Сергей Зверев - Невидимое видим, неслышимое слышим
Шадрин был в полном замешательстве, но лицо его не изменило своего выражения. Стало наползать непреодолимое желание пойти в комнату и лечь спать. Шадрин быстро повернулся и вышел из комнаты. Он шел по коридору, глядя прямо перед собой. Голова напряженно работала, борясь с желанием лечь спать. «Что со мной происходит, черт меня возьми! Все это смахивает на приступ шизофрении. Может, я действительно в психушке? Почему? Что со мной случилось?»
Никто следом за Шадриным не шел, но он ощущал спиной чужие взгляды. Войдя в комнату, пограничник прикрыл за собой дверь и осмотрелся. Он жил здесь, комната была ему знакома, но в то же время сейчас она предстала перед глазами как будто впервые. Отсутствие окна, белые стены и потолок, искусственное освещение. Проклятье, как хочется спать! Шадрин почему-то решил, что делать этого не стоит. Нужно обязательно бороться с этим желанием. Он не знал, почему, но что-то ему это подсказывало.
Андрей Васильевич потряс головой так, что закружилась голова. Он стал хлестать себя ладонями по щекам, тереть лицо; с какой-то неистовостью принялся делать физические упражнения, но старался при этом не шуметь. Ему стало жарко, кровь побежала по жилам, и желание спать начало отходить в сторону. Шадрин стоял посреди комнаты, сложив руки на груди и опустив голову. Что-то ускользающее появилось в сознании. Он попытался это что-то удержать. Какие-то горы. Он идет по горной долине с какими-то людьми. Опасность, постоянная опасность, но он в ответе за этих людей, которые идут за ним следом. Что это, откуда это? Еще Шадрин вспомнил морское побережье, прибой и высокого горбоносого человека, близкого ему человека. Крыга! – вспомнил Шадрин. Коля Крыга, его друг, сослуживец. Сослуживец? Что такое – сослуживец? Сразу же опять в связи с этим вспомнились горы, стрельба… Вертолет! Он летел в вертолете…
Невероятная усталость навалилась на Шадрина мгновенно, как только он вспомнил вертолет. Бороться со сном не было уже сил. Шадрин еле дошел до кровати и повалился на нее боком. Засыпая, он вспомнил еще два слова, которые имели какой-то большой смысл. Это были слова: «русский» и «английский»…
В комнате, где только что проводился эксперимент, Хальмейер подошел к Кэролайн и, глядя на нее своими холодными – ничего не выражающими глазами, сказал:
– Поздравляю вас, доктор Бернетт. Вы действительно первоклассный специалист в своей области. Все действует, да еще как.
– Вместо того, чтобы петь дифирамбы, доктор Хальмейер, – ответила Кэролайн, – лучше посвятили бы меня в состав этого вашего волшебного средства. Я работаю вслепую, а это неэффективно.
– Ну, не так уж и вслепую. Но не важно, мы еще вернемся к этому разговору. Можете пока идти.
Женщина хотела что-то сказать, но, очевидно, передумала. Она опустила глаза и вышла из комнаты, оставив главного врача с его сотрудниками. «Зря я это сказала, – думала Кэролайн, идя по коридору. – Хотя, какое это имеет значение. Он же не идиот и понимает, что я о многом догадываюсь. Теперь еще эти эксперименты с воздействием на сознание. Или я буду молча работать и делать все, о чем меня просят, тогда я долго проживу, или я окажусь на месте этого иностранца, на котором они сейчас пробовали свое средство. И что значит «долго проживу»? Скоро я им перестану быть нужной. Через месяц, через два или через полгода. Как же дать знать Алану и Роберту, как отсюда выбраться? Я еще не знаю, для чего они экспериментируют с человеческим сознанием, но для чего-то это нужно. Нужно именно здесь, а не где-нибудь в Европе. Могу и не узнать никогда».
Хальмейер проводил взглядом Бернетт, дождался, когда за ней закроется дверь, и повернулся к своему помощнику.
– Как видите, господин Иради, мы сдвинулись очень хорошо. Этот человек уже не был похож на робота, как предыдущие. Он был вполне адекватен, искренен, правдоподобен в своих действиях и эмоциях. Это успех, дорогой Абалькар. Давайте вывозить его в ту среду, где ему предстоит действовать. Проведем более масштабный эксперимент. Не проснутся ли в нем воспоминания, когда он возьмется за оружие? Он ведь военный, не так ли?
– Жаль, если придется его убить, – ответил Иради, – у нас совсем мало времени.
– Черт, какая вам разница, – неожиданно вспылил Хальмейер, – через неделю вы проведете свою акцию или через месяц? Вы понимаете, какие горизонты открываются перед наукой? Что вы с вашим руководством все время торопитесь? Нужно ждать и углублять исследования. Вы не представляете, к чему можно прийти в результате.
– Прошу вас, не нужно так горячиться, – попытался урезонить главного врача Иради. – Я поговорю; возможно, что нам и добавят немного времени.
– Немного, – проворчал Хальмейер, – ни черта вы все не понимаете. Немного времени! Тут нужны годы, тысячи экспериментов, тогда можно чего-то достичь. А мы кустарничаем и торопимся как на пожар.
– Мистер Хальмейер, – попытался перевести разговор в другое русло Иради, – не слишком ли вы доверяете этой американке Бернетт?
– Что? Кто ей, к черту, доверяет? Пока она приносит пользу, пусть работает.
– Но вы допустили ее до самого главного эксперимента…
– Вы дилетант, Иради! Что значит – допустил? Вы ее замените? Вы – жалкий терапевт, а она ученый. Она врач и биолог, она специалист в области нанотехнологий. Что вы чушь несете? Вы боитесь, что она кому-то расскажет о наших исследованиях? Так побеспокойтесь, чтобы отсюда нельзя было убежать. Куда она отсюда денется!
…Спал Шадрин очень беспокойно. Он не помнил, снились ли ему раньше сны, но сегодня впервые за последние дни он их видел. Это были какие-то обрывки видений или воспоминаний. Он бежал с автоматом рядом с другом – Колей Крыгой. Они стреляли, прятались за камнями и снова стреляли. Что-то очень важное они должны были сделать. Все это называлось, как вспомнил Шадрин, одним словом – «афган». Что это означало, он не помнил. Потом было окровавленное тело друга, которое он тащил. Были вражеские лица. Такие же лица он видел и сегодня, и все эти дни. Даже лицо высокого худого врача-европейца было вражеским. Шадрин метался по постели весь в поту. Еще ему привиделось лицо этой женщины-врача, которая часто приходила к нему, делала уколы. Оно было очень близко и было очень добрым, но измученным и усталым. Она что-то говорила ему, жалела его и, кажется, просила о помощи…
Глава 8
– Вот он, ваш объект, Майлс, – задумчиво проговорил Карманников, – можете полюбоваться.
– Вы уверены, что это здесь? – спросил американец, разглядывая здание в бинокль.
– Больше негде. И такой исследовательский центр не спрячешь в овчарне или в фельдшерском пункте. Тут нужно для прикрытия серьезное медицинское учреждение, как вот эта клиника. Других в обозримом пространстве нет. Везти вас могли только сюда, нашего товарища тоже. Выкрасть вашего босса и спрятать можно только здесь, если учесть, что их заинтересовала ее научная специальность.
– Пожалуй, – согласился Майлс, – только не в самой клинике. Вас не смущает, что здание этого учреждения так вплотную прижато к горе? Места достаточно, чтобы построить здание на свободной площади. Да и задняя часть этого строения выглядит, так сказать, не в общем стиле. Приглядитесь.
Подполковник взял бинокль и стал рассматривать здание.
– А что, может быть. Задняя часть выглядит как пристройка. Есть ощущение, что его строили или позже, или для других целей. Но не факт. Может быть, там какая-нибудь хозяйственная часть пристроена, поэтому и выглядит так э-э… не в общем стиле.
– Могу поспорить, что эта пристройка скрывает вход в пещеры, которыми изобилуют афганские горы. А в этих пещерах и проводятся все исследования, которые нас интересуют.
– Может, и так. Только нам это как-то без разницы, в основном здании или в пещерах. Будем ждать моих ребят. У них глаз опытный, полазают вокруг, поразнюхают. К утру будет у нас информация для размышления.
Сейчас десантники изучали подходы к зданию клиники, изучали поведение служащего персонала. Все это было необходимо для того, чтобы провести штурм «чище», а потом грамотно отойти и исчезнуть. Других вариантов, кроме штурма, подполковник просто не видел. Не самый плохой, кстати, вариант. Никто не ожидает такой наглости. Рывок, повреждение связи, прочесывание внутренних помещений, сбор доказательств и уничтожение оборудования. Естественно, попутное уничтожение охраны и персонала лаборатории. Желательно спасение американки и своего с вертолета, если он жив. Командование назвало его – подполковник Шадрин Андрей Васильевич. Дали и внешние приметы. Осталось только его найти.
Обычно Шадрин просыпался сразу, как от толчка. Сегодня он просыпался, наоборот, очень долго. И не просто долго, а мучительно долго. Обрывки снов были так свежи, что Шадрин еще ощущал напряжение приснившегося ему боя. Сегодня ясность сознания была намного лучше, он это понял. Кажется, вечером, когда он спал, ему сделали укол. Снова пришло мучительное осознание потери памяти. Шадрин, несмотря на обрывки воспоминаний и ночных видений, все еще не представлял себе, где и почему он находится. Кто он такой, где его дом, есть ли у него семья? Он даже не представлял себе, что вообще находится за пределами этого здания.
