Андрей Воронин - Большая игра Слепого
Поэтому и отношение к Глебу Сиверову было, можно сказать, особым. Обычно агент прибывал на встречу с генералом, а не наоборот, как это случилось сегодня.
– Ну, что, Глеб Петрович, первая радость уже прошла, поостыл?
– Вы о чем?
– О рождении сына.
– Нет, – Глеб устроился в мягком кресле, – так не скажешь. Радость, она, наверное, останется со мной на всю жизнь, а вот обрастать эта радость начинает всяческими проблемами и будничными делами уже сегодня.
– Это тоже хорошо. Одной радостью сыт не будешь.
– Хотите честно?
– А как же еще?
– Я начал ощущать себя лишним, будто бы Ирина и без меня прекрасно обходится.
– Ты о личной жизни? – усмехнулся генерал.
– Если говорить о работе, то ваш визит, Федор Филиппович, говорит о том, что без меня обойтись никак невозможно.
– Самое странное, Глеб Петрович, что в том деле, которое я хочу предложить, строго говоря, тоже можно было бы обойтись без тебя.
– Тогда о чем разговор? Я могу посидеть спокойно и музыку послушать.
– Ты на хорошей аппаратуре компакты слушаешь? – поинтересовался Потапчук.
– Понимаю, к чему вы клоните. Но я любую мелодию могу и сам насвистеть, а если потребуется, то и сесть за рояль. Ясное дело, я не Рихтер, но кое-что сыграю.
– Плохих пианистов в моем управлении мало, посредственных больше, хороших – единицы. Поэтому я и пришел к тебе. Концерт устроить надо.
Этот диалог забавлял Глеба. Сколько времени они с генералом были знакомы, а все предпочитали разговаривать недомолвками, словно каждый раз испытывали проницательность друг друга.
«Есть в этом что-то от семейных шуточек, – подумал Сиверов, – понятных только родственникам, а для чужих людей лишенных смысла».
– В наш компьютер залезли, – выложил наконец Потапчук.
– Однако! – присвистнул Глеб.
Его негромкий свист прозвучал в унисон с короткой нотой скрипки.
– Пытались проникнуть в сеть бухгалтерии ФСБ.
– Кто?
Потапчук нервно засмеялся:
– Это я уже выяснил – восемнадцатилетний мальчишка.
– Тогда в чем проблема?
– Самое интересное то, что заходил он в нашу сеть через канал Интернета, принадлежащий посольству Израиля в Москве.
Глеб слушал внимательно, и генерал Потапчук уже без шуточек рассказал ему все, что знал сам.
– А вам не кажется, Федор Филиппович, что вы предлагаете мне роль участкового милиционера – пойти попугать пацана, который лазает по чужим садам и ворует яблоки?
– Ничего себе яблоки!
– Неспелые, что ли?
– Глеб, такие люди, как он, на дороге не валяются. А мальчишке предстоит идти в армию, где, скорее всего, придется махать лопатой в стройбате, – такая перспектива не радует. Талантов не так много, чтобы ими разбрасываться. Он сейчас, чтобы от призыва увильнуть, в психлечебницу слег.
– Вы хотите в будущем взять его к себе?
– В настоящем.
– Предложите напрямую.
– Сперва я должен проверить, по своей ли инициативе он залезал в наш сервер. Чист ли он, или же работает на кого-то другого.
Глеб тяжело вздохнул:
– Прикажете купить большой букет цветов и отправиться с визитом в клинику имени Ганнушкина?
– Нет, я предлагаю тебе на время стать пациентом психиатрической клиники.
– А вам не кажется, Федор Филиппович, что это звучит для меня немного обидно?
– Твоя задача, – генерал говорил о действиях Глеба, как уже о чем-то решенном, – спровоцировать его еще раз влезть в нашу сеть.
– Разве вы не сделали все, чтобы он не смог туда забраться?
– Если парень согласится на спор залезть в есть ФСБ, значит, он просто помешан на программировании, то есть, доморощенный хакер, а не шпион.
– Что ж, логично. Я подумаю, Федор Филиппович.
– Сколько?
Генерал думал услышать, что день или два, но Глеб быстро бросил:
– Пять минут, – прикрыл глаза и откинулся на спинку кресла.
Глядя на него со стороны можно было подумать, что человек всецело погружен в прослушивание музыки. Прошло ровно пять минут – Потапчук мог бы и не засекать время по часам. Глеб открыл сперва один глаз, затем другой и кивнул.
– Согласен?
– Конечно.
Глава 9
Глеб Сиверов вернулся домой достаточно поздно, во всяком случае, Ирина успела соскучиться, а приходящая няня уже ушла. Квартира сияла чистотой, такой подзабытой в последнее время: когда Быстрицкая находилась в больнице, у Сиверова руки не доходили до уборки.
– Это она столько сделала за один день? – изумился Глеб.
– Я ей все говорила, хотела остановить, но она такая чистюля… – Ирина виновато развела руками.
– А что же тогда она будет делать завтра?
– Сама не знаю.
Глебу, как всегда, не хотелось заводить разговор о том, что завтра его уже не будет дома, что он исчезнет на неделю или больше, в лучшем случае, сможет звонить. И хотя дело, предложенное генералом Потапчуком, было таким, что Ирина вполне могла бы с ним встречаться, ему самому не хотелось открывать ей свое местопребывание на ближайшее время. Как сказать жене, что тебе неделю придется посидеть в дурдоме вместе с самыми что ни на есть настоящими психами и людьми, пытающимися закосить под таковых!
– Я рад за тебя.
– За нас, – поправила его Ирина. – Теперь тебе не придется столько сил отдавать дому.
– Для меня это непривычно, хотя, честно Сказать, оказалось намного легче, чем я думал.
– Ой ли? – изумилась Быстрицкая. – Если о маленьком ты еще думаешь, то обо мне, кажется, забыл окончательно.
– У нас есть что выпить? – спросил Сиверов.
– Кажется, да.
– Дожили! Даже не знаем, есть у нас выпивка или нет.
Ирина открыла холодильник и достала начатую бутылку коньяка – в ней не хватало граммов сто-сто пятьдесят.
– Ирина, у кого из нас такая дурацкая привычка – ставить коньяк в холодильник? Он что, испортится?
– Стереотип срабатывает. Все, что едят и пьют, должно стоять в холодильнике, несмотря на то, что коньяк нужно пить теплым. Но не греть же его теперь в аппарате для разогрева детских бутылочек?
– Я сейчас в таком состоянии, Ирина, что могу выпить и холодный, и залпом, и даже плохой.
– Из всех перечисленных тобой недостатков наш коньяк обладает только одним – он холодный. Но это поправимо. Я и сама хочу выпить, только как-то забыла за хлопотами, что спиртное существует на свете.
– Напомни себе, – Сиверов налил холодный, а потому практически потерявший аромат коньяк в серебряные рюмки. – Я больше люблю пить из стеклянных, но в серебре быстрее нагреется.
Они сидели друг напротив друга за кухонным столом и грели в руках маленькие серебряные рюмочки.
– Только теперь я понимаю, – произнесла Ирина, – какое это сумасшествие.
– Что? Решиться на рождение ребенка? Если бы ты знала наперед обо всех трудностях, то не отважилась бы? – усмехнулся Сиверов.
– Знала, – вздохнула Ирина, – я знала больше, чем ты подозреваешь, как-никак, второй ребенок, но считала, что у меня больше сил.
– И все же ты счастлива?
– Конечно. От этого счастья недолго и в дурдом попасть. Я только к обеду вспоминаю, что забыла причесаться с утра, а ты хоть бы словом мне напомнил!
Будто не видишь.
Сиверов ухмыльнулся, услышав про сумасшедший дом.
«Знала бы она, что мне предстоит!»
– Я завтра уезжаю по делам, – сказал он, глядя поверх Ирины, пытаясь точно угадать взглядом, где сходятся линии перспективы коридора, если продолжить их за стенку, отделяющую их квартиру от соседней.
– Новость так себе, – призналась Ирина, – а я-то надеялась, это случится чуть позже.
– Мне тоже не хотелось бы попасть в дурдом, – рассмеялся Глеб.
– Значит, туда попаду я.
– Глупости.
– Как посмотреть…
Коньяк нагрелся, серебряные рюмочки сошлись с легким прозрачным звоном.
– Интересно, – сказала вдруг Ирина, – а если опустить в рюмку язык и сидеть долго-долго, коньяк впитается?
– Ты извращенка, – Глеб взял ее за руку и заставил выпить коньяк до дна. – А вот теперь сиди и лови кайф, чувствуй, как тебя отпускает.
– Ну и словечки у тебя с языка слетают, Глеб, – «кайф», «отпускает».
– Есть специфические ощущения, для которых требуются специфические слова, другими не передать их сути.
– Есть более сильные ощущения, почему же их ты не называешь своими словами?
– Потому что – неприлично.
Сиверов и сам допил коньяк, прислушался к себе.
Ноющая боль в виске постепенно уходила, притуплялась. Он почувствовал, что даже немного захмелел.
Обычно Глеб умел сопротивляться действию алкоголя, заранее настраиваясь на то, что спиртное на него не подействует. Но сегодня был не тот случай – ему хотелось ощущать легкое головокружение и разливающуюся по телу теплоту.
Он прикрыл ладонью руку жены и несильно сжал ее пальцы.
– Ты хорошо причесана.
– Но не накрашена, – ответила Ирина.
