Андрей Дышев - Петля для скалолаза
Метод сработал. Едва Гельмут начал распутывать змейку капроновой шнуровки и отстегивать замки, как Мэд дернула ногой и вскочила, глядя на нас безумными глазами.
– Успокойся, – сказал я ей. – Мы хотели только разбудить тебя.
Я подождал, когда Мэд проснется окончательно. Не люблю повторять одно и то же по несколько раз. Гельмут от нетерпения начал помогать Мэд шнуровать ботинок. Я встал – так мне было легче.
– Вынужден открыть карты, – произнес я многообещающим тоном, от которого Гельмут заерзал. – Я работаю на органы государственной безопасности.
– Что? – не поняла Мэд. Она поморщилась и повернулась к Гельмуту. – Что он сказал?
Гельмут – ручаюсь – все понял, но зачем-то развел руки в стороны и пожал плечами.
– Оперативный работник, – для пущего эффекта добавил я.
Мэд несколько мгновений тупо смотрела на мои ботинки, а затем коротко хихикнула.
– Э-э-э… – произнес Гельмут, но мысль не закончил.
– Так получилось. И не по моей воле, – продолжал я экспромт. – И вот потому задолго до приезда сюда Илоны я знал, что в подошвы ее вибрам будут запаяны контейнеры с психотропным препаратом. Мне было также известно, что встреча со связным из альплагеря «Белый Князь» должна состояться на Приюте или на склоне Эльбруса. Я знал, что в «Белом Князе» находится база отдыха и психологической реабилитации чеченских боевиков…
Мэд вскочила на ноги, подошла к окну-иллюминатору и сквозь зубы произнесла что-то вроде «jude». Сначала я подумал, что она почему-то назвала меня евреем, а потом догадался – Иудой.
– Одного из ваших связных звали Магомед Шаттуев, – не обращая внимание на оскорбление, шпарил я как по написанному. – Где он сейчас находится и что с ним случилось, вам хорошо известно. Второй связной, украинец по национальности, сейчас на Приюте и ждет встречи с Илоной. Я думаю, что это именно он по каким-то причинам сбросил со скалы Шаттуева, но это другая тема.
Я заключил с вами договор о сопровождении на Эльбрус именно для того, чтобы контролировать передачу порошка связным. И, наверное, уже выполнил бы свой долг, если бы не эти долбаные террористы, а потом еще и Глушков. Ваша судьба стала моей, ваша боль – моей. Мы пережили вместе слишком много, Илона стала мне слишком дорога, чтобы я мог продолжать шпионить за вами. И вот я решил сознаться. – Я выжал слезу из глаз Гельмута. Мэд буравила меня своим пристальным взглядом, покачивая вибрамом с контейнером в подошве.
– И что ты намерен делать дальше? – спросила она после паузы.
– Просить твоей руки, – неожиданно даже для самого себя выдал я.
– Это не смешно, – оценила Мэд.
А меня уже увлекла эта невероятно свежая идея.
– Я люблю тебя! – Я стал более детально прорабатывать свое предложение. – И хочу, чтобы ты стала моей женой.
– Ты сумасшедший, – решила Мэд, но губы ее дрогнули и озарились слабой улыбкой. – О чем ты говоришь?
– О нашем будущем.
Гельмут крутил головой, глядя то на меня, то на Мэд и, по-моему, не очень въезжал в смысл, хотя мы, как всегда, говорили по-немецки.
– До этого будущего очень далеко, – стала выводить меня на нужную тему Мэд. – Если благодаря тебе нас упрячут за решетку, то лет десять с женитьбой тебе придется подождать.
– Я сделаю все, чтобы вас не посадили.
– Как?! – в один голос спросили псевдородственники.
– А на основании чего вас посадят? – послал я встречный вопрос.
– На основании этого, – не совсем уверенно ответила Мэд и постучала ладонью по вибраму.
– Ты меня не дослушала, – сказал я. – Да, ситуация неважная, здесь, на Приюте, под видом альпинистов ночуют два оперативных работника. Тебя хотят взять с поличным, когда ты будешь передавать вибрамы сообщнику Магомета Шаттуева. Пока ты этого не сделаешь, никто не сможет предъявить тебе обвинение.
Мэд не реагировала. Зато Гельмут, поняв, что при любом раскладе выйдет сухим из воды, оживился, подсел к нам и тоже стал гладить Мэд, но его руку она тотчас сбросила со своей головы.
– Что мне делать? – наконец прошептала девушка.
– Первым делом надо избавиться от этих ботинок, – сказал я. – Выкинуть их на свалку, закопать в снег и ни под каким предлогом не подходить к связному. Давай сюда! – Я выхватил из ее рук вибрамы, отстегнул вторую «кошку» и сунул их в полиэтиленовый пакет, который нашел в углу. – При первой же возможности я выброшу их в мусорную яму. А еще лучше – в туалет. И никто не сможет предъявить тебе обвинение.
– Да, – согласилась Мэд и прижалась к моей руке. – Сделай это, пожалуйста! Ты же не бросишь меня в беде, правда?
– Правда, – подтвердил я, целуя девушку в лоб.
Именно в этот момент в коридоре скрипнула панцирная сетка и распахнулась дверь. На пороге, с автоматом в руках, бледная, как Эльбрус, стояла Лариса.
– Что-то с Глушковым случилось, – сказала она. – Я полчаса стучалась к нему – не открывает. Сами с ним разбирайтесь, а я умываю руки.
Глава 31
Я с пакетом в руках первым кинулся в коридор, следом за мной босоногая Мэд, затем Лариса. Хромой Гельмут, опасаясь, что может опоздать навсегда, запрыгал за нами на одной ноге, придерживаясь руками за стены. Лестница задрожала от нашего топота. Рыжебородый мужчина в белом свитере неожиданно появился в проеме дверей второго этажа.
– Скажите, а по какому поводу…
Он не договорил, так как был отброшен мною в угол лестничной площадки. Мэд, которая бежала в шерстяных носках, занесло на полированных напольных плитках, и она угодила незнакомцу в объятия. Лариска заняла ее место в нашем строю и принялась подталкивать меня в спину, хотя я бежал и без того достаточно резво. У нас было несколько секунд на то, чтобы перекинуться словами.
– Всего один альпинист не имеет пары. Живет в тридцать первом номере на третьем этаже. Его зовут Богдан Немовля, – сказала мне в спину Лариса.
– Он там один?
– Да. Рюкзак с баксами я закопала у фундамента трубы, внизу за Приютом.
Мы подбежали к двери. Оба дышали, как загнанные лошади – высота четыре двести как-никак. Я постучал.
– Глушков, открой! Это Ворохтин!.. Ты слышишь меня?
Я двинул по двери еще пару раз кулаком и добавил ногой. Никакого результата.
– Надо ломать, – предложила Мэд, подкатив к нам по скользкому линолеуму, как на коньках, и бесцеремонно втиснулась между мной и Ларисой.
– Давай, Стас! Смелее! Вышиби ее! – подзадоривала меня Лариса.
Я толкнул дверь плечом. Она вывалилась вместе с дверной коробкой. Шуму было намного меньше, чем известковой пыли. Толкая друг друга, следом за мной в комнату ввалились Лариса, Мэд и Гельмут.
Глушков лежал в какой-то странной позе, в какой иногда спят маленькие дети: на коленях, поджав ноги под себя и опираясь на локти. Обеими руками он оттягивал ворот свитера, словно это была висельная петля, и Глушков, уже повиснув над эшафотом, еще пытался бороться за жизнь.
Можно было не сомневаться, что на кровати лежал труп, но я все-таки оторвал руку Глушкова от ворота и сжал пальцами его запястье. Пульса вроде как не было.
Я сделал все, что должен был сделать в этой ситуации, – убедился, что спасать Глушкова уже поздно, и показал на страшный оскаленный рот.
– Умер от удушья. Скорее всего у него был отек легких.
Между тем интерес к покойнику проявили только мы с Ларисой, тогда как Мэд и Гельмут, стараясь не делать слишком откровенных движений, тщательно обыскивали номер: заглядывали под кровати, в тумбочки, шарили под подушкой и одеялом свободной кровати. Мэд встала рядом со мной. Улучив момент, когда Лариса отвернулась к окну, молниеносно прижалась губами к моему уху, будто порывалась поцеловать:
– Выкинь ботинки!
Все это время, пока мы вламывались в номер и осматривали труп Глушкова, я держал полиэтиленовый мешочек с ботинками в руках. Мэд была права – пришло время воспользоваться моментом и решить судьбу злополучных вибрам.
Глава 32
Перед тем, как выйти в коридор, я натянул на голову, до самых бровей, спортивную шапочку, надел темные очки, а нижнюю часть лица закрыл шарфом.
Тридцать первый номер находился в торце коридора. Дверь была заперта, но, как только я шлепнул по ней ладонью, изнутри кто-то отозвался:
– Секундочку!
Секундочка была размером в минуточку, но незнакомый мужчина, открывший мне дверь, тотчас пояснил:
– Пардон, я одевался.
Он был среднего роста, смуглолицый, с редкими светлыми волосами, зачесанными назад и открывающими глубокие залысины. Круглые, маленькие зеленоватые глазки, как у куклы, смотрели как бы сквозь меня и медленно плыли. Кончик его носа с широкими крыльями и глубокой, как у сифилитика, седловиной выступал далеко вперед. Губы украинца были пухлые, вывернутые, и на фоне слабого, невыразительного подбородка вместе с носом были самыми заметными элементами лица.
– Вы до кого? – спросил он, шевельнув губами и обнажив совершенно беззубый рот. Я почувствовал запах. Украинец недавно пил.
