Александр Тамоников - Синдром войны
– Всыплем горячих? – предложил Архипов.
– Не стоит. – Алексей улыбнулся. – Но наказать мы их обязаны. Чтобы впредь неповадно было. Выдать лопаты, пусть снег на лестнице чистят, а то у нас там, полагаю, настоящий завал. А потом связать их, но не как вчера! Смотрите, чтобы веревки были прочные. Глаз с них не спускать!
На лестнице творилось что-то неописуемое. Мела поземка, снег летел в распахнутую дверь как к себе домой. За несколько часов лестница утонула под сугробами. Лазаря ополченцы пощадили, но остальных укропов жалеть не стали. Только труд способен облагородить и исправить человека!
Скрипя зубами, Поперечный и Смирнов работали лопатами. Один отбрасывал снег наверх с нижних ступеней, другой отгребал его на улицу. Конвоиры зевали и мерзли, надсмехались над Лазарем. Ему стало стыдно за свою беспомощность, и он со штыковой лопатой бестолково путался под ногами.
– Лазарь, брысь, не мешайся! – погнал его Левин. – У тебя и так прогрессирует мозговая дисфункция, а ты ее отягощаешь.
– Кто так работает, вашу мать! – осерчал Архипов. – Не дворники, а какая-то голубая офицерская кровь. Ох уж эта дармовая рабсила. Лопату никогда не видели, гражданин майор? – Он спустился в подвал, вернулся с совковой лопатой и личным примером стал показывать, как нужно трудиться, чтобы не было мучительно стыдно.
Уборка пошла веселее. Через час обнажились ступени, и подвал приобрел привычный мрачный вид.
– Ладно, завтрак заслужили, – проворчал Алексей, загнал подконвойных на место и плотно закрыл дверь.
Укропы снова сидели мрачными тучами, дожидаясь своей пайки. Лазарь стал каким-то неразговорчивым, практически не двигался, а если приходилось это делать, то напоминал робота с садящимися батарейками. Лицо его покрылось землистыми пятнами.
Поперечный тоже обратил на это внимание, вопросительно глянул на Стригуна. Алексей неохотно кивнул. Он понимал, в чем дело.
Андрюха Левин тоже слабел, практически перестал шутить. Если надо было куда-то сходить, то он предпочитал передвигаться едва ли не лежа, опираясь на здоровое колено.
– Ладно уж, садитесь ближе, – раздобрился Алексей. – Не тянуться же вам к этим банкам. Но вести себя тихо, уяснили? Все поняли, что мы бываем не только добрыми?
– Отжиматься заставим, на толчках сгноим, – простонал Левин, гнездясь за импровизированным столом.
Те и другие ели с аппетитом, стараясь не смотреть друг другу в глаза. Когда насытились, появилось благодушие, «здоровая» лень, снова потянуло почесать языки.
– Что, Лазарь, все еще грезишь о свободных хлебопашцах на вольной Украине? – спросил Архипов.
– Тогда мы идем к вам, – простонал Андрюха.
– Да больно надо сапоги стаптывать, – отмахнулся Архипов. – Пусть строят, что хотят, все равно не получится. Они же куклы. Их ведут и даже подачек не бросают, только мозги компостируют. Можно представить, куда их затащат года через четыре.
– Куда надо, туда и заведут, – огрызнулся Лазарь. – К свободе! Без России и прочих сепаратистов.
– Заладил, как попка, – выдал Архипов. – Свобода, свобода!.. Обувают вас, пацан, как лохов. О какой свободе вы постоянно твердите? Что вам не хватало? Спецслужбы следили за каждым гражданином Украины и приказывали, как жить? Не верю. Вот в Америке, это да. Там спецслужбы следят за каждым, и постоянно вспыхивают скандалы на эту тему. Что такое свобода, Лазарь? Вот в твоем личном понимании? Скакать на митингах? Так извини, этого мало, надо еще работать. Орать на тех же митингах – геть президента, геть кабмин? Бить себя в грудь на каждом углу. Мол, я свободный хохол, избавился от москалей? По встречке все равно не поедешь, убивать и воровать нельзя, баб насильничать запрещено, детское порно держать на компе – статья. Голым бегать по улицам – в психушку упекут, не мыться, не бриться – западло. Общепринятые нормы и запреты нарушать нельзя ни в каком обществе, тем более в том, которое считает себя свободным. Сознайся, что для тебя свобода? Баб менять, работу? Так вперед, кто тебе не дает?! На шашлыки – пожалуйста. Слушать матерные песни – да ради бога. Путешествовать, мотаться по стране, вступать в партии, кружки, секты. Деньги все равно придется зарабатывать. Уж извини, не отвертишься, если не соблазнишь, конечно, богатую бизнес-леди. Ах, прости, ты хочешь двигаться в сторону евроинтеграции. Кажется, так вас болванят? А можешь объяснить, что это за зверь такой? Купи визу, езжай в Европу, не бог весть какие деньги. Я считаю, что нормальная жизнь – она и в Африке такая же. Ты сам придешь к этой мысли, когда повзрослеешь. Женишься, детей нарожаешь, мозги на место встанут. Если выживешь, конечно, на этой войне. Мы же запросто можем тебя в этом подвале прибить за твой невыносимо мерзкий характер.
– Я, между прочим, добровольцем пошел на войну, – ни к селу ни к городу ляпнул Лазарь.
– С чем тебя и поздравляем, – пробормотал Левин. – Мы, знаешь ли, тоже. Что еще остается делать, когда живешь, в ус не дуешь, а тут какие-то уроды вдруг взрывают твой дом, убивают соседей, расстреливают семью. Ладно, чего там. Обойдемся без суровых подробностей.
Поперечный снова помрачнел. Он чувствовал себя неловко, в разговор не вступал, курил уже третью сигарету.
После позднего завтрака бойцы разбрелись по лежанкам. Снова наступила пора уныния. Сотовая связь не работала. Разговаривать людям не хотелось, но и расслабиться в такой обстановке они не могли.
Смирнов отвернулся к стене и вроде уснул. Поперечный прокурился насквозь, но не собирался останавливаться на достигнутом. Он сидел у стены на матрасе, обняв колени, проницал пространство и тянул одну сигарету за другой. Лазарю становилось хуже, он метался в полубреду.
Поперечный поднялся, положил руку ему на лоб. Веселее от этого он не стал, вернулся на матрас.
Как-то притих Андрюха Левин. Настала очередь Алексея насторожиться. Он добрался до кровати, не спуская глаз с силовиков. Андрюха лежал на спине, дышал как-то прерывисто. На лбу блестела испарина. Парня мучил жар. Можно было и не прикасаться к нему. Глаза его затягивала поволока.
– Ты в порядке? – спросил Алексей.
– Да, все хорошо, Леха. – Слова давались Левину с трудом. – Просто задумался: а такой ли уж я бессмертный?
– Пока да, – проговорил Стригун. – Если что, попадешь в рай.
– Не хочу туда. – В горле у парня что-то забулькало.
Видимо, это означало смех.
– Слушай, ты уж держись.
– Ты не знаешь, что со мной такое? Из-за ноги, что ли?
Других причин не было. По парню плакал горючими слезами операционный стол. По рядовому Лазарю – тоже. И неважно, что у Левина ранение было легче.
Командир отвел в сторону Архипова, начал что-то вполголоса говорить ему. Боец кивал. В те моменты, когда не спал, он был сообразителен. Ополченец застегнулся, повесил автомат на плечо и вышел из подвала.
Майор Поперечный проводил его долгим взглядом, потом покосился на Алексея. Мол, это то, о чем я подумал? Тот неопределенно пожал плечами. Дескать, поживем – увидим.
В подвале снова царило молчание. Лазарь и Левин забылись тяжелым сном. Смирнов перестал храпеть, и было непонятно, спит он или придуривается.
Алексей подтащил матрас к стене, сел, откинул голову, вытянул ноги. Автомат с передернутым затвором лежал у него на коленях. Майор смотрел на него выжидающе, не меняя позы. Ясное дело, бросаться не резон. У капитана прекрасный слух, собьет как птицу, прямо в полете.
– И сколько мы будем здесь сидеть? – нарушил майор молчание.
Алексей пожал плечами и ответил:
– Пока наши не придут. Или ваши.
– Может, мирно разойдемся?
– Извини, майор, не получится. Я положил девять отличных ребят своего взвода. Еще двоих в БМП. Они не поймут, если мы с тобой мирно разойдется. Да и приказы следует выполнять, а начальство велело мне добыть языка.
– Может, развяжешь? – спросил майор. – Дам честное офицерское, что не буду бросаться и пытаться убежать. Бесят уже эти путы.
– Тоже не могу. Не доставай, майор. Извини, ничего личного, но не верю я в вашу офицерскую честь. Один такой на блокпосте у Ждановки разжалобил пацанов, а потом рванул в кусты, где у него «РПК» был припрятан. Парни пожалели о своей наивности уже на том свете. Четверых положил и тоже об офицерской чести кричал.
Майор обиженно вспыхнул, но не стал вступать в полемику. Несколько минут оба молчали, мотали нервы на кулак.
– Вот что непостижимо для меня, капитан, – заявил потом Поперечный. – Вот ты вроде нормальный мужик, офицер, не россиянин, а почему на стороне сепаров оказался?
– Я тоже удивляюсь тебе, майор, – отозвался Алексей. – Ты искренне веришь в то, чего не знаешь. Хочешь, испорчу ложкой истины твою бочку правды?
– Да мне плевать на твою истину, – вспыхнул майор. – В этой войне несправедливость с обеих сторон. А как ты хотел? Война – не вечеринка. Лично я давал присягу, за нее и горбачусь. Не пустой это звук для меня, пойми. Чихал я на свободу, Европу и прочую незалежность, тем более на хорьков, засевших в Киеве. Я Украине присягал, и ты, кстати, тоже.
