Дмитрий Осокин - Причём тут менты?!
А я успел заметить неожиданно распоровший по горизонтали полумрак залы огненный выхлоп и только затем сообразил, что кто-то дерзкий первым нажал на курок. Моих ушей достиг грохот… очень похожий на разрыв китайской петарды, кстати… и один из трех корневских бойцов дернулся, словно марионетка в руках пьяного кукловода, выплюнув сгусток крови из простреленного горла.
«Бдац! Баф!» Его кореша оказались умней, чем я ожидал, и резво попадали на пол, успев по разу нажать на спусковые крючки. «Дрынь!» Спешившие к ним на помощь коллеги также проявили незаурядный профессионализм и не стали заходить в ресторан. Кто-то из них просто высадил ногой внутреннюю дверь. Из предбанника тоже зазвучали выстрелы. Впрочем, теперь уже и южане — все до одного — шмаляли из своих стволов. Все, кроме одного, которому, похоже, пуля из «Макарова» напрочь отбила желание жить дальше. Он крутанулся вокруг своей оси и, пробормотав скорбное «охой!», свалился мне под ноги в тот момент, когда я уже покидал поле боя следом за Гарриком.
Пришлось перепрыгивать через тело. Что я и выполнил с присущей мне неподражаемой грацией. И конечно же, в прыжке влетел в официанта с подносом на левой руке.
— Извини! — сказал я ему, не задержав шись, чтобы помочь собрать осколки. — Там пальба! Кстати, где у вас выход?
Клиенты не любят стрельбы и всегда стараются сбежать при ее возникновении. Эта аксиома также сослужила свою службу при составлении плана операции «Ящерица» — она, счастливая, способна безболезненно терять хвосты! И посиневший от боли и удивления официант только махнул рукой.
— Там…
Я его уже не услышал. Казалось, в зале затеяли перестрелку дудаевцы и ельцинисты, с таким азартом работали там ребята. Какая-то пуля рикошетом даже умудрилась просвистеть где-то совсем близко. Но я сориентировался на жест официанта и рванул в указанном направлении.
— Ну, я пошел! — бросил я ему напоследок.
Кухня слева, сортир справа… Ах, какие запахи! Но я пересек сектор этой двусторонней газовой атаки за считанные мгновенья, выскочил в еще один коридор, пробежал по нему и пинком ноги попытался распахнуть последнюю дверь. Не получилось.
Я успел прыгнуть на нее всем телом и только потом понял, что она открывается внутрь. «На себя»! Или, как гласит табличка на двери одного маркета в рабочем районе, разукрашенная фломастером какого-то местного юмориста: «Пеняй НА СЕБЯ» и «Пеняй ОТ СЕБЯ».
Дернув за ручку, я без труда распахнул дверь и наконец выбрался из аристократического полумрака на свет послеполуденного солнышка. Печаль, беспокойство и благодать охватили меня одновременно.
Благодать — потому, что на улице выстрелы внутри ресторанчика были почти не слышны.
Печаль — оттого, что далекие отзвуки все же еще достигали моих ушей.
А не увидев на улице Гаррика, я успел почувствовать серьезное беспокойство.
— ДИМА!!!
Ну и молодец этот парень! Он уже успел тормознуть тачку!
Я бросился к машине, из которой меня окликнул Алферов. Глазеть по сторонам не имело смысла: как и предполагалось, служебный выход «Эг-нога» на какую-то узенькую Улицу, перпендикулярную Пушкарской. Какую именно? Но это ведь и не так важно, правда? Гораздо важнее то, что мы зашли в некое место с Большой Пушкарской, а вышли — совсем в другом месте и уже без хвоста.
Операция «Ящерица» с успехом завершилась.
— Улица Дыбенко! — резко приказал я водиле, запрыгивая в тачку.
— Да не ори ты зря, я уже и адрес дал, и денег, — обломал меня Гаррик.
И мы рванули. Точней мы с Алферовым закурили, а таксист дал газ. Когда мы через пару секунд в темпе пересекали Пушкарскую, я успел заметить стоящие у тротуара машины — «пятерку» и «девятку». Два или три человека, укрывшись за ними, лупили из длинноствольных орудий в глубь кабака, не стесняясь никаких свидетелей. Какие свидетели, если борьба не на жизнь, а на смерть! А говорили: «На миру и смерть красна… " Нет, умирать ребятам не хотелось.
Свидетелям тоже — на этом участке Пушкарской всякое одностороннее движение прекратилось. Заслышавшие пальбу пешеходы вжались в стены домов; а проезжие автомобилисты, замечая стрелков, сразу же резко разворачивались или тормозили. Успела возникнуть солидная пробка, чуть было не захватившая и нашу машину. Вот славно бы мы избавились от хвоста, если б сейчас в ней застряли!
Все же нам удалось проскочить. С трудом.
— Во как! Во распоясались бандюги, а? go беспредел! Посреди проспекта! — возбуж денно поделился с нами водитель.
По логике жанра следовало ответить ему: «И не только посреди проспекта, милок!» — и сунуть пушку под ребра. Но ни я, ни Гаррик не стали гоняться за внешними эффектами.
— Ну их к черту, бандюков, поехали быс трей, отец, — устало попросил Гаррик.
И я тоже почувствовал, как на меня навалилась такая же усталость. Когда мы выбегали через служебный выход «Эг-нога», нам хотелось смеяться тем смехом, с каким дети восторгаются удачной проделкой. Но подрагивающее напряжение оставило наши мышцы, наступила реакция. Пока мы не выехали с Васильевского, то Алферов, то я попеременно оглядывались, ерзая на сиденье. Таксист наверняка решил, что у обоих его пассажиров геморрой. Понятно, мы нервничали по другой причине.
Я помнил, что ящерица легко теряет хвост, но так же быстро он отрастает у нее вновь. Но чуда регенерации не произошло, окончательно убедились мы в этом уже за площадью Александра Невского: наша тачка перебиралась на левый берег, а за нами так и не пристроилось никакой навязчивой машины. На Старо-Невском перед площадью я специально попросил таксиста дать кругаля по Полтавским-Тележным-Гончарным и прочим окрестным проулочкам. Нет, никто не свернул с магистрали за нами вслед, никто не повторил нашего маршрута.
Когда такси перевалило через Александ-ро-Невский мост, отсутствие слежки казалось доказанным и очевидным.
— Спасибо тебе, Гаррик, — борясь с навалившейся усталостью, пожал я руку Алферова. — Мы очень редко употребляем слова вне иронического контекста, но действительно, спасибо. Когда утром ты решил искать Настю вместе со мной, ты… словом, это по-дружески… ведь тебе можно было б сдаться знакомым милицейским и против тебя никто ничего не наскреб бы! В конце концов, это не ты был на углу Искровского и Грачева, когда там спустили Михалыча…
— Не говори ерунды! Не надо! Это тупо! А из-за кого ты вообще влез во все это дело? Тебе что, есть где разоблачать бандюков? Да я знаю, что ты и вообще не собирался ничего писать на эту тему…
— До тех пор, пока не прострелили Ва-силиваныча! А уж после смерти Ми…
— Не перебивай! — перебил меня он. — Все равно ты влез еще до покушения на Ва-силиваныча из-за того, что я собирался дать полосу, а ты решил мне помочь защититься от «Астратура». Я понимаю, как тебе было тяжело принять такое решение, вы с Корневым вместе учились, хоть он и старше…
— Не пори ерунды, Гаррик.
— Не ерунда! Да, поймали на труп Михалыча именно тебя! А по чьей вине мы вообще впутали старика в дело? По моей! Если б не моя тупая идея расточить эти стволы, из которых нам даже и пострелять-то не пришлось… — с легко уловимым сожалением Алферов похлопал себя по животу, — то Михалыч был бы жив! Я во всем виноват!
— Порочная логика. По типу: если б Ленин не родился, то тогда б не умирал! Завяжем разговор. Я только хотел сказать тебе спасибо и что я не забуду.
— Это я не забуду… тебе спасибо!
До этого мы шептались, попросив предварительно таксиста врубить погромче приемник. Но тут оба одновременно ухмыльнулись и хором сказали:
— Хватит лирики!
И захохотали, довольные совпадением мыслей и слов.
— Давайте поднажмем, отец!
На какое-то мгновение мы показались друг другу бодрыми и готовыми к любым неожиданностям. Насчет бодрости все так: реакция прошла, усталость растворилась после взаимного покаяния, и мы вновь могли изготовиться к действию, к любому действию… но вовсе не к любой неожиданности!
К СЛОВУ: ни я, ни Гаррик не могли предположить, что как раз в тот момент, когда наша тачка перевалила через мост Александра Невского, нашу судьбу во многом предопределил подтянутый человек лет тридцати пяти, человек самой непримечательной наружности. Такой, чтобы никто не нашел субъективного повода заметить его в толпе. Думаю, даже если бы он залез на «Фаллос победы», что на площади Восстания, и принялся там кривляться, его все равно никто бы не заметил. Даже если бы он утащил куда-нибудь к чертям эту пародию на Лускорский обелиск и притащил обратно конную скульптуру Александра III Миротворца, про которую какой-то старинный остроумец высказался: «Стоит комод, на комоде — бегемот, на бегемоте — обормот», — все обратили бы внимание только на статую, а не на притащившего ее парня.
Единственное, что о нем можно сказать интересного, так только то, что аккурат в то время, когда наша тачка пересекала мост Александра Невского, он вышел из третьего подъезда Большого дома. Для справки: четвертый подъезд — это УФСК.
