Фридрих Незнанский - Бубновый валет
Однажды в воскресенье утром, после еженедельной передачи с вертлявой телеведущей, поглядеть на которую всегда было приятно, Жору позвал к себе начальник части. Рубежов за время службы заслужил отличные характеристики. Не хочет ли он пойти в спецназ Военно-морского флота? Впервые, может быть, со школьных времен Жора выговорил слово «подумаю». После отбоя он честно обдумывал ситуацию. Куда ему деваться после армии: вернуться в поселок, пропахший рыбой и деревянным гнильем? Там не прокормиться, если не пойти в уголовники. Что в банде, что в спецназе обещают крутые бабки. Что в спецназе, что в банде трудно уцелеть. С другой стороны, в спецназе строже: режим, гульнуть как следует не дадут. Но в армии, по крайней мере, если замочишь какого-нибудь перца, то тебя за это представляют к награде, а на гражданке — к пожизненному. Утомленный непривычно долгими рассуждениями, Жора, вызывая страшный скрип койки, перевернулся на бок и захрапел, а на следующее утро, которое вечера мудренее, отрапортовал о своем согласии.
Новое место несения воинского долга его не разочаровало. Привыкший к отечественной неразберихе и расхлябанности, Жора аж затащился от той четкости зарубежного образца, которая его теперь окружала. Это тоже армия, но другая армия: такая, какой в массовом порядке ей еще предстоит стать. Перевозили их к морю, где нужно было приступать к учебе, не на поезде в многодневной изнурительной суете, а самолетом. Летишь, ничего не видно, кругом одни облака. Прилетел Жора не один — прислали сюда их, флотских, целым гуртом, но в салоне самолета все сидели, как неродные, не спеша познакомиться. Жору тоже, если начистоту, не томила жажда общения. Зато, как только выгрузились и построились, их объединили, точно детсадовцев, попарно. Жоре в напарники достался его ровесник с узковатыми черными глазами и литым смуглым телом, как у каратиста из боевиков о восточных единоборствах. «Вот тебе и на, урюк какой-то», — огорчился Жора, но парень оказался русским. С Дальнего Востока, из Владика — так свои называют Владивосток. Там у них много всякой корейско-японской примеси разгуливает. Звали его Паша Сальский. Больше Жора ничего выяснить не успел, потому что полковник начал произносить речь. С чисто выбритым энергичным лицом, в берете, он прохаживался перед строем, глядя в напряженные лица солдат, и говорил:
— Парни! Вы прибыли сюда, чтобы стать элитой русского военного флота — подразделением «морские котики». Знаете, что это за животные? — Полковник позволил себе скупую улыбку, среди моряков не улыбнулся никто. — Тюленей видели? Это тюлени. Огромные, мощные, свирепые. Клычища — во! — Полковник выставил указательный палец. — Но если морские котики ломают клыки за лежбища и самок, вы у меня будете родину защищать!
Жора услышал, как рядом еле заметно хмыкнул Сальский: так легко, что можно было принять это за простое покашливание. Но Жора уловил в покашливании насмешку и невзлюбил напарника. Подумайте, фрукт какой выискался! Жору речь начальства круто вдохновила, хоть сейчас в воду с «калашом» лезь.
В казарме, как тут было заведено, их койки располагались одна над другой. Жора подумал, что не вредно было бы зафигачить Сальскому сверху какую-нибудь подляночку, чтоб не слишком задавался, но побоялся восстанавливать напарника против себя. К тому же гибкий, но хлесткий, как хлыст, Павел представлялся способным дать здоровой сдачи, а за драку после отбоя по головке не погладят.
На следующий день начались учения. Тем, кто рассчитывал сразу отхватить РПГ с минометом в придачу, пришлось закатать губы: на первом этапе будущим «морским котикам» предстояли только физические нагрузки, зато в условиях, максимально приближенных к боевым. После четырехчасового непрерывного бега и отжиманий на каменистом берегу, обдуваемом брызгами ледяного моря, Жора чувствовал себя так, будто проплыл то же время по горной реке против течения. Себя он видеть не мог, но видел своих товарищей: потных, красных, словно обваренных кипятком. У одного высокого, но худого парня пошла носом кровь, и он размазывал ее ладонью по лицу, но не оставлял упражнений. Командиру это было по барабану: отсеется курсант — значит, отсеется; помрет — значит, помрет; а если ему эта кровь из носу хоть бы хны, поглядим, может, наш человек. Сальский среди братьев по оружию выглядел самым свеженьким, но командир его за это не похвалил. Он не хвалил никого.
— Живей, улитки, чего ползете! — покрикивал он. — Где только служили эти маменькины сынки? Чего язык вывалил? Эй, не халтурить! Плечо, куда ты девал плечо? А ну, еще десяток отжиманий!
На командира никто не сердился. Все эти парни свалились на берег моря не с теплой деревенской печи и догадывались, что без этих издевательских воплей тренировка оказалась бы невыносима. Здоровая злость в таких условиях нужна, как хлеб. Кстати, по поводу хлеба: после подъема они еще не завтракали, и обедать их никто не звал. Кроме того, ночевать спецназовцам предстояло в брезентовых палатках, что уже были свалены на берегу, ожидая, когда бойцы начнут тренироваться в установке походного жилья. Жора затосковал. Вот оно как, думать-то! Сказал: «Подумаю», а надумал глупость. Если бы не согласился идти в этот гребаный спецназ, сейчас бы посиживал дома у матери и под воркование телевизора уплетал за обе щеки вяленую рыбу или консервы из морской капусты — основной ассортимент поселкового магазина, представлявшийся ему на голодное брюхо манной небесной. Да что там дом, он бы и на теплый кубрик променял этот хваленый спецназ. Да что там на кубрик, он бы скорее согласился в десятибалльный шторм драить палубу, чем так себя истязать… Мысли Жорины улетели далеко-далеко, а тело на каменистом берегу вблизи ослепительно-синих скал продолжало механически выполнять упражнения, перейдя грань усталости, замедленно, но точно. Он отключился, он почти перестал существовать, и то, что неожиданно ставший добродушным голос командира возвестил: «Молодцы! Отдыхаем», показалось ему чем-то посторонним и ненужным. Он не поверил своим ушам.
Сухой паек, который они сжевали в считаные минуты, оказался не слишком вкусным, но сытным, и на Жору снова снизошел оптимизм. Через желудок он снова преисполнился любви к своему будущему предназначению. А классно будет после всех испытаний пройтись по улицам родного поселка в пятнистой форме «морского котика», с повязкой на голове, как Рэмбо, замочивший кучу вьетнамцев и пустивший их шкуры себе на штаны! Круто! На берегах Азовского моря военную лихость всегда уважали, каковы бы ни были ее проявления. Жора помнит, как его замшелая прабабка описывала гулянья молодых казаков: сидит она на базаре, торгует семечками или жерделой, местным сортом абрикоса, и вдруг как налетят казаки, на лошадях и с саблями! Весь товар размечут, навесы от солнца порубают, корзины от товара нахлобучат на голову тем, кто не успел спрятаться. Потом, правда, грошей отсыплют, то-то радость… Повествовала прабабка, умиленно всплескивая руками: черт с ним, с товаром, чего бы она ни отдала, лишь бы вернулось лихое казачество ее молодости! И маленькому Жорику переворачивание корзин на базаре очень нравилось.
Жора Рубежов лелеял незамысловатые мечты. Не у всех они были такими.
На своего напарника Жора пожаловаться не мог: Паша Сальский подставлял плечо, оказывал мелкие услуги, делился, если нужно, горбушкой хлеба. Терпеливо выслушивал рассказы Жоры о матери, бабке и прабабке, о казаках, о рыбаках, о поселковых бандюках, но вот о себе рассказывал скупо. Не открывал, почему он из всех занятий предпочитает те, где учат различным способам убийства противника, особенно голыми руками.
— Часовой противника всегда ожидает нападения, — заунывным голосом, напоминающим тиканье метронома, вещал хрупкий, изящный преподаватель, который, если бы не военная форма, походил бы на поэта или ученого, — но наступает момент, когда он расслабляется. Следите за ним, повторяйте каждое движение, выжидайте. Перевоплотитесь в него, и, когда нападете, — он ваш. Знаете, где проходит сонная артерия? Посмотрели на таблицу! А теперь нащупайте у себя на шее место пульсации… Спереди! Вот учтите: нажатием на эту область с двух сторон заставляете человека потерять сознание. Разрыв сонной артерии с двух сторон — смерть. Достигается ударом ребра ладони справа и слева, но это технически трудно и не всегда уместно. Мы вас научим приносить врагам смерть проще и экономнее…
Пашино внимание было нацелено на то, чтобы освоить как можно больше способов убийства и способов остаться в живых.
— Павел, — допытывались другие, — ты чего сюда пошел: отомстить кому-то хочешь?
— Некому мстить, — равнодушно отвечал Сальский. — А в «морские котики» я пошел потому, что хочу как следует устроиться в жизни.
Братья по оружию отходили, думая, что он над ними смеется. А между тем Паша не лгал. Он просто недоговаривал.
