Сергей Дышев - Гасильщик (Сборник)
– Где Веракса? – спросил у дежурного.
– У себя…
Я отправился вдоль периметра. С внутренней стороны на растяжках нависала колючая проволока под напряжением. Наши «умы» могли чувствовать себя в полной безопасности. «Работайте, граждане, на благо родного Отечества!» Двое охранников топтались на морозе и чесали языки. Завидев меня, тут же изобразили движение и пристальный интерес к охраняемому объекту.
– Поменьше болтайте, – предупредил я, – и не особо надейтесь на проволочное заграждение.
– Все будет в порядке, шеф! – заверили меня ребятки.
– Оружие наготове? – спросил я.
– Обижаешь, шеф!
И оба небрежно показали под полами курток кобуры с пистолетами.
Потом я прошел по этажам. На каждом торчал один охранник. Все они были вооружены. Кроме меня. Значило ли это, что Бастилин не доверял мне? Или же он считал, что мне, как матерому спецназовцу, оружие ни к чему?
Среди глухого леса на секретной даче, где, как выяснилось, в свое время проживал крупнейший партбосс из разряда Политбюро, я чувствовал себя одиноким и нелепым человеком. После обхода завалился спать. Засыпая, вновь вспомнил доктора Святозарова. Странно, но этот никогда не виденный «живьем» человек вызвал смутное беспокойство и неудобство, словно выбившаяся стелька в обуви.
Утром я, согласно инструкции, присутствовал на завтраке и теперь мог видеть своих подопечных воочию. Они вереницей стекались в большой зал – столовую. Многие лица действительно отличались выразительностью, ослепительно сияли лысины, сверкали импортные очки, другие же физиономии, наспех выбритые, не производили впечатления, и, встреть кого-нибудь из них у пивной бочки, в жизнь бы не догадался, что вижу представителя элиты. Рябой господин с поросячьими глазками застыл на мгновение, смерил меня взглядом и процедил:
– Коллоиды…
Это явно относилось ко мне.
– Не споткнись, одноклеточный! – не остался я в долгу.
И тут я увидел вчерашнего обитателя номера – доктора Святозарова. Он глянул на меня изумленно – и все смешалось в моей голове, ноги подкосились, я чуть не загремел вниз по лестнице. Ко мне приближался бритый Карл Маркс. Сомнений не было: профессор, живой, невредимый, воскресший, уже простирал ко мне свои объятия.
Я же сделал «страшные глаза» и отвернулся. Слава богу, профессор все понял. Помойка научила. Кого хочешь научит, даже элитную профессуру. Люди, загремевшие на дно, лучше ориентируются в житейских коллизиях. И если от них отворачиваются знакомые, значит, воспринимать надо так, будто эти знакомые и не существовали.
Профессор, он же доктор Святозаров – черт побери, какая красивая фамилия, не то что Карл Маркс, унылое карканье – чинно прошествовал в столовую. А я остался с полуоткрытым ртом, лихорадочно прикидывая сложный путь, который прошел мой друг, прежде чем очутиться в этих стенах. Впрочем, нас, бездомных, судьба вряд ли случайно свела именно здесь, в таких разных качествах.
Но – каждому свое.
Мне ведь тоже стоило больших усилий не выдать нашего знакомства. Об этом никто не должен знать. Иначе пострадаем оба.
Откушавши, непризнанные гении гуськом потянулись в камеры. Не многие отважились выглянуть на улицу; шел мокрый снег, было слякотно и мерзко. Профессор прошел мимо меня, скользнув пустым взглядом. Я еле заметно кивнул и тоже пошел завтракать. Кормили хорошо, ведь не родишь светлых мыслей с пустым брюхом…
В субботу обитателям дачи привозили несколько ящиков спиртного: из расчета по бутылке водки и вина на человека. Нельзя сказать, что представители генофонда отличались склонностью к алкоголизму, но выпивали все, очевидно, спасаясь от приступов зеленой тоски.
Как раз сегодня была суббота. Приехал микроавтобус, сразу появились добровольцы, ящики с бутылками, сыром, колбасой быстро закинули в столовую. Там уже сдвигались столы. Затем начиналось так называемое веселье. В этот день строго-настрого запрещалось пить охране. В принципе, вообще охранникам запрещалось здесь пить. Как тут за всеми уследишь? Но я решил сделать сегодня исключение. Тем более Веракса взял выходной. Каждому охраннику, один на один, я вручил по бутылке водки, разрешив выпить не более ста пятидесяти граммов. Отказавшихся не нашлось. Я понимал, что рисковал, но ничего не мог поделать с собой.
Вечером со стороны столовой послышались нестройные голоса. Элита откупорила бутылки. Я включил экран – и словно очутился в центре благородного сборища. Сдвинутые столы были богато сервированы. Большинство представителей генофонда сидели в спортивных костюмах, напоминая пожилых пай-мальчиков, два или три человека были в футболках, а лысый с поросячьими глазками заявился в костюме и галстуке в горошек. Видно, у него от научных изысканий совсем крыша прохудилась. В этот момент он как раз держал речь, пережевывая слова мокрым ротиком. Я сделал наплыв, и причмокивающее лицо заполнило весь экран. Говорил он устало и вальяжно, пересыпая речь ужасными иноземными словами, но с русскими приставками и окончаниями: «маркетинизация», «офшорная зона», «лизинг», «проклиринговать»…
– Понесло жирняка! – сказал я вслух, и оратор запнулся.
Разумеется, он меня не слышал, но паузу быстро использовали присутствующие.
– Кончай трепаться, Ароныч! Мы сегодня отдыхаем!
Поднялся приличный с виду господин в футболке.
Он что-то пробормотал тихо, хохотнул, кто-то из сидевших рядом ткнул его в бок.
– Выпьем, друзья, за товарища Сталина!
– Всенепременнейшим образом! – закричал другой человек в майке. – А потом я снова попью чаю.
Видно, они объединялись по интересам.
Раздался нестройный хрустальный звон, выпили единогласно, точнее, единоутробно, потянулись к закускам.
– А кто у нас сегодня дежурный по смеху? – спросил человек, который произносил тост.
– Ароныч, Ароныч! – закричали все.
Толстяк стал отнекиваться, но его насильно вытолкали из-за стола.
– Ну, чего? – спросил он.
– Как – чего? – закричали присутствующие. – Сначала – смех, потом – история.
Ароныч пожал пухлыми плечиками, разомкнул сальный рот и натужно расхохотался.
– Еще, еще! – потребовало общество.
И Ароныч вновь потряс стены смехом, добавив в него немножко резины. Получилось это как «ах-ха-ха-ха-ка-ка».
– А теперь историю!
Ароныч задумался, облизал губы, вернув им привычный блеск, и начал:
– Я хочу вам рассказать, как я впервые поссорился с моей женой Мусей. Мы отдыхали на Черном море в городе Судаке. И я, как и всякий отдыхающий, имел фотоаппарат и постоянно снимал свою Мусю. Однажды мы пошли к старой крепости, отдыхавшие любили там фотографироваться. Я тоже решил сделать несколько снимков. Жена встала у ворот, но неудачно, ее не освещало солнце. Поэтому я сказал ей: «Чуть-чуть в сторону: лицо в тени». Но Муся меня не поняла: «Как это – втяни?» – «Лицо, – повторяю ей, – в тени!» – «Что я – черепаха?» – отвечает она. «Жираф! Доходит долго!» Мусечка тоже не осталась в долгу: «Если ты такой умный, сам и втягивай! Лысиной только не подавись!» Я даже опешил: никогда не слышал от Мусика таких грубостей… В тот день я много снимал ее, но выражение лица на тех снимках было суровое и неприступное, как крепость. Как будто действительно втянула…
– Нехорошая история! – сказал человек в майке.
– И совсем не смешная, – поддержал другой господин в майке. – Не засчитывается. Кто за то, чтобы не засчитать Аронычу эту историю, прошу поднять руку!
Все проголосовали единогласно.
– А раз не засчитывается, – продолжил второй человек в майке, – по правилам ты должен залезть под стол, три раза промяукать и затем спеть патетическую песню.
Все это напоминало телеспектакль. Я чуть со стула не упал от хохота, когда толстяк полез под стол и начал там орать кошачьим голосом. А потом он еще запел «Вихри враждебные веют над нами»…
Наверное, он имел в виду товарищей по застолью.
Я так увлекся этим зрелищем, что перестал воспринимать его как реальность. Передо мной разворачивалось театральное действо, странные люди играли в чудную, условную жизнь и вряд ли думали сейчас, что кто-то со стороны подглядывает за ними.
«Ничего себе генофонд! – подумал я. – Что теперь говорить об остальных?»
Я совершенно забыл, что собирался устроить тайную встречу с профессором. Тут же включил камеру в его комнате. Он что-то печатал на компьютере, но, видно, почувствовав мой взгляд, поднял голову и пристально посмотрел на меня. Мне даже стало не по себе… Знают ли эти люди, что их жизнь контролируется зрачком видеокамеры?
Я выключил все экраны, вышел в коридор. Из столовой доносились возбужденные голоса, я не стал мешать цивилизованному отдыху, сразу направился в комнату профессора.
– Господин охранник? – хмуро спросил он.
Передо мной был совершенно изменившийся человек. Но, видно, на моем лице читалось столько открытости и простодушия, что он не выдержал, встал, мы заключили друг друга в объятия.
