Сергей Соболев - Чужой
Дядя Руслан, правда, ввел запрет на всякие разборки с местной молодежью. Не надо, сказал он, обращать внимание на этих шавок. Собаки лают, караван — идет. В крайнем случае, — сказал Сайтиев старший — можно будет наускать на русскую гопоту, на скинов и прочих бритоголовых молодчиков милицию, прокуратуру, правозащитников и прессу.
Умом Тахир соглашался с дядиными доводами: в интересах их общего бизнеса следует покамест вести себя осторожно, аккуратно, не давать повода для шумных разбирательств. Но ведь эти свиньи, — особенно русские «нацики» — вконец распоясались! Они сами провоцируют «инородцев», то нападая на «чурок» исподтишка, то — сбиваясь в стаи — лезут в открытую, назначают «стрелки», набрасываются сообща на базарных торговцев или на тех, кто делает за копейки самую черную работу!.. А потом сами воют, скулят от страха, когда на разборы приезжают настоящие мужчины и режут их, как глупых баранов…
Было около трех пополудни, когда они добрались до места. Серый «лендкруизер», за рулем которого сидит Ваха, свернул к комплексу бывшей колхозной фермы, строения которой последние лет десять были в сильном запустении и теперь нуждались в основательном ремонте. Он затормозил возле старой кирпичной водонапорной башни, рядом с которой их дожидался один из двух кунаков, которым было поручено привезти сюда и допросить русского парня.
— Салям алейкум, Тахир! Де дик дойл!
— Дукх вахийл, Саид! — поприветствовал Сайтиев кунака, выйдя из салона. — Как здоровье твоего отца, уважаемого Товсултана? Как твоя семья?
— Благодарю, Тахир, все в порядке, слава Всевышнему.
— Ты кому нибудь еще, кроме отца, говорил, к о г о вы прячете на этой ферме?
— Нет, никому. Отец прислал парня, — Саид повернулся в полкорпуса и показал рукой на выгон, где среди пасшихся овец и коров была видна одинокая человеческая фигурка. — Это мой двоюродный брат. Он не только пасет скот, но и наблюдает за дорогой. Я дал ему рацию. Он издалека заметил вашу машину и доложил мне. Но о том, кого мы привезли на ферму, он не знает. Я ему этого не сказал.
— Хорошо, ты поступил как умный человек. Ну а что сам «пленник»? В каком он сейчас состоянии?
— Чувствует себя неважно, — Саид криво усмехнулся. — Мы, как смогли, обработали ему раны. Сделали перевязку. Без операции, без помощи медиков, он долго не протянет. Дня два или три… максимум.
— Ну что ж. Показывай дорогу: я хочу сам на него посмотреть.
Они втроем направились к длинному строению, в котором некогда размещалась молочная ферма. Прошли вовнутрь, миновали пустующие стойла с деревянными желобами кормушек. Примерно половину всего строения занимают выгородки, поставленные для содержания овец. Пахнет сеном, навозом, овечьей шерстью. Вошли в помещение, разделенное выгородками на три комнатушки. Здесь их встретил второй кунак, который вместе с Саидом минувшей ночью благополучно перевез сюда связанного, как барана, по рукам и ногам пленника.
Он поприветствовал Тахира Сайтиева и его шофера Ваху.
— Ну что? — спросил Тахир. — Как он? Жив еще этот шайтан?
— Да живой… Я только что пытался его накормить. Ничего не ест, однако. Только пить все время просит.
— Где он?
Парень, перепоясанный ремнями, поддерживающими кобуру с увесистым «стечкиным», сдвинул ногой пыльный коврик, лежащий на полу посреди комнатушки. Взял в руки короткий ломик. Присел на корточки. Продел ломик в металлическое кольцо, с усилием подважил плотно пригнанную к доскам пола люковину…
Открылся лаз. Он первым спустился в «зиндан» по короткой деревянной лесенке. Высота потолка здесь едва достигает двух метров. Стены помещения, размеры которого составляют четыре на три метра, обшиты нестроганной доской. На дощатом полу — соломенный тюфяк, застеленный куском старого брезента. На тюфяке распластался пленник, почти двухметрового роста детина, голый до пояса, весь перевязанный бинтами, успевшими обильно пропитаться кровь. В зиндане стоит тяжелый дух: смешанный запах мочи, плесени и — опять же — крови. Ноги у пленника связаны чуть ниже колен. На руках — наручники. Лицо у Супруна землистое, под глазами залегли черные тени, губы в коросте, дышит тяжело, натужно, с посвистом…
Саид раскрутил переноску, подсоединил ее к переходнику, на который подается питание с электрического щита. Провод с патроном на конце передали тому, кто спустился в зиндан первым. Он вкрутил лампочку, закрепив провод — сделав петельку — на вбитом в стену гвозде «сотке»…
Сделав необходимые приготовления, слегка пнул по ноге пленника.
— Хватит дрыхнуть! — сказал он по русски. — Тут тэбе нэ курорт!
Тахир снял пиджак, передав его Вахе. На нем черная рубашка; он расстегнул пару верхних пуговок и закатал рукава выше локтя. Ему не очень то хотелось лезть в эту зловонную яму. Но ничего не поделаешь: он старший в этой компании, с него и самый строгий спрос, если что пойдет не так.
— Ваха, дай сюда камеру!
Шофер протянул ему портативную видеокамеру, которую они специально прихватили с собой в эту поездку.
Тахир приказал парню выбираться наружу. Потом сам спустился по лесенке… Супрун был в сознании; коротко простонав, он даже попытался было приподняться… но у него ничего из этого не вышло.
— Ну чё, твари?! — с трудом разлепив разбитые, покрывшиеся корочкой засохшей крови губы, произнес он. — Явились… Убивать пришли?! Ну так стреляй, сука! Да хоть на куски режьте…
— Нэ так быстро, Супрун, — перейдя на русский, сказал Тахир. — А пагаварить?!
— Кто здесь?! — Алексей вновь попытался приподняться на локтях: что то у него с ногами было не так, совсем он их не чувствовал. — Чё то голос мне твой знаком?! Никак это ты… джигит?
Тахир включил камеру и направил ее на пленника.
— Имя? Как тэбя за авут?
— Да пошел ты…
— Фамилия?
— Иди на фиг!!
— Тэбя звать Алексей Супрун… так?! Наза ави сваих саобщников?!
— Отвали!
— Кто вас па аслал жечь и убивать таджиков в Выселки?!
— Идите в жопу!! Кончайте, мля… Я вам все равно ни хера не скажу!
В раздробленном пулей плече у него временами как будто кто то огненными щипцами орудовал… Супрун сцепил зубы, чтобы перетерпеть очередной взрыв адской боли. Он узнал того, кто только что спустился в зиндан и включил видеокамеру. Сначала по голосу, а потом, когда хорошенько пригляделся, узнал его и визуально. Это был ни кто иной, как Тахир Сайтиев. Тот самый тип, который не так давно приходил с дружками в ДК «Машиностроителей» (и получили там там тренделей!)… Тот самый субъект в маске, который расхреначил бейсбольной битой фары и стекло джипа, когда транспорт «грифоновцев» блокировали на трассе лихие джигиты, которых Мансур выбрал себе в качестве новой «крыши»…
«Худо дело, — подумал он, превозмогая боль в простреленном плече (еще одна пуля, как он понял, застряла где то в поясничном отделе… может, из за этого ранения он и не ощущал свои ноги, никак их совершенно не чувствовал). — Лучше бы сразу — наповал! А теперь эти з в е р и будут измываться… Будут пластать ломтями, по кусочку. Чтобы по максимуму продлить мучения… а заодно и попытаться выпытать у жертвы какие нибудь ценные для них сведения».
Другой, может быть, после столь серьезных ранений уже отправился бы на тот свет. Но Супрун все еще жив, все еще в сознании; собственное недюжинное здоровье теперь, кажется, сыграло с ним злую шутку…
Тахир, убедившись, что пленник не вот чтоб помирает, что он способен думать, соображать, переживать, говорить, наконец, решил не форсировать события.
Он ожидал уже в самом скором времени новостей от своих парней, которые получили от него конкретные задания.
В том числе велась работа и по родне, по ближним связям этого русского амбала, которого нужно расколоть — любой ценой, во что бы то ни стало.
Он выключил камеру. Встал чуть сбоку, возле лесенки — он передвигался аккуратно в этом довольно тесном пространстве, старался не прислоняться к покрытым плесенью дощатым стенам, чтобы не запачкаться.
— Слушай ми ня сюда, Супрун! Внимательно слушай, да?! И соображай давай… думай!! Ты си ирьозно ранен! Ти ибе врача нада… медик! Чтоб сделал а аперацию! Две пули нада да астать! А адна — в плече, вта арая — в спине застряла! Раны нада па ачистить и зашить! Та агда будишь жить, будишь а апять зда аровый! Ты нам всё расскажешь, да? И мы сразу па авизем тибя к врачам, в бальницу, на а апирацию!!
— Да пошел ты! Не верю… Ни единому твоему слову не верю, собака!!
Тахир криво усмехнулся — этот русский, похоже, решил поиграть в «героя». Он, конечно, крепкий орешек. Но ничего, ничего, и не таких доводилось «колоть».
— Ти и на астаящий ба аец, Супрун… уважаю! — сказал он после довольно длительной паузы. — Ти и мужчина… не то что тва аи дружки! Ка аторые бросили ти ибя! Трусы… шакалы! Ка аво ты защищаешь?! Вот а ани точно са абаки! Сби ижали все… уехали… а аставили тибя аднаво!
