Андрей Воронин - Двойной удар Слепого
А если к этим качествам добавить несметные богатства восточного красавца, то кому же такой не понравится!..
Очевидно, это мнение разделяла и роскошная итальянка. Она выскользнула из одежды и медленными ласкающими движениями сбросила с Аль-Рашида рубашку, обнажив его смуглый мускулистый торс. Привстав на цыпочки и выгнув спину, она коснулась затвердевшими сосками его груди. Аль-Рашид наклонился и страстно поцеловал ее в ложбинку между грудями.
Марина почувствовала, что у нее между ногами стало влажно, заныло в низу живота и напряглись мышцы бедер.
Возможно, Барби и продлила бы жизнь Аль-Рашида еще на несколько минут, но она была профессионалом, и цель находилась перед ней, и к тому же она уже начинала цель свою ненавидеть. Потому что не она, Марина Сорокина, а другая женщина была сейчас с Аль-Рашидом, и другая женщина, а не она, Марина, сейчас должна была бы испытать высшее наслаждение. Лучшего решения вопроса не существовало – Марина не некрофилка, чтобы испытывать влечение к трупу, у нее нормальная сексуальная ориентация.
Указательный палец Марины лег на курок. Сорокина набрала воздух, задержала дыхание. Перекрестие прицела замерло на виске Аль-Рашида. Марина видела его приоткрытый рот, и даже возникла слуховая галлюцинация – сладострастный стон мужчины, перед которым на колени опустилась женщина…
– А сейчас, дорогой, я поставлю на тебе крест, – прошептала Барби свое традиционное циничное заклинание.
Палец легко, можно сказать, нежно надавил на чуткий спусковой крючок.
Аль-Рашид дернулся, пространство, ограниченное полем зрения прицела, опустело, словно персонаж выскользнул из кадра.
– С глаз долой – из сердца вон, – добавила Марина не менее цинично.
Она продолжала следить за ярко освещенной комнатой, за женщиной, которая испуганно оглядывается по сторонам. Марине даже показалось, что вот сейчас, в этот момент, она слышит истошные душераздирающие вопли Джульетты.
Марина поставила карабин к стене и быстро, изредка освещая себе дорогу, стала выбираться из здания, находящегося под реставрацией. У забора она остановилась и сквозь щель в досках посмотрела на «фиат».
Сайд дремал, положив голову на руль.
Марина перебралась через забор, бесшумно подошла к машине, рывком открыла переднюю дверцу и опустилась на сиденье.
– Поехали отсюда!
Сайд вздрогнул, потряс головой и тут же повернул ключ в замке зажигания, выжал сцепление, и автомобиль рванул с места.
Марина сидела в машине, не снимая с рук перчатки, размышляя, как поступить с Саидом. Мусульманин же бросал косые пристальные взгляды на свою спутницу. Марина, казалось, дремала, откинув голову на спинку сиденья, прикрыв глаза. Ветерок, залетавший в боковое окошко, трепал темные пряди ее парика. Лицо Марины было абсолютно спокойным, лишь на губах иногда появлялась немного злорадная улыбка. И рыжебородому крепкому мужчине, который хоть и не подозревал, что сейчас решается его участь, тем не менее было не по себе. Он понимал, если киллерша вернулась без карабина – значит, дело сделано, кого-то не стало на этом свете. Кого – он не знал, да и знать не хотел.
Марина вдруг открыла глаза.
– Где мы сейчас? – она огляделась по сторонам. – Останови.
Сайд затормозил. «Фиат» прижался к бордюру мостовой.
– Я выйду, – Марина нажала ручку и выбралась из машины. – А ты поезжай, Сайд, – сказала она, заглянув в салон, и захлопнула дверцу.
«Фиат» быстро исчез. А Марина еще какое-то время стояла на пустынной ночной мостовой, приводя в порядок мысли и чувства, – Все, – наконец тихо произнесла женщина, – мне пора уезжать из этого города и из этой страны. Моя работа закончена.
Остановив такси, Марина доехала до своего отеля, быстро поднялась в номер. Такси стояло у входа, дожидаясь пассажирку. Портье помог вынести кожаный чемодан и загрузить его в багажник.
Через час Марина уже покачивалась в вагоне поезда, который направлялся из Рима в Испанию. Она не боялась, что на границе к ней смогут придраться: ее паспорт был настоящий. И она позволила себе поспать.
Дальнейшее тоже не вызывало каких-либо опасений или сомнений: из Испании она позвонит полковнику, который к тому времени будет уже знать, что задание выполнено и Аль-Рашид мертв. И вторую часть своего гонорара она сможет получить в любом испанском банке, ведь перевести деньги – даже самую крупную сумму – из страны в страну не составляет никакого труда.
Глава 9
Оперировал Ирину Быстрицкую один из лучших специалистов клиники доктора Хинкеля хирург Густав Фишер. Это был очень известный хирург-гинеколог, автор многочисленных статей и книг, имеющий богатую практику. Внешне этот лысый дородный мужчина с круглым лицом, с каким-то детским румянцем на круглых щеках и веселыми глазами меньше всего походил на хирурга. Можно было подумать что угодно – что он кондитер, бармен, рекламный агент, книготорговец…
Даже Глеб Сиверов, столкнись он с доктором Фишером в ресторане или на ипподроме, или в музее, даже он, довольно прозорливый человек, умеющий наблюдать за людьми, анализировать их поведение и по очень мелким деталям определять характер и род занятий, даже он, Глеб Сиверов, вряд ли догадался бы, что Густав Фишер – хирург.
Да, доктор Фишер абсолютно не был похож на хирурга. В первую очередь, в заблуждение вводили руки: у него были широкие массивные ладони и короткие толстые пальцы. Трудно было представить такие руки держащими тонкий хирургический инструмент. Но почему-то несоответствие внешности доктора Фишера и его профессии вселило в Глеба доверие к хирургу. Глеб, тревожившийся, сможет ли Ирина родить ребенка, почувствовал уверенность в благополучном исходе операции.
Владелец клиники предложил богатому клиенту, если тот желает, присутствовать в смотровом зале и следить за ходом операции. Глеб поблагодарил, но отказался:
– Нет, нет, господин Хинкель, лучше я подожду на улице.
– Что ж, пожалуйста, можете погулять в нашем маленьком саду.
Клаус Хинкель явно поскромничал, назвав сад маленьким. И Глеб, гуляя по чисто выметенным тропинкам ухоженного сада, скоро смог убедиться, что под сад отведено около шести гектаров земли. Он, как и вся территория клиники, был обнесен решетчатым забором, Глеб прогуливался, вдыхал влажный воздух, пропитанный запахами травы и близкого Женевского озера. Глебу было хорошо здесь, среди тишины и свежести, природа навевала умиротворение, тревоги улетучились.
Часа через полтора в сад вышла миловидная девушка в накинутом на плечи пальто, из-под которого выглядывал край голубого халата, и вежливо попросила Глеба подняться в кабинет доктора Хинкеля. Сиверов очень спокойно поинтересовался у девушки, закончилась ли операция и известен ли ее исход.
Девушка улыбнулась.
– Господин Каминский, доктор Густав Фишеродин из лучших хирургов в нашей клинике и, может быть, даже во всей Швейцарии. Так что я бы на вашем месте за благополучный исход операции не волновалась. К тому же, если бы произошло что-то неординарное, хирург сам бы вышел к вам, так у нас принято.
– Ну что ж, спасибо.
Доктор Хинкель, увидев Глеба, входившего в его просторный светлый кабинет с цветами на подоконниках, поднялся из-за стола и, подойдя к Сиверову, неторопливо и обстоятельно стал объяснять, что да как, но потом спохватился и, прикоснувшись к руке Глеба, сказал:
– Извините, господин Каминский, по-моему, я увлекся и посвящаю вас в такие подробности, которые, Скорее всего, интересны и понятны профессионалам.
– Да, мне хотелось бы узнать суть.
– Если быть кратким, то, как мне сказал доктор Фишер, операция прошла очень успешно. Он сделал все, что мог, и дальнейшая беременность и роды, надо надеяться, будут благополучными.
– Спасибо, – Глеб пожал сухощавую ладонь доктора Хинкеля и подумал: «Вот у него типичная рука хирурга».
– Может быть, господин Каминский, вы желаете переговорить и с доктором Фишером? Тогда он вас ждет. Через час у него еще одна операция, а пока он свободен.
– Нет-нет, что вы, доктор Хинкель, я хотел бы увидеть супругу.
– Она выйдет из наркоза примерно через час, – доктор взглянул на свои золотые часы, затем несколько мгновений размышлял и, подойдя к рабочему столу, нажал на кнопку селекторной связи:
– Фройляйн Лауденбах, пожалуйста… – Тут же появилась девушка, которая выходила за Глебом в сад. – Фройляйн Лауденбах, проводите господина Каминского в послеоперационную палату.
Глеб на прощание со всей теплотой поблагодарил Клауса Хинкеля и направился за худощавой высокой блондинкой. Она провела Глеба в небольшую палату с огромным, во всю стену, окном, наполовину закрытым белой шторой. Ирина лежала на высокой кровати, ее лицо было безмятежно, густые ресницы едва заметно, но часто подрагивали.
Глеб взял стул и сел рядом с кроватью. Ему хотелось взять Ирину за руку и перебирать ее тонкие длинные пальцы. Но он не позволил себе этого сделать – на запястьях Ирины были закреплены тонкие пластиковые браслеты, от которых тянулись разноцветные провода. У изголовья кровати стояли приборы, их экраны, пересекаемые изогнутыми линиями, излучали зеленоватый свет. Глеб смотрел, как вздрагивает, вибрирует линия, бежит по экрану от одного края к другому…
