на правую, и Джонни внимательно уставился на большую стрелку. Он буквально гипнотизировал себя этим зрелищем, чтобы отвлечься и уйти в иной мир, где страдание не занимало бы столько места.
Через полчаса под воздействием кодеина боль постепенно утихла. Поддерживая левую руку правой, Джонни с величайшей осторожностью поднялся. Его слегка покачивало, но головокружение прошло. Нужно было побыстрее напиться воды. Три пилюли, выпитые разом, сняли боль, но с минуты на минуту он мог лишиться чувств.
Но быстро двигаться он не мог — боялся упасть и повредить раненую руку.
Ковыляя на одеревеневших ногах, Джонни осторожно переносил вес тела с одной ступни на другую. Добравшись до ванной, он уже не почувствовал зловония — обоняние под действием кодеина отключилось.
На туалетном столике стоял пластмассовый стаканчик сомнительного происхождения. Джонни открыл кран — вода потекла рыжая от ржавчины, но он выпил четыре стакана подряд. Потом осторожно развернулся и вернулся в комнату.
На какое-то время боль отступила. Когда его ноги коснулись дивана, он их уже не чувствовал. Просто осторожно вытянулся и заснул глубоким сном.
Когда он открыл глаза, уже стемнело. Боль вернулась вновь, но уже не такая сильная, как прежде. По крайней мере пока.
Джонни сумел добраться до ванной и запил стаканом воды новую порцию кодеина. В этот раз он принял две пилюли. Потом вернулся на диван и поднес к глазам правую руку, чтобы взглянуть на циферблат.
Почти полночь. Стрелки ещё двигались, но если он не заведет часы, те вскоре остановятся.
Сняв впившийся в запястье ремешок, Джонни сунул часы в рот, зажал зубами и завел здоровой рукой. Вновь надеть их на запястье он не мог и положил в карман.
Две пилюли кодеина начали действовать.
Сконцентрировав всю волю, он приказал себе проснуться ровно в восемь утра. Прежде у него такое получалось и теперь, засыпая, он молил небо, чтобы эта привычка не подвела.
Когда Джонни проснулся, жаркое солнце заливало комнату, пробиваясь в щели в занавесках. Боль казалась вполне терпимой. Он совсем не ощущал раненой руки, только левый бок ещё болел.
Пошарив в кармане, Джонни нащупал часы. Те показывали без десяти восемь. Его внутренний будильник как всегда действовал исправно.
Была у него и другая причина для радости: теперь он мог обходиться без кодеина. Тем лучше, сегодня ему нужно сохранять светлую голову... по крайней мере ближайшие часы. А если улыбнется счастье, может быть и дольше.
Джонни с трудом поднялся, на ватных ногах добрался до ванной комнаты и выпил три стакана воды. Потом теми же неуверенными шагами вернулся в комнату и ухватился здоровой рукой за стул. Кое-как подтащил его к окну и по дороге прихватил бинокль.
Тяжело дыша, какое-то время он вспоминал, что должен делать. Потом память неожиданно вернулась, и он навел бинокль на штаб-квартиру дона Ренцо. Тщательно настроил резкость, опустил бинокль на колени и принялся ждать.
Без десяти девять перед зданием остановился лимузин дона Ренцо.
Джонни заставил себя выйти из летаргического состояния и поднес бинокль к глазам. Он сразу узнал парня, сидевшего за рулем — это был Марти, сын дона Ренцо. Он не отличался большими способностями и работа шофером была вполне по нему.
Джонни внимательно осмотрел трех мужчин, вышедших из машины. Это были новые телохранители, физиономия одного из них показалась ему знакомой. Потом Джонни вспомнил — Сал Аккане, грубый, но способный парень, обладавший крысиной изворотливостью.
Громилы оглядели улицу, потом Сал Аккане кивнул и из машины вышел дон Ренцо.
Но костюм его был не из тех, которые Джонни начинил кокаином.
Горькое разочарование буквально схватило его за горло. Он уронил бинокль, хотя продолжал следить за улицей. И видел, как дон Ренцо с охранниками исчез в здании, а Марти снова сел за руль.
Джонни пытался убедить себя, что его разочарование необоснованно. В конце концов не было оснований рассчитывать, что счастье улыбнется ему так скоро. Могло пройти не меньше недели, пока дон наденет нужный костюм.
Вот только долго ждать Джонни никак не мог. Он помнил слова доктора Миллера, что если как можно скорее не лечь в больницу, дела будут плохи.
Сама эта мысль его не испугала, что было дурным знаком. Так нельзя.
Он с трудом поднялся, добрался до дивана и растянулся на продавленном матрасе. Все тело охватил жар и какая-то странная вялость. Джонни пощупал лоб — никакого пота, кожа казалась сухой, как пергамент.
Понадобилось время, чтобы понять: у него началась лихорадка.
В желудке заурчало. Сколько он не ел?
Джонни вспомнил старую пословицу: «Лечи насморк, но лихорадка пусть помрет от голода».
А что, если все произойдет наоборот?
Во всяком случае, у него не было возможности достать хоть что-нибудь поесть. По крайней мере днем. Быть может, попытаться вечером?..
Если к тому времени он ещё сможет двигаться.
Или имеет смысл ещё раз принять кодеин, чтобы справиться с лихорадкой?
Он ещё продолжал размышлять об этом, когда снова потерял сознание.
Когда Джонни вновь очнулся, было темно. Он попытался вспомнить: что нужно было сделать этой ночью? Однако не сумел, и вскоре его мысли занял другой вопрос: он больше не испытывал жара, наоборот, дрожал от холода. Несмотря на все усилия, Джонни начал стучать зубами.
И вновь вернулась боль. Не там, куда он ранен, там тело полностью утратило чувствительность. Болело все, как будто его нервы превратились в острые стрелы, которые безостановочно его кололи.
Он поднялся с матраса и с трудом доковылял до ванной. Вынул из кармана две последние пилюли кодеина, проглотил их разом и запил водой.
Сам не зная как, он вдруг оказался на коленях, его рвало. С каждым рвотным позывом волна боли вздымалась в мозгу и спускалась вдоль тела. Ему хотелось кричать, одновременно он чувствовал, как что-то его душит.
Когда приступ прошел, Джонни был не в состоянии подняться с пола. Он хотел было добраться до дивана на карачках, но на полпути лишился чувств и растянулся, уткнувшись лицом в пол.
На следующее утро в четверть девятого старый седой негр осторожно проник в комнату, где спал Ренцо Капеллани. Звали старика Бен Джонс, и командовал он всей прислугой в доме на Лонг-Айленде. Мягко и неслышно ступая, он поставил на столик у изголовья постели стакан с томатным соком, потом приготовил одежду, выбранную хозяином накануне: трусы, носки, безукоризненно сверкавшие ботинки, рубашку, галстук, свежевычищенный и отглаженный костюм. В портфель уложил запасную рубашку — когда дон Ренцо работает допоздна и задерживается в Нью-Йорке, то любит среди дня её сменить.
Когда слуга раздвинул шторы и впустил в комнату лучи утреннего солнца, дон Ренцо зашевелился. Бен Джонс приблизился к постели и торопливо доложил:
