Мир фантастики 2014. На войне как на войне - Дивов Олег Игоревич

Из траншеи стегнуло несколько выстрелов – оказавшиеся все-таки не каменными туши шпалер с бесчувственностью трясины мгновенно затянули распаренной ражей плотью щербины в первых шеренгах.

Дергаными, истерическими очередями зашелся последний оставшийся в батальоне «максим». Сверлящий налетающий свист, взрыв, другой… молчит пулемет.

Др-р-р-рммм…

Где-то на левом фланге пронзительный – не милосердней снарядного свиста – крик:

– Не стрелять! Ближе подпускайте, орёлики!

Это бы тебе кричать такое, комбат! Опамятуй! Да, для командира мало не быть трусом – так совладай же хоть с малым!!!

А полувизг с левого фланга не унимается:

– Замереть, пока они нас собой от своей артиллерии не прикроют! Гранаты к бою!

Через тыловой скат траншеи перевалилась пыльно-зеленая фигурка, шустро-шустро поползла прочь… следом – еще одна… и еще…

Воронов, что называется, печенкой почувствовал: через какой-нибудь миг хлынут все. Теперь, наверное, чтоб не назад, их можно только…

– А ну, орёлики, русские мы или кто?!

Всё тот же старческий тенорок, то и дело срывающийся на взвизги. На левом фланге в рост замаячила плотная приземистая фигура.

– В атаку, орлы! За мной, соколы! За мной, в божью вас хлёбаную распродушу мать!

Он кричал что-то еще такое же бодро-пронзительное, этот недотопленный в Черном море, недомордованный в лагерях золотопогонник – кричал уже на бегу, не трудясь даже оглянуться, проверить, поднялся ли кто-нибудь следом.

Поднялся. Там же, на левом фланге. Сутулый, будто надломленный, орущий сипло, со всперхиванием: «Коммунисты, вперед!»

«Две беды у России: дороги и дураки». Кто бы там по правде ни сказал эту нелепость – Карамзин, Гоголь или вообще Николай Первый – это действительно нелепость. Глупость. Вздор. Дураки из века в век не беда, а спасение этой страны. И если вдуматься, то разве же только этой?

Дмитрию Андреевичу Воронову очень хотелось записать внезапно снизошедшее открытие – слишком мало шансов было запомнить его даже на секунды оставшейся жизни. Но уж какие тут записи! Перекарабкиваясь через бруствер, вскакивая, судорожно выцарапывая из кобуры пистолет, он думал уже только об одном: не отстать бы. Если не от тех двоих дураков, взваливших на себя обесхозневшее командирское ярмо, так хоть от студента, проскочившего вперед с винтовкой наперевес.

Владимир Свержин

Создавая истину

Все началось с того, что Алёшка Чернягин бросил в немецкую полевую кухню дохлую крысу. Впрочем, для Алёшки ничего особо не началось. Он с ребятами вот уже два года, с тех пор как немцы вошли в их село, как мог, воевал с фашистскими гадами. Носил, хоть и вырос уже давно из пионеров, в зашитом кармашке свой алый галстук – частицу красного знамени, и готовился вместе с приятелями дать бой. У него даже винтовка имелась. И две гранаты. Винтовку он подобрал за околицей и спрятал под стропила. Одна беда: в обойме патронов оставалось лишь три штуки. Но и три штуки для начала сойдёт. А вот гранаты он стянул у толстого немца. Тот придремал на солнышке, Алешка изловчился и вытянул две железных чушки на длинных деревянных ручках, смахивающие на пестик, которым прежде мать толкла принесенные с гор орехи и яичную скорлупу для кур. Так что можно было и гранату бросить, но это сколько грохота, а толку – чуть.

То ли дело… – Алешка удовлетворённо потёр руки, представляя себе, как вспучит животы у танкистов, прикативших сегодня в их село на своих чёртовых железных гробах. Крыса-то знатная была. Три дня назад возвращающийся с нашей стороны «юнкерс»-лапотник, чтобы не садиться с полной загрузкой, отбомбился за околицей. Вот её, крысу то есть, и гробануло. Пару дней на солнышке пролежала. Насилу у мух отбил. Пока Маруська Смык повару глазки строила, Алёшка сзади подкрался, да хлобысь! И готово. Приятного аппетита, герры-офицеры. Чего добыче-то пропадать?

А Маруська – да, девка хоть куда. У неё за нынешнюю весну под сарафаном такие яблочки налились, что и не яблочки уже, а дыньки. С тоскою подумав о скрытых выцветшим сарафаном округлостях, Алешка поглядел через забор. По улице мимо кухни шагал подтянутый офицер с железным крестом на груди. Заметив его, повар вытянулся, нелепо вскидывая руку в приветствии. Тот лениво ответил, что-то спросил. Пользуясь заминкой, Маруська юркнула в калитку и побежала стремглав прятаться за сарай. Оттуда, если что, и к речке можно. Бережок, правда, крутой, но зато кустов тьма-тьмущая – поди сыщи.

Божья коровка переползла с качающейся травинки на широкую ручищу. Майор Певчих улыбнулся, чувствуя, как щекочут палец её крошечные лапки.

– Божья коровка, полети на небко, – прошептал майор, вспоминая те дни, когда ловил часиков и таких вот божьих коровок возле кузни своего отца.

– Товарищ командир! – раздался поблизости оклик вестового.

Примостившийся среди кустов отцветшей сирени офицер дунул на букашку, отправляя её в полёт.

– Чего тебе, Григорьев?

– Товарищ майор! – Вестовой заговорил почти шёпотом, памятуя о суровом предупреждении с предвоенного плаката: «Враг подслушивает!» – Вас к командиру дивизии.

– Что там еще стряслось? – Василий Матвеевич Певчих встал с земли и отряхнул форму.

– Не знаю, – ефрейтор Григорьев пожал плечами. – Но только, говорят, командующий армией приехал.

– Ишь ты, – командир гаубичного дивизиона приложил два пальца к брови, проверяя, на должной ли высоте располагается козырёк фуражки.

– Может, награждать будут, – предположил ефрейтор.

– Может, и будут, – вспоминая недавние бои, согласился Певчих. – Но только это вряд ли. Пока ещё представления наши по штабам нагуляются. Ладно, идём. Чего гадать – сейчас узнаем.

При виде командира дивизиона часовой на крыльце приложил руку к пилотке и посторонился.

– Товарищ командующий армией, – с порога начал майор. – Командир семьсот двадцать пятого отдельного…

– Да тише ты, – махнул на него генерал-лейтенант Решетилов, отвлекаясь от разложенной на столе карты, – экий голосина. Одно слово – Певчих. Сибиряк, что ли?

– Так точно. Сибиряк.

– Край суровый. – Генерал запустил пятерню с платком под фуражку. – Я в тех местах перед войной без малого четыре года… провел. Так что, считай, земляки. Иди-ка сюда, Василий Матвеич.

Майор подошёл к столу.

– Мне тебя комдив рекомендовал как лучшего гаубичника. Сказал: офицер с опытом, умелый. За горизонт белке в глаз бьешь! На Халхин-Голе воевал, два ордена имеешь.

– Есть такое дело, – чуть смущаясь, подтвердил командир дивизиона.

– Ну так вот, уважаемый Василь Матвеич. Есть для тебя задание. Сразу говорю – дело не простое и во как ответственное, – генерал чиркнул себя ребром ладони по горлу. – Значит, так, смотри.

Он взял карандаш:

– Вот здесь мы схватили немцев… Ну… Соображаешь за что, – командующий армией подхватил лежащие на столе орехи и сжал их в кулаке до треска. – В общем, котёл тут намечается. Хороший, качественный, добротный котел. Ну фрицы, собаки бешеные, в нём вариться не желают. И потому рвутся сюда, – карандаш ткнулся в кружок с надписью «Сычевка». – Здесь генерал фон Майнцдорф собрал основные силы и ломится, как бык на корову. Но я-то Майнцдорфа давно знаю, еще с довоенных лет. Он хоть, гад, и напористый, но не без соображения. Просто так ломиться не будет. А что это значит?

– Ну… – замялся Певчих, – может, пожалуй, в одном месте надавить, а как мы туда все резервы перекинем, так он хитрым макаром в бочину нам и зарядит.

– Правильно соображаешь, Василь Матвеич, – кивнул генерал-лейтенант. – Наверняка Майнцдорф пожелает ударить нам во фланг. И если прорвется, то положение у нас будет аховое. Сам понимаешь, армия уже четвертый месяц из боев не вылазит. Новое пополнение необстрелянное, с техникой – швах. – Командующий развел руками. – Из Москвы говорят, скоро будет. Эшелоны направлены… А Майнцдорф уже здесь, и ждать не станет.