Петр Катериничев - Время барса
Аля снова тряхнула головой. Это были не ее мысли. Она просто вспомнила мужа. И ей показалось, что все ее беды произошли как раз потому, что его не было рядом. Ничего. Как только доберется до ближайшего пункта связи, сразу позвонит Олегу. А может, он уже в Княжинске? Это было бы славно! Просто славно!
Аля почувствовала, как блаженная улыбка помимо воли заиграла на губах…
Нет, так нельзя! Только мысль о том, что кто-то в скором будущем явится и сможет решить твои проблемы, вместо тебя, — деморализует, как наркотик! Нет пока никакого будущего, есть серый утренний сумрак, есть опасные люди, готовые сграбастать ее, сделать с ней все, что угодно, не спрашивая ни у кого соизволения и ничего не опасаясь! Лучше уж думать о «странах и весях»: психика так защищается от непосредственной опасности, пережигая страх.
Автомобиль вынырнул из сумрака, сияя противотуманными фарами, похожий на желтоглазое чудовище. Почему Аля не расслышала работающего мотора, почему не метнулась на обочину, не растворилась в жухлой траве?! Влажный морской воздух сыграл с ней скверную шутку: шум мотора она слышала, но доносился он вроде совсем с другой стороны, откуда-то слева и сзади, и, казалось, удалялся. И вот теперь машина мчалась прямо на нее, и на узкой улочке разминуться с ней было немыслимо, невозможно! Девушка улыбнулась беззаботно-вымученной улыбкой, походка ее враз сделалась расслабленно-вихлявой: не вполне протрезвевшая потаскушка возвращается от ночных приморских увеселений в лоно благонравия, усталая, но довольная, как писали в школьных сочинениях. Аля чуть отступила на обочину, пропуская машину. Джип замедлил ход и остановился. Задняя дверца приоткрылась.
— Эй, лялька, покататься не хочешь?
Аля осклабилась как можно глупее и похабнее, захихикала.
— Да прекращай, Сазон, видишь, эта накаталась уже! Поди, не одну палку за ночь седлала, а?
Аля снова не ответила, побоялась, что нездешний акцент выдаст ее с головой. Только загыгыкала еще глупее: если играть «я у мамы дурочка», то пусть решат, что полная! Идиоток братки сторонятся, как заразных; или это — давний суеверно-почтительный страх перед юродивыми, оставшийся в генной памяти?
— Ты че, длинноногая, без крыши, что ли?
— Сазон, завязывай эту муму терзать, погнали! Не видишь, шмара обколота до полной измены?
— Не, она, видать, от природы убогая… — отозвался Сазон и хлопнул дверцей.
Аля, продолжая строить губами жизнерадостно-олигофренический оскал, перевела дух: отвязались. И тут в салоне мелодично пропел звонок мобильного. Она пошла было дальше, чуть ускоряя шаг и ища глазами улочку поуже, куда бы юркнуть и куда этот танк на колесах ни за что не протиснется… Тщетно. Сплошные заборы, палисадники, занавешенные деревянными жалюзи окна… Девушка шла прямо, чувствуя, как по напряженной спине сбегают струйки пота, и напрягая всю волю, чтобы не сорваться и не побежать! Развернуться они не успеют, но и задним ходом догонят в два счета. Не говоря уже о том, что пуля — еще быстрее.
— Эй, мочалка, ну-ка погодь! — крикнул ей вслед из машины шофер.
Девушка продолжала идти молча, как глухая. Джип взревел мотором; на скорости подал назад, въехав на взгорок обочины, перегородил дорогу. Дверца снова распахнулась, из нее высунулся тот самый шофер — молодой парень, чуть ли не ей ровесник, хохотнул:
— А вот и снова здрасьте! Как пишет пресса, «шалава, похожая на профурсетку генерального прокурора Куратова», — снова хохотнул, добавил:
— Ищут пожарные, ищет милиция… Ну а пуще всего ищет здешняя хулиганствующая молодежь.
С чего бы это?
Аля замерла, сохраняя на лице идиотскую улыбку, впрочем, вполне понимая, что первая «подача» ею проиграна.
Но она успела заметить на джипе две семерки, московские номера… Значит, не местные, братки на отдыхе, и информацию получили только что, по мобильнику. И еще она вдруг поняла, почему не побежала: когда джип стопорнулся рядом в тот, первый раз, она успела заметить в кармашке распахнутой дверцы торчащую рукоять пистолета; что-то крупное, типа «Кольта-19 II» или «беретты». Возможно, и с глушаком, раз рукоять не прибрали. Надежность чужого оружия манила девушку, как доза — наркомана. А вообще — круты братки, коли разъезжают так вот запросто со стволом наголо, будто морские офицеры с кортиками или грузины — с кинжалами… А может, это и есть теперь элемент декора, формы, национальной одежды «братвы всея Руси»? И потому никого из служилых ментов и теперь не шокирует, а в ближайшем будущем вообще перестанет удивлять наличие шпалеров и винторезов у пассажиров этаких бронетранспортеров на колесах?
На этот раз «посторонние» мысли совеем не мешали девушке; они неслись сами собою, но Аля притом чувствовала себя собранной и готовой действовать мгновенно, молниеносно: завладеть оружием, а там — по обстоятельствам. Вот только… В том, что она не готова больше стрелять в людей, Аля не желала признаться даже самой себе.
Тем временем с переднего пассажирского сиденья объявился длинноволосый хлыщ, облокотился на крышу машины, рук его Аля не видела, это было скверно. А с ее стороны, с заднего, вылез здоровый, плотный мужчина лет около сорока; на нем кроме спортивных штанов была майка; Аля заметила на спине несколько вытатуированных куполов; оттуда же, со спины, шли вроде аксельбанты, образуя подобие погон, но ни самих погон, ни звезд на плечах не было, значит, не законник, но авторитет немаленький, масть не пустячная, козырная масть.
Чуть прищурившись, мужчина некоторое время смотрел на девушку, потом произнес:
— А ты красивая. Сразу тебя и не разглядел. Только дуру больше не играй, ладно? Присаживайся в машину. Побарзарим.
Глава 21
Аля прикусила губу: стоит сесть в машину, и ей крышка. Сейчас у нее два выхода: врезать крутому носком кроссовки по причинному месту — да будь ты хоть царь Салтан, а свалишься от такого удара, как простой: природа. А дальше — выхватить пистолет, который ребята хранят столь небрежно и демонстративно, и тогда еще посмотрим, кто здесь козырь! Убивать она их не станет, но подранить может вполне качественно! Ну и бегать — тоже не разучилась. Главное — не дать себя схватить: у этого расписного такие руки, что… изломает враз! На всякий случай Аля сделала шаг назад, произнесла:
— Не о чем нам говорить, ребята. Я своей дорогой пойду, вы — своей.
Длинноволосый тем временем сделал неуловимое движение; теперь в судорожно сведенных руках он держал миниатюрный коротенький «глок», нацеленный Але в голову. Впрочем, ситуация если и изменилась, то не намного: этот горе-стрелок слишком жестко, картинно держал оружие, значит, и обращаться с ним ласково не умеет; стоит ей сделать шаг в сторону — и голова крутого авторитета окажется на линии огня… Аля только усмехнулась горько, произнесла, постаравшись вложить в интонацию как можно больше сарказма:
— Детский сад — трусы на лямках! Расписной обернулся:
— Сазон, ты что, в Леона-киллера решил поиграть? Убери пушку и прикинься ветошью, понял!
— Владимир Евгеньевич, я хотел как лучше…
— Не надо. Чтобы не получилось как всегда, нырни в салон и не отсвечивай!
Саэон понятливо кивнул и исчез в машине.
— Ну что ж… — Татуированный еще раз смерил девушку оценивающим взглядом, — приглашение не принимаешь, и не надо. Пойдем вон на взгорочек, потолкуем. То, что ты Рому Жида завалила, это круто; мне хотелось бы узнать, кто заказал. И не суетись, девка: облава на тебя, не уйдешь! Только… Нам ни это местное бакланье, ни Ромино «мясо» — не указ и не закон, да и зарвался Рома в последнее время… Вот только не настолько, чтобы его валить. На сходняке об нем разговор шел, перетерли, решили самого выслушать, а кто-то его так ловко и ладненько двумя пульками заласкал — до смерти…
— Я не…
— Ша. Молчать в детстве не научили и старших слушать?.. — Авторитет вытряхнул из пачки сигарету, взял губами, чиркнул кремнем зажигалки, окутался ароматным голубоватым дымком. — Не то беда, что Рому завалили… А то, что той же ночью и Батю с братками прищучили, и — никаких концов, как Мамай прошел!
Выходит, осиротело побережье, совсем осиротело, бери голыми руками — не хочу…
Да уже слушок прошел, что Батю сотоварищи — Ромины ребятки — поваляли, а те, напротив, — самого Жида в жмуры перевели… И что в результате? Кое-где по бережку уже и постреливают, счета на балансы наводят, это в разгар сезона!
Междусобойчик у них тут! А ведь еще серьезные деловые не подключались, уж очень лакомый кус беспризорным остался, ты даже себе не представляешь, девушка, до чего лакомый! А где сладкое, там и мухи. Большие и трупные. Сейчас, как три-четыре года назад, отморозки дурные плодиться-размножаться начнут, как на падали… — Авторитет снова вздохнул, непритворно тяжко:
— Вот такие делишки заварились, а ты говоришь: «У меня — своя дорога, у вас — своя!» Нет у тебя никакой своей дороги, окромя как на кладбище, девочка, нет. Ромины охоронцы тебя так или иначе достанут, чтоб политес, значит, соблюсти. А я тебе так скажу: нам, серьезным деловым. Рома был не брат и не сват; слушок упорный ходил, что крысятничает, общак кидает, с турканами напрямую стакнулся, с соплеменниками своими дела крутит в обход солнцевских… Куда это годится? К чему я веду, девка? К тому, что мы тебя еще можем простить, Ромины бодигарды — никогда. И лишнего шума нам не нужно. Так что садись-ка ты, красивая такая, в тачку, и поехали из этих палестин в столицы, разборы чинить: так-то оно всем лучше. И «нет» тебе не ответить: боюсь, те, что тебя ищут, не раскладов от тебя ждут, а побыстрее в лучший мир сопроводить желают… Нет?
