Несущий свободу - Поль Игорь Владимирович

Никакого сожаления – приманка, наверное, уже объясняется с господом, жалкое существование человечка, наконец, окончено; мир стал чище.

Приняв решение, Хенрик приостановился, чтобы сделать главное – выключить контрольные функции чипа. Эта возможность допускалась в экстренных случаях, например, когда противник ухитрялся пеленговать сигнал растянутого спектра. Он произнес вслух кодовую фразу, как положено – три раза, со строго определенной интонацией. Короткий укол в левом запястье – подтверждение приема команды, и все. Больше никаких ощущений. Ничего не изменилось внутри, ничего не болело, никакой пустоты или неудобства.

Теперь связь со спутником прервалась. Его противник не сможет узнать, где он. И одновременно включился обратный отсчет. Если чип не включат с помощью специального оборудования, через трое суток его носитель умрет. По замыслу создателей, трех суток было более чем достаточно для выхода в расположение дружественных сил.

Хенрик зло усмехнулся – трех суток наверняка будет достаточно, чтобы отправить на тот свет нескольких зарвавшихся ублюдков. Теперь, когда внутри тикал таймер невидимой бомбы, он освободился от их власти. Исчезло ощущение неправильности происходящего, мир обрел краски, а жизнь – смысл.

Привыкший анализировать свои чувства, он ненадолго задумался. И понял: впервые в жизни он поступает так, как хочется ему, а не кому-то другому. Он перестал быть марионеткой. Должно быть, это и есть счастье, решил он.

26

Обычно сдержанный Уисли пребывал в ярости. Он орал в микрофон, Джон представил, как вытаращены сейчас глаза капитана, как брызжет слюна с тонких губ:

– Лейтенант, что это вы творите? Мы представители закона, не какая-нибудь вооруженная банда! Что за спектакль с прессой вы устроили? Ведете себя, точно порнозвезда, делаете немотивированные заявления, будоражите общественность! Представитель объединенного штаба по оказанию помощи уже выразил свою озабоченность командиру корпуса полиции. Вы оставляете за собой трупы. Трупы, понимаете? Ваши головорезы убивают людей! Это недопустимо с точки зрения закона, такие процедуры должны быть оформлены надлежащим образом. Мы оказываем помощь местным органам правопорядка, а вы демонстрируете пример невзвешенного силового подхода к юридическим проблемам. Представляете, что я услышал от генерала?

– Да, сэр. Я представляю, – спокойно произнес Джон. Он наблюдал за творящимся вокруг бедламом – явились и репортеры, и местная полиция; приданные солдаты из комендантского взвода морской пехоты стояли редкими истуканами, взяв винтовки наизготовку и толкая самых дерзких прикладами, их бронемашины перегородили улицы. Толпились зеваки, уличные торговцы шныряли в толпе, продавая сладости, и, как подозревал Джон, кое-что похуже. Он испытывал странную гордость, шел наперекор начальству – и выполнял свой долг. Военные на блокпостах уже узнавали его; местная полиция, хотя не помогала, но не решалась и препятствовать, ограничиваясь докладами о его выходках; репортеры превозносили его до небес; обычное дело об ограблении и убийстве обрастало комом скандальных подробностей и постепенно становилось чуть ли не фактором местной политики.

– Группировка перешла в режим повышенной готовности, каждый выстрел, да что там выстрел – каждый чих способен сорвать чертову лавину, а вы устраиваете ковбойские игры с перестрелками! Ваши действия могут нарушить баланс сил в городе.

– Я понимаю, сэр, – ответствовал Джон, знаком показывая топтавшимся рядом репортерам, что сейчас освободится. Лерман и Гомес сдерживали нетерпеливых операторов, покрикивали на них, заставляя убрать камеры, те не слушались. Механические жуки порхали над самыми головами, лезли в лица солдат, мельтешили над носилками кареты «Скорой помощи», на которых лежало тело убитого. Ткань в нескольких местах пропиталась красным и масляно блестела; жужжали мухи. Кубриа под присмотром Кабота заполнял бумаги на капоте автомобиля. Руки его тряслись; он был бледен и все норовил встретиться с Джоном глазами, словно ожидал его поддержки.

– Я вышел с ходатайством в управление полиции – вашу опергруппу отзовут, лейтенант. А вам предписывается явиться в участок не позднее восемнадцати часов сегодняшнего дня и приступить к передаче дел.

– Вы отстраняете меня от дела, сэр? – делано удивился Джон.

– Да, черт возьми! А вы что думали?

– Сэр, это прямой приказ? Вы официально закрываете дело?

– Не загоняйте меня в угол, лейтенант! Я не правомочен прекратить уголовное дело. Но я передал вам устное требование явиться по месту службы для передачи ваших полномочий представителям местных властей.

– Сэр, но что мне сказать репортерам? Они ждут моего заявления.

– Никаких репортеров! Слышите? Ни-ка-ких! Я запрещаю вам общаться с прессой!

– Однако, сэр, параграф восемнадцать военно-уголовного уложения предписывает делать заявления прессе в случаях, когда это не препятствует проведению следственных мероприятий. Учитывая, что повышенное внимание со стороны прессы стимулирует активность осведомителей и сочувствующих со стороны населения, поимка преступника может только ускориться.

– Вы отстранены от дела, – отрезал капитан.

– Но ведь вы только что сказали, что не можете прекратить дело своей властью. А отстранение детектива от дела, когда мы сидим на хвосте у преступника, даст ему возможность скрыться. Извините, сэр. Я должен заметить, что ваш приказ преступен. Я выполню его, но оставляю за собой право подать рапорт.

Его собеседник сделал долгий глубокий вдох. Медленно выпустил воздух, успокаиваясь.

– Послушай, Джон, – тихо сказал капитан. – Прекрати этот балаган. У меня голова и без тебя пухнет. Мы уходим, понимаешь? Не сходи с ума. Мы ведь понимаем друг друга. Ты отличный полицейский, я говорю это без лести, просто из дружеского расположения. Ни к чему переходить на язык протоколов и письменных приказов. Прошу тебя – приезжай в участок.

– Я постараюсь, сэр.

– Да уж, будь так любезен.

Джон кивком подозвал к себе Лермана.

– Мне запретили общаться с журналистами. Но нам нужны эти засранцы, – тихо сказал он, кивая на представителей прессы.

– Нет, лейтенант. Я на это не подписывался! – запротестовал Франциско. – Я и двух слов не свяжу.

– Остальные еще хуже, Франциско. Хочешь, чтобы Кубриа брякнул, как мечтает замочить боша? Посмотри на его физиономию – краше в гроб кладут. Скажешь, что мне запрещено общаться с прессой. Намекнешь, что начальство хочет спустить дело на тормозах – им ни к чему лишний шум. Никаких прямых заявлений – только намеки. Эти ребята скажут все сами – это у них называется комментариями. Чем больше народу будет знать про это дело, тем больше вероятность того, что его не прикроют.

Лерман все еще сомневался.

– Да ты о карьере подумай, – увещевал его Джон. – Известность еще никому не мешала. Засветишься – после окончания дела получишь повышение. Лишняя десятка к жалованью.

Он хлопнул Лермана по плечу.

– В нашем деле известность – верный путь в могилу. Слишком говорливых у нас просто отстреливают, – пробурчал детектив сдаваясь.

– Лейтенант Лонгсдейл, мы ждем! – напомнил о себе один из репортеров.

– Заявление сделает лейтенант Лерман.

– Послушайте, мы хотим взять интервью именно у вас! – Представители прессы в разномастных бронежилетах, касках и потертых армейских штанах были похожи на боевиков, только белые полустершиеся буквы «TV», грубо намалеванные на спинах, отличали их от бандитов.

Джон изобразил широкую улыбку. Улыбаться сквозь стиснутые зубы было неудобно.

– Лейтенант Лерман пояснит вам, почему я не могу этого сделать.

– Кхе-кхе…

Камеры набросились на Лермана стаей саранчи.

– Господа, я – детектив Лерман, восьмой участок, – начал он неуверенно. Джон встретился с ним взглядом, показал большой палец. Лерман улыбнулся, расправляя плечи. – К сожалению, руководство военной полиции относится к заявлениям своего представителя без должного энтузиазма…