Андрей Дышев - Пустой
«Но в чем я виновата? – мысленно спорила со своей совестью Даша. – Кому стало хуже оттого, что я за ней следила? Я даже сделала ей лучше, когда вытащила из золы кусок тряпки!»
Даша приблизилась к светящемуся окну, тихонько постучала по нему и позвала:
– Леша!
Она замерла и минуту прислушивалась к тишине, которую изредка нарушали лишь тяжкие вздохи коровы, доносящиеся из сарая. Снова постучала, на этот раз громче.
– Не барабань, стекло вышибешь! – неожиданно раздался за ее спиной голос Лешки.
Даша вздрогнула, повернулась. Она увидела, как из темноты сада проявляется фигура Лешки, и ей стало неприятно, что все это время он скрытно наблюдал за ней. «И все-таки это ужасно, когда за тобой следят», – признала она.
– Привет, – сказала она с некоторым оптимизмом и тотчас крепко стиснула губы. Таким жизнерадостным голосом в неподходящей обстановке говорят только идиотки.
Лешка не ответил. Его молчание сказало все о его настроении. Даша почувствовала себя неловко. Она поняла, что разговаривать с Лешкой легко и непринужденно, как это было всего несколько часов назад, ей будет очень и очень трудно.
– Чего пришла? – спросил он, садясь на лавку.
Она села с ним рядом, украдкой поглядывая на его лицо, насупленные брови и глубокие морщины на лбу. Вдруг Лешка повернул голову и в упор посмотрел на Дашу. Она подумала, что если он сейчас ее ударит, то, наверное, она это заслужила, и на него нельзя будет обижаться.
– Здорово работаете, – сквозь зубы процедил он.
– Леша, – прошептала Даша, с удивлением замечая, что признаваться во лжи и страшно, и стыдно. Она опустила голову, чтобы свет из окна не освещал ее лица. – Я сказала тебе неправду. Я вовсе не помощник следователя. И вообще, я не в прокуратуре работаю, а телятницей в совхозе «Путь Ильича»…
Леша смотрел на девушку уже с недоверием и насмешкой.
– А следователю помогала в качестве добровольной дружинницы?
Даша кивнула, потом пожала плечами. Рассказать ему, что она загорелась мечтой стать следователем? Глупо.
– Понятно, – вздохнул Лешка. – Помощница ты, конечно, усердная и добросовестная…
Как же стыдно! От жалости к себе Даша чуть было не всплакнула.
– Ничего они твоей маме не сделают, – пробормотала она. – Потому что нет доказательств. Ей только нельзя признаваться, что она знала водителя. Ни за что! Пусть молчит. И тогда они упрутся в непрошибаемую стену. Вон Воронцов какой злой ходит! Никак не может доказать, что дальнобойщик приехал именно к твоей маме. А других версий убийства у него нет.
Лешка со слабой надеждой взглянул на Дашу.
– Ты думаешь, он ничего не докажет?
– Ничего! – с искренним убеждением ответила Даша и невольно перешла на шепот. – Девяносто девять процентов даю, что не докажет. А если ты сейчас проводишь меня на луг, то будут все сто процентов.
Она его заинтриговала.
– А зачем тебе на луг?
Даша с опаской посмотрела на черные очертания кустов. Она подумала, что за ними запросто может спрятаться или Шурик, или Воронцов. Она встала, взяла Лешку за руку и повела в сад.
– В «КамАЗе» осталась фотография твоей мамы, – прошептала она, остановившись посреди огуречной грядки. – Она где-то в бардачке.
Она снова потянула его за руку, но Лешка стал какой-то заторможенный.
– Ну что же ты! – прошептала Даша.
– Да, да, – забормотал Лешка и дернул головой, словно хотел отряхнуться от этих мыслей, как от песка, случайно попавшего на него. – Пошли…
Они спустились на луг. Вдруг Лешка остановился.
– Ты чего? – спросила Даша.
– Дальше я сам пойду, – ответил Лешка. – Нечего тебе к машине подходить. Там Шурик своего Витьку на охрану поставил. А я с ним договорюсь.
– Мне страшно тебя отпускать! – призналась Даша.
– Жди меня здесь! – тверже повторил Лешка.
Даша сдалась.
– Хорошо… Я буду ждать тебя! – Она подумала и добавила: – Прихвати заодно и мой рюкзачок. Он на полке под матрацем лежит.
Она села на траву и обняла руками коленки, чтобы было не так холодно.
30
«А Шурик игрок! – думал Воронцов. – И нашим, и вашим… Говорит, что нет доказательств, что Клинцова была знакома с водителем «КамАЗа». Что ж, сейчас будут».
Он шел по вечернему лугу неторопливо и расслабленно. Темнота надежно скрывала его, а влажная трава приглушала шаги.
Несмотря на сгущающиеся сумерки, он без труда различал черные пятна лошадей, пригнанных в ночное. Неподвижные, стреноженные, они дремали стоя и не чувствовали человека. Колючки напоминали вставшие дыбом космы, и Воронцов старательно обходил их. Сырой воздух, казалось, тоже заснул в этой огромной лошадиной спальне. Никакого движения вокруг. Никаких звуков. Тишина и покой царствовали на лугу.
Вскоре Воронцов стал улавливать тихое журчание воды. Чем ближе он подходил к реке, тем сильнее пахло водорослями и рыбой. На поверхности воды сверкнули отблески луны, похожие на россыпь рваной и мятой фольги.
Воронцов ориентировался легко. Вот и «КамАЗ». Темный, мрачный, словно заброшенный дом с заколоченными окнами. Воронцов приблизился к кузову, приподнял край брезента и посветил фонариком. На тощей подстилке из сена, накрывшись ватным одеялом с пестрыми заплатками, спал бессменный часовой – Витька, средний сын участкового.
Воронцов потряс его за плечо. Парень крякнул, что-то пробормотал и вскинул голову, глядя дурными глазами на слепящий его свет.
– Что?! Кто это?! – испуганно крикнул он. – Щас тревогу подниму!
– Свои, – негромко ответил Воронцов и посветил себе в лицо, чтобы Витька узнал его. А то мало ли что парню спросонок привидится! Шарахнет обухом по голове, и поминай как звали!
– Ага, да… – забормотал Витька, на этот раз испугавшись взбучки. – Я только чуток закемарил…
– Да ладно тебе! – снисходительно отмахнулся Воронцов. – Топай домой. Теперь моя очередь дежурить.
Все еще плохо соображая, Витька перелез через борт кузова и спрыгнул на землю. Поеживаясь и покачиваясь, словно пьяный, он побрел в темноту.
Воронцов постоял, глядя на фиолетовое небо, потом подошел к кабине, посветил на полоску бумажки с печатью, наклеенную на дверь, и провел по ней пальцем, разрывая. Он уже взялся за ручку, чтобы открыть дверь кабины, как услышал приглушенный звук, словно кто-то недалеко кашлянул.
Мгновенно погасив фонарик, Воронцов беззвучно отошел в кусты. Может, это Витька вернулся? Нет, это не он. В свете луны был отчетливо виден плечистый силуэт. Воронцов перестал дышать, и его рука медленно потянулась к кобуре.
Человек, приближающийся к машине, либо ничего не боялся, либо был неопытным простофилей. Он не соблюдал минимальной осторожности. Прошел мимо кузова, не удосужившись заглянуть в него. Его обувь, скользя по мокрой траве, издавала отчетливый свистящий звук. В его движениях угадывалась решительность, но в большей степени – торопливость. Подойдя к двери, он открыл ее. Тотчас на потолке кабины вспыхнул плафон, и Воронцов узнал Лешку.
«Вот, оказывается, кто пожаловал!» – подумал следователь, испытывая ощущение порядка и закономерности, какое так хорошо знакомо любителю кроссвордов, заполняющему буквами последние клетки. Он расслабился, усмехнулся и вернул пистолет в кобуру.
Лешка тем временем стащил с полки небольшой матерчатый рюкзачок и стал шарить в бардачке.
Воронцов уже не таился. Его мало интересовало, что Лешка делает в кабине. Следователь закурил, выпустил дым в темное небо. Посмотрел на мошкару, которая стала собираться у освещенного ветрового стекла «КамАЗа». Лешка в отличие от него мошек не видел, как, собственно, и следователя. Он ничего не мог видеть, кроме своего отражения в стекле. Воронцов не спешил. Спешить уже было некуда. Воронцов стоял, курил и наслаждался тихой ночью. Он не поднимал взгляд на светлые окна кабины, чтобы не слепить глаза. Потом, когда дверь кабины закроется и плафон погаснет, ночь станет беспросветным мраком только для Лешки. А что еще так подавляет волю, как слепота?
Воронцов кинул окурок в воду. Тот прочертил в темноте, словно комета, малиновую дугу и погас. Должно быть, пора. Он повернулся и не спеша пошел к машине.
Лешка, кажется, сделал все, что хотел. Он выпрыгнул из кабины, мягко прикрыл дверь и закинул себе за плечи рюкзачок. Воронцов тотчас подскочил к нему, схватил за плечо и с силой толкнул на борт.
– Стоять! – крикнул следователь, направляя в лицо Лешке фонарик, словно дуло пистолета. – Я следователь прокуратуры Воронцов! Руки за голову! Ноги расставить!
Лешка часто дышал и, морщась, смотрел на ослепительное, как солнце, пятно света. Не страх, а злость исказила его лицо. Видя, что парень не спешит выполнить его приказ, Воронцов ударил его под ребро. Лешка вздрогнул, развернул плечи и сжал кулаки, но сдержался.
– А что вы на меня набросились? – вызывающе выкрикнул он. – Что я сделал?
«А он быстро совладал с собой!» – подумал Воронцов.
