Гарольд Роббинс - Босс
— Забудь об этом.
— Нет. Я помню, как отец шлепал меня. Боль эта… если б он проделал все это в отдельной комнате, где мы были бы вдвоем, а не перед всей семьей, я, возможно, сделала бы что-то такое, отчего он действительно разозлился бы.
— Бетс, брось, хорошо?
— Что я сброшу, так это трусики. Вытяни меня только раз. Я хочу посмотреть, как я на это отреагирую. Должна же я знать, возбуждает меня это или нет.
— Бетси, пожалуйста, не будем больше об этом.
— М-м-м, ты единственный мужчина, которому я могу довериться, так что не спорь со мной. Давай. У тебя отличный широкий ремень. Он меня не поранит.
Джек качал головой, вытаскивая из брюк кожаный ремень.
Бетси встала на кровати на четвереньки и выпятила задницу.
— Давай! Ну же!
С неохотой Джек взмахнул ремнем и опустил его на мягкую плоть ее ягодиц.
Бетси ахнула, потом повернула голову к Джеку.
— Черт побери, Джек, если это все, на что ты способен, лучше и не браться. Я хочу, чтобы ты перетянул меня от души. Подожди.
Она схватила трусики и затолкала их в рот. Потом взглянула на Джека, отвернулась и энергично кивнула.
На этот раз Джек со всего размаху вытянул Бетси по заднице. Она вскрикнула, но трусики-кляп заглушили крик. Джек отбросил ремень и сел на кровать, чтобы обнять Бетси. Она плакала. Щеки ее стали мокрыми от слез. Когда же Бетси прильнула к груди Джека, она взяла его руку и сунула себе между ног. Там тоже хватало влаги.
Глава 12
1942 год
Джек и Кимберли сидели вдвоем за обеденным столом. Дети в сопровождении миссис Джимбел поднялись наверх, чтобы доделать уроки, а потом лечь спать.
Джек теперь редко надевал к обеду галстук. Да и Кимберли, которая раньше обедала исключительно в платье, ограничивалась шелковым халатом. Сегодня она надела желтый. Джек полагал, что этот цвет ей не к лицу. Но Кимберли носила его, потому что он хорошо сочетался с ее новым ожерельем из топазов.
— Как я понимаю, ты сказал все, что хотел. — По голосу чувствовалось, что Кимберли едва сдерживается.
— Кимберли, мне тридцать шесть. Меня могут призвать в армию! Ты хочешь, чтобы я стал рядовым пехотного взвода?
Она усмехнулась:
— Ты знаешь, что такому не бывать. Папа мог бы об этом позаботиться. И ты попал бы не в пехоту, а во флот. В конце концов, именно во флоте служат джентльмены. И папа проследил бы, чтобы тебя приписали к Бостону, Нью-Йорку или Вашингтону.
— Я не ищу теплое местечко, где служат джентльмены. Мне не хочется воевать в пехоте. Насчет этого я не шучу. Но я могу принести пользу и хочу это сделать!
— Что ты собираешься сделать, так это покинуть дом, — холодно ответила она. — Вспомни тот день, когда мы узнали о Перл-Харборе. Ты помнишь, как испугался маленький Джон? Твой рассказ о расстрелах в Бельгии оставил очень глубокий след в его сознании. Теперь он ждет, когда то же самое случится и здесь. Помнишь, как тебе пришлось уводить мальчика в его комнату и объяснять ему, что Перл-Харбор находится в тысячах миль отсюда и в Бостоне никто воевать не будет?
— К чему ты клонишь?
— К тому, что твое место дома, в семье, где само твое присутствие успокаивает детей и вселяет в них уверенность в завтрашнем дне. Именно это им и нужно. Когда две недели назад немецкие подводные лодки потопили в открытом море танкер, дети видели красный отсвет пожара и черный дым. Война оказалась не в тысячах, а в нескольких десятках миль от нашего дома! И мне нет нужды говорить тебе, что у Джона есть особая причина бояться. Он знает, как немцы поступают с евреями.
2Десятилетний Джон обожал самолеты, особенно боевые. Ему еще не хватало умения строить модели из бальзы, бумаги и аэролака, поэтому он собирал те, что попроще, из дерева. Джек подарил ему справочник с фотографиями, схемами и характеристиками двухсот самолетов, разработанных конструкторами разных стран.
Джон прочитал его от корки до корки и гордился тем, что в его классе только он мог отличить «хеншель» от «хейнкеля», а «спитфайр» от «харрикейна».
Джон сидел в кровати, изучая журнал с фотографиями и схемами боевых самолетов. Джек, войдя в комнату, присел в изножии.
— Как дела, Капитан? — Это прозвище он дал Джону, как только узнал об увлечении мальчика.
— Папа, война продлится до тех пор, когда я смогу летать? Она не закончится?..
Джек покачал головой:
— Нет, сынок. Она закончится гораздо раньше, когда ты еще будешь маленьким мальчиком. Но вот что я тебе скажу. Я найду тебе инструктора, и ты научишься летать на гражданских самолетах.
Джон скорчил гримаску.
— Это совсем другое.
Джек сжал руки сына в своих ладонях.
— Мой мальчик, мы же не можем устраивать войны в удобное для тебя время. Есть много способов доказать свою храбрость, для этого совсем не обязательно становиться военным летчиком.
Джон криво улыбнулся:
— Наверное.
— Я должен тебе кое-что сказать, Джон. Отцы всех твоих приятелей ушли в армию. Ты это знаешь. Я обязан поступить так же. Не могу сидеть дома и не участвовать в войне.
— А как ты собираешься воевать, папа?
— Видишь ли, я не могу взять винтовку и сражаться с немецкими солдатами. Чтобы выиграть войну, нужны самые разные специалисты, не только те, кто умеет стрелять. Я вот знаю, как организовать работу радиовещательной сети. Этим я занимался еще до твоего рождения. Министерство обороны думает, что я могу принести немало пользы в Лондоне. Работу мне предлагают такую же, как и здесь. Но с двумя отличиями. Во-первых, мой кабинет будет в Лондоне, а не в Бостоне. Во-вторых, я буду ходить не в синем костюме, а в форме.
Десятилетний мальчуган закрыл глаза и глубоко вдохнул.
— Папа… если немцы каким-то образом захватят Лондон, они тебя убьют, да? Я хочу сказать, убьют тебя первым.. прежде чем других. Не самым первым, но…
— О чем ты, Джон?
Мальчик встретился взглядом с отцом.
— Они убьют тебя, потому что ты еврей. А если они доберутся до Бостона, то по той же причине убьют и меня. Так ведь?
Джек надеялся, что сын не заметил дрожи, пробежавшей по его телу.
— Скорее всего. Поэтому мы и должны сделать все, что в наших силах, но не допустить их в Бостон. Правильно? Я обещаю тебе, что до Бостона они не доберутся. Как и до Лондона. Но давай все как следует обдумаем. Допустим, есть шанс, что они появятся здесь. Как мне поступить? Оставаться дома? Или сражаться с ними? Джон, даже если мне предложат идти в окопы с винтовкой, разве я могу отказаться?
Джон покачал головой, потом всхлипнул.
— В окопах мне сидеть не придется. В Лондоне мне выделят кабинет, я буду помогать в организации армейского радиовещания.
Джон продолжал плакать.
— А что делать тебе? Надо на время расстаться со своим папочкой. Этот будет твой взнос в борьбу с нацистами.
— Хорошо.
Джек обнял сына.
— Мы никогда не говорили о том, каково быть евреями. Я не придавал этому никакого значения, пока немцы не начали нас убивать. Когда я вернусь, мы обязательно поговорим об этом, разберемся, что это значит. Пока же я обещаю тебе, Джон, нацистам не убить ни тебя, ни меня, ни твою сестру, ни твою мать.
Джон нахмурился:
— А почему они захотят убить ее?
— Потому что она вышла замуж за еврея и родила от него детей. С их точки зрения это ужасное преступление. Но немцы здесь не появятся. Смотри сам, Капитан: если Гитлер не может переправить своих солдат через Английский канал[50], где уж им перебраться через Атлантический океан. Так ведь?
Джон кивнул.
— Ладно. Я должен идти на войну, другого не дано. Но война не затянется, и нашим жизням ничто не будет угрожать.
Мальчик вновь кивнул, но Джек видел, что сомнения у сына остались.
3Армия Соединенных Штатов присвоила Джеку чин капитана, а Кимберли закатила ему очередной скандал.
— Бурк — коммандер Военно-морского флота. То есть подполковник! А ты… Тебе придется маршировать по плацу?
— Кимберли, я приписан к Управлению военной информации. Я поеду на их базу на Лонг-Айленде, где пройду двухнедельный вводный курс. После этого, насколько я понимаю, вылечу в Лондон. Задание у меня будет секретное, связанное с радиовещанием.
— Я знаю, что ты делаешь, Джек. Тебе наскучила твоя работа, тебе наскучил твой дом, тебе наскучила твоя жена! Вот ты пас и бросаешь!
Джек ей не ответил. А если бы пришлось, он бы сказал, что Кимберли недалека от истины.
4Трансатлантический перелет едва не закончился трагедией.
Двадцать офицеров, которые видели друг друга в первый и последний раз, сидели на своих вещевых мешках в бомбовом отсеке бомбардировщика В-24. В теплом нижнем белье, в шинелях, закутанные по уши, они все равно мерзли. Грело их лишь клятвенное заверение пилота, что сами по себе бомбовые люки не открываются и купание в Атлантическом океане им не грозит. Между собой офицеры не разговаривали (общих тем не было), дремали, иной раз подкрепляясь горячим кофе и черствыми пончиками. Джек был единственным на борту капитаном, остальные имели более высокие звания.
