Александр Никифоров - Дневник офицера КГБ
— Вот и правильно, но в рапорте про сигареты не пишите. Да и про глаз не нужно.
— Мы проследили за дуканщиком. После нашего ухода он побежал жаловаться в Исламский суд, — добавил Джахир.
Дело сделано. Будем ждать результат.
Ждать долго не пришлось. Через два дня от наших оперативных источников мы получили информацию, что по решению Исламского суда двум бандгруппам НИФА было запрещено действовать самостоятельно до выяснения обстоятельств дела. На оперативном языке проведенная операция называется «отвлечь противника на негодный объект». Пускай духи между собой разбираются. Междоусобица — это нам только на руку.
— Неплохое начало, — похвалил я сотрудников. — Думаю, и дальше нужно провоцировать душманов на внутренние разборки. — Есть предложения?
— Есть одна идея, — говорит Джахир.
«Снова идея, — мысленно улыбнулся я. — Молодец, Джахир, толковый из него руководитель получится».
— Прорабатывай, — как всегда, поддержал я его.
* * *«Здравствуйте, дорогие мои мама и папа. Получил от папы письмо, но сразу не ответил. Была небольшая работа. У меня все хорошо. Питаемся нормально. Есть молоко, сливки, простокваша, правда сухие. Погода хорошая. Два дня температура сорок пять градусов с плюсом. Скоро будет теплее. Но у нас есть бассейн, душ. Лето «перезимуем». Через неделю улетаю в Кабул. Особого желания нет, но нужно кое-что купить к отпуску. Все футбольные матчи смотрел. Нашей «доблестной» сборной в Мексике делать нечего, да еще с такими соперниками по подгруппе. До свидания. Крепко вас целую. Саша.
P. S. Посылаю вам фотографию, где я уже без бороды. 15.04.1986 г.».Глава 10
В Кабуле
А в Кабуле вечер и дома в нем тонут
Я иду Маркетом,[42] а вокруг темно!
Просто так, гуляю, даже как-то странно…
Фонари льют светом, в небе звезд пожар.
Тихо, не стреляют. Табором дуканы…
Да, ребята, это нет, не Кандагар!!![43]
Раннее кабульское утро. На улице тихо. Мимо проезжают редкие машины. Суетятся рикши, развозя по лавкам товар. Ласково греет весеннее солнышко. Идиллия! Словно и нет войны. На улицах развеваются праздничные флаги в честь восьмой годовщины Саурской революции.
Восемь лет войны… Восемь лет! Что изменилось за эти годы? Собственно, ничего. Хотя, если в 1982 году в Кандагаре афганец с «буром» в руках — душман, то в 1986 году автомат и даже гранатомет в его руках — обычное явление.
Восемь лет военные монотонно уничтожают душманские базы, рапортуя высшему руководству о новых победах. Партийные и комсомольские советники укрепляют народную власть, неся в массы вечные законы марксизма-ленинизма, а массам вдоволь бы наесться. Контрразведка, разведка… словом, все при деле, а расплачивается — советский воин. Воин, который еще вчера у школьной доски читал отрывки из поэмы Некрасова «Кому на Руси жить хорошо»…
— Опять задумался, товарищ мошавер? — прерывает мои мысли Тахир. — Может, по шашлычку с лепешкой с пылу с жару?
Шашлык и особенно лепешки на Маркете были великолепные. Выпекались они в специальной печи «тандыре». Это большая керамическая печь с круглым отверстием, через которое закладывают дрова, вычищают золу и сажают хлеб. Перед выпечкой лепешек его жарко протапливают дровами или хворостом. После того, как все прогорит, стенки тандыра протираются от налета гари, и к ним быстрыми движениями прикрепляют сырое тесто. Через некоторое время специальным крюком вынимают готовую лепешку. Выпечка хлеба в тандыре — целое искусство. Участвуют несколько человек. Один подносит воду и муку. Второй замешивает тесто. Третий, главный, сажает тесто в тандыр. Я любил наблюдать за действием пекарей. Ловко у них получалось…
— Мудрое решение, — поддержал я предложение друга. — Пошли!
Мы дружно отправились в шашлычную. Проходя мимо посудного дукана, Тахир предложил:
— Зайдем?
— Чего мы там забыли? На вилле посуды полно. Была бы еда, а тарелка найдется. Попить тоже есть из чего. Стаканы, бокалы, чашки, нурсики, наконец…
«Нурсиками» мы называли пластмассовые колпачки от неуправляемых ракетных снарядов (НУРС). За время войны их в частях столько накопилось… Советский воин нашел им достойное применение.
Нурсик вмещал ровно сто граммов. Перед стаканом у него были два преимущества: он не разбивался, если падал на пол, и при чокании не звенел, что в условиях неусыпного ока политработников и бдительного ока особистов было существенным преимуществом. Принимать в Афганистане алкоголь запрещено.
Мне как-то в бригаде рассказали забавный случай, как наши прапорщики сбыли одному дуканщику большую партию этих самых нурсиков. Дело было так.
В посудную лавку заходит прапорщик. Осмотрев товар, спрашивает продавца:
— Нурсики есть?
Тот пожимает плечами. Он впервые о них слышит.
— Жаль, — говорит прапорщик. — Мне они срочно нужны.
— А что это такое, нурсики? — интересуется дуканщик. — Может, я достану.
— Нурсик — это вот такой пластмассовый стаканчик, — показывает дуканщику. — Достанешь — я заплачу по десять афгани за штуку.
Купив зажигалку, прапорщик ушел.
Через день в этот же дукан зашел другой прапорщик. Он, как и первый, поинтересовался нурсиками. Дуканщик развел руками. Нет нурсиков.
— Мне они не нужны, — говорит прапорщик, — я продать хочу.
— Сколько просишь? — тут же оживился дуканщик.
— По двенадцать афгани за пару. Продаю оптом пятьдесят штук.
— Возьму по десять афгани, — говорит дуканщик.
— Годится, — немного подумав, соглашается прапорщик.
Получив свои деньги, он ушел. Как вы уже догадались, через день первый прапорщик с радостью купил у дуканщика все пятьдесят нурсиков и заказал ему еще две тысячи.
Дуканщик купил у второго прапорщика две тысячи нурсиков и… второй год ждет своего покупателя. Вот такая история. За что купил…
— Зайдем в дукан? — повторяет свой вопрос Тахир. — Время есть.
— Зайдем, — соглашаюсь я.
Честно говоря, к индусам мы заходили редко. Прижимистые они. Редко в цене уступят. Заходили только за тканями. Материал у них был что надо. Парча, шелк, шифон, бархат. А какие расцветки! Глаз не оторвать. Это вам не «веселенький ситчик»…
Однажды Евдокимович заказал мне отрез на платье для жены. Так он сказал… Дуканщик отмерил мне ровно три метра и добавил еще десять сантиметров в качестве бакшиша. Вернувшись в гостиницу, я решил перемерить отрез. Что-то меня смущало. В отрезе оказалось два метра восемьдесят сантиметров. И это с учетом десятисантиметрового бакшиша.
Вернувшись в дукан, я измерил метр, которым пользовался продавец. В нем было девяносто сантиметров. Пришлось популярно объяснить дуканщику, что советских, да и других граждан, обманывать нехорошо. Воспитательную речь он воспринял правильно и выдал мне новый трехметровый отрез. Старый, в качестве компенсации за моральный ущерб, я оставил у себя…
* * *В дукане покупателей не было. Кто в такую рань за посудой пойдет? Разве что мошаверы? За стойкой мирно дремал продавец-индус. Увидев нас, оживился. Начал расхваливать товар. Посмотреть действительно было на что…
— Сколько стоит? — указал я на первый попавшийся чайный сервиз.
— Четыре тысячи восемьсот афгани. Очень хороший сервиз. Музыкальный, — отвечает дуканщик.
— Сколько, сколько? Четыре тысячи восемьсот афгани? Я не ослышался? Он что, из золота? — спрашиваю его.
— Это молодой граф, — говорит дуканщик.
На чайнике был изображен юноша в одежде шекспировского Ромео, обнимающий юную красавицу.
— Такой молодой, и такой дорогой… Когда состарится, тогда и куплю.
— Старый граф стоит пять тысяч двести афгани, — парирует мою шутку дуканщик.
На чайнике, который он мне показал, старик что-то нашептывал той же молоденькой особе.
— Ничего себе граф состарился! На половину зарплаты Гауза. Пошли отсюда, Тахир.
— Есть сервизы дешевле, с цветочками. По четыре тысячи шестьсот афгани, — не унимается дуканщик. — Все музыкальные.
— За такие деньги я сам себе за чашкой чая песню спою. Тахир, зря время теряем!
— Молодого графа могу уступить в цене, — настаивает индус.
— Ни молодой граф, ни старый со всеми их многочисленными родственниками мне и даром не нужны (хотя даром я бы взял).
Иду к выходу.
— За четыре шестьсот отдам, — бросает мне вслед дуканщик.
Четыре шестьсот! Это он что ж, целых двести афгани сбросил? Время есть, ради интереса можно и поторговаться.
— Хорошо! Возьму, — выдерживаю паузу почти по системе Станиславского. Дуканщик в ожидании смотрит на меня. — Возьму, — повторяю я, снова пауза, — за тысячу восемьсот афгани.
